Валентину удалось узнать, что врачи не уверены, придет Дэвид в себя или нет, так что, даже если я дотронусь до него, закричу или зарыдаю в голос, все равно ничего не произойдет. Он не очнется, не улыбнется мне, не бросит привычное: «Hi Kathryn! What’s up?»
Я подошла к кровати и взяла Дэвида за руку. Она была теплой, но вялой и безжизненной. Я легонько сжала его пальцы и поднесла к губам. Мой бедный мальчик! Последние приключения оказались тебе не под силу. Ты думал, что наркотиками сможешь приглушить боль и страх, виновницей которых была я, но ты перестарался. Вместе со страхом из тебя уходит и жизнь. Если я скажу, что люблю тебя, что страдаю так, как никогда даже не думала, что смогу страдать, – боюсь, это мало тебе поможет. Поверь, единственное, что мне хочется сейчас, это чтобы ты открыл глаза и твоя рука наполнилась снова жизненной силой.
Я живу теперь у Валентина, он все-таки настоял на том, чтобы я поселилась у него, но видимся мы нечасто. Он появляется неожиданно, заботливо расспрашивая о моем настроении, сам говорит о разных пустяках, затем уходит, ссылаясь на дела. А я слоняюсь по его большому пустому дому, купаюсь в океане, сгораю на солнце и плачу.
Когда после встречи с Мией я узнала, что Дэвид все еще без сознания, помчалась тут же к Валентину и безо всякой подготовки выложила ему свой план, который мне казался очень простым и легко исполнимым: выкрасть Дэвида из больницы. Валька долго и натужно смеялся, потом посерьезнел и сказал:
– Катерина, запомни: я с американским законом играю в игры только тогда, когда знаю, что выиграю. Причем это должен быть очень большой выигрыш. А такая ерунда, как спасение положительного имиджа твоего пасынка, чтобы ему легче жилось в будущем, не входит в мой реестр достойных риска побед.
Он задумчиво глядя на меня, сел рядом и тихо сказал:
– Не сходи с ума. Жди. И не пытайся затащить меня в свою трясину. Хочешь гибнуть – делай это сама. Я тебе помогать не буду.
И сколько я ни пыталась ему доказать, что выкрасть Дэвида будет легко и как это поможет мне, Валентин не сдавался. Он снова начинал смеяться и говорил, что я насмотрелась американских детективов и совсем не знаю реальности. В какой-то момент, потеряв терпение, он просто встал и вышел, и я встретилась с ним только на следующий день. Но после нашего разговора за мной постоянно следил кто-то из его ребят.
Дэвид, любовь моя! Я все время думаю о тебе, вспоминаю наши с тобой дни, когда мы до приезда Ларри жили вдвоем! Какое же это было удивительное время! Я не помню в своей жизни более радостных, более светлых и легких дней! Как все это было коротко! И как прекрасно. Вероятно, у каждого должны быть свои пятнадцать минут, а у более везучих – день или два полной безмятежности и абсолютного счастья! Если этого не удалось испытать, то жизнь можно считать неудавшейся.
Дэвид, мое дыхание! Открой глаза, пошевели пальцами, прижми меня к себе, шепни, что соскучился, или капризно сожми губы, оттолкни, обругай – сделай что-нибудь! Я не могу смотреть в твое неподвижное, мертвенно-бледное лицо с запекшимися полуоткрытыми губами! Это больно. Мне почему-то кажется, что если я тебя поцелую, ты обязательно проснешься! И засмеешься, и...
– Мы должны уходить! – тронул меня за плечо один из «мальчиков» Валентина, по кличке Зубатый. – К нему могут прийти.
– Кто? – с трудом отрываясь от Дэвида, машинально спросила я.
– Мы должны идти, – настойчиво повторил он.
Я наклонилась и все-таки поцеловала Дэвида в теплые мягкие губы. Но он оставался неподвижен.
«До следующей встречи, моя любовь, – мысленно сказала я, бросая на него прощальный взгляд. – Я приду к тебе завтра. Я буду здесь каждый день, пока ты не поправишься. А потом мы с тобой продолжим наше так неудачно прервавшееся путешествие!»
– Кто к нему приходит? – повторила я свой вопрос, когда мы вышли из палаты. – Ведь они до сих пор не знают его имени...
Зубатый молча отвел глаза в сторону.
– Тебе Валентин велел мне не говорить? Да? – допытывалась я.
– Никто мне ничего не говорил, – слишком уж горячо запротестовал он, но я поняла, что попала в точку.
Эти охранники, ну до чего тупые ребята! Не понимают, что у них на лице все написано, бесполезно обманывать. От того, что мысли посещают их редко, то и выражаются они на их физиономиях слишком ярко. Интересно, почему Валька не хочет, чтобы я знала?! Неужели к Дэвиду приходит... Миа? И поэтому не отвечает на мои звонки! А может быть, это Джонни?
