— Уверен, что старания он приложит, — ответил мне сэр Шомберг М’Доннелл. — Он очень симпатизирует вам, но дальше определенных границ идти не станет. Возможно, своим вопросом он намекнет на желательный ему ответ, но в случае ответа неблагоприятного ожидать, что он будет настаивать, вам не следует.
Я сказал, что удовлетворюсь и этим.
— Я сделаю все, не откладывая, — заверил меня этот милейший человек, ближайший сподвижник и конфидент лорда Солсбери во время его долгого правления, который в начале Мировой войны, будучи уже в весьма преклонных годах, настоял на отправке в окопы, где был почти мгновенно убит шрапнелью.
И, пренебрегши ужином, он отправился разыскивать своего патрона. Еще до наступления ночи сардару была направлена телеграмма, смысл которой сводился к тому, что лорд Солсбери, никоим образом не желая посягать на прерогативу сардара самолично выбирать себе подчиненных, был бы чрезвычайно признателен ему лично, если бы ходатайство мое об участии в предстоящей кампании было бы без ущерба для общего дела удовлетворено. Ответная телеграмма пришла мгновенно: сэр Герберт Китченер уже имеет в своем распоряжении достаточное количество офицеров, на случай же возникновения возможных вакансий он располагает рядом претендентов, которых вынужден будет предпочесть вышеозначенному молодому офицеру.
Печальная эта новость в должный срок была доведена до моего сведения. Если бы в тот момент мне не хватило упорства, я так и не стал бы свидетелем и участником захватывающих эпизодов Омдурманского сражения. Но через какое-то время я узнал нечто, открывшее мне возможность сделать еще одно, последнее усилие.
Один из самых видных наших судей, сэр Фрэнсис Жен, всегда был другом нашей семьи. Его супруга, ныне леди Сент-Хельер, вращалась в кругах военных, где нередко сталкивалась с сэром Ивлином Вудом, генерал-адъютантом. Ее работа впоследствии в совете Лондонского графства может послужить доказательством как ее способностей, так и влияния, оказываемого ею на людей и события. Она поведала мне об ужине, на котором сэр Ивлин Вуд высказал мнение, что сэр Герберт Китченер уж слишком придирчив к кандидатурам, выдвинутым Военным министерством, и что он, сэр Ивлин, вовсе не расположен спокойно смотреть на то, как военачальник, возглавляющий всего лишь небольшое подразделение британской армии, утирает нос Военному министерству. В пределах египетской армии желания сардара, безусловно, закон, но британские части, то есть пехотные дивизии, артиллерийская бригада и 21-й уланский полк, суть экспедиционные силы, формирование которых целиком находится в компетенции Военного министерства. По словам этой дамы, сэр Ивлин Вуд был вне себя от гнева. Я спросил ее тогда:
— Сказали вы ему, что премьер-министр лично ходатайствовал перед ним за меня?
Она ответила, что не сказала.
— Так сделайте это, — попросил я, — и посмотрим, сумеет ли он защитить свои полномочия.
Через два дня я получил следующее лаконичное извещение из Военного министерства:
Вы зачислены сверхштатным лейтенантом в 21-й уланский полк для участия в Суданской кампании. Немедленно по прибытии в Аббасийские казармы в Каире Вам надлежит доложить о себе в штаб полка. Заранее оговариваем, что дорожные расходы Вы оплатите сами, а в случае Вашей гибели или ранения в предстоящей кампании или при других сопутствующих обстоятельствах никакой ущерб из бюджета британской армии возмещаться не будет.
Оливер Бортвик, сын владельца «Морнинг пост» и человек весьма влиятельный в редакции, был моим ровесником и приятельствовал со мной. Осознав справедливость наполеоновской максимы «война сама должна себя кормить», я в тот же вечер договорился с