Я не видела Джонни ни разу с того вечера, когда мы нашли Дэвида. Да и как мы могли встретиться? Адреса Валентина он не знал, телефона я ему тоже не давала, а сама не звонила. Он наверняка кроет меня на чем свет стоит, ведь я обещала ему десять тысяч долларов, если он найдет Дэвида. Он его нашел, а я исчезла! Хороша, нечего сказать! Сегодня обязательно позвоню ему, договорюсь о встрече, деньги отдам и попробую убедить его выкрасть Дэвида из больницы. У меня единственная надежда на него.
Мы прошли по длиному коридору больницы и остановились у дверей лифта.
– Спасибо тебе... Зубатый... Кстати, как тебя зовут? Наверняка, у тебя есть имя, которое тебе дала мама, – спросила я, нажав на кнопку.
– Я детдомовец, – неохотно ответил он. – А зовут меня... Зубатый.
– Ну что ж, еще раз спасибо. Тебе приказано меня провожать? Не беспокойся, я сама спущусь, а ты оставайся здесь... Или, может быть, я тоже останусь. Хочу посмотреть, кто к нему приходит.
Зубатый отрицательно покачал головой, и я поняла, что бороться с ним бесполезно. Когда лифт подошел, он легонько подтолкнул меня вперед, затем тоже вошел. Я со злостью дернулась, но он крепко взял меня за локоть и, чуть наклонившись, нажал кнопку лифта. Дверь через несколько секунд закрылась, и мы поехали вниз.
Ну что я хочу от этого двуклеточного?! Он служит Валентину, наверняка получает хорошие деньги. Какого черта он будет рисковать своей работой?! Ему приказано встретить меня, проводить в палату, побыть пять минут, затем посадить в машину и продолжать здесь дежурить. Он это выполняет. Откуда ему знать, что дом Валентина для меня превратился в тюрьму, что мне трудно там дышать, спать, просыпаться, изображать из себя влюбленную и преданную идиотку! Об этом никто не догадывается, даже я этого не подозревала до тех пор, пока не увидела Дэвида.
Я покорно села в машину, ожидавшую у входа. Зубатый захлопнул дверь и, стукнув по капоту, дал знать, что можно ехать. Сам повернулся и пошел внутрь больницы.
Зачем он остался? Что там происходит, когда меня нет, кто приходит к Дэвиду? Неужели эта красотка-китаянка? И специально не отвечает на мои звонки! Змея!
В салоне со мной находился еще один «мальчик» Валентина. Это был сорокалетний молчаливый Вова, бывший мастер спорта по боксу. Его коротко стриженная крупная голова всегда была повернута чуть вправо, от этого возникало ощущение, если сидеть слева или впереди, что он подсматривает за тобой. Валентин, судя по всему, доверял ему, потому что Вова находился со мной все время, я постоянно натыкалась на него в доме и чувствовала его присутствие, даже когда закрывала дверь спальни и ложилась в постель.
Мы ехали уже минут пять, но не сказали друг другу ни слова. По дороге сюда мне удалось вытянуть из него только то, что он в Нью-Йорке живет три года и очень этому рад , потому что в Рашке, как он сказал, его дни были уже кем-то посчитаны.
– Ой, – вскрикнула я, – забыла. Мне же надо купить лекарство. Остановись у какой-нибудь аптеки.
– Какое лекарство? – подозрительно всматриваясь в меня, спросил Вова.
– У меня женские дела начались, живот болит.
– Дома все есть, – не допускающим возражений тоном сказал он.
– Того, что мне нужно – нет! – сказала я и крикнула шоферу: – Останови здесь на углу, я выйду!
Но шофер, не обращая на меня внимания, проехал угол и продолжал движение.
– Соедини меня с Валентином! Немедленно! – закричала я. – Если ты этого не сделаешь, я ему скажу, что ты полез на меня и хотел изнасиловать! Ты не проживешь и дня после этого!
Голова Вовы повернулась еще больше вправо. Он дико вытаращил на меня глаза и сжал губы. Затем достал телефон и набрал номер.
– Шеф, извини, но она желает с тобой немедленно поговорить! Мы едем домой. Нет, ничего... Да... Как обычно... Хорошо...
Он протянул мне трубку.
– Валька, что происходит?! Я что, под арестом?! Почему мне не позволяется пойти в аптеку? – закричала я в трубку. – Почему, черт побери, я не могу выйти из машины и просто пройтись по улице? Что происходит? От кого ты меня прячешь?
– От тебя самой, – мягко ответил он. – Ты хочешь в аптеку? Что тебе нужно, скажи Вове, он...
– Нет, я хочу сама! И после этого хочу прогуляться! Затем возьму такси и вернусь. Почему я не могу этого сделать?! Почему?
– Пожалуйста, делай что хочешь, – сухо сказал он и добавил: – Надеюсь, ты сейчас в состоянии принимать обдуманные решения. Я не уверен, что смогу каждый раз вытаскивать тебя из дерьма. Передай трубку Вове.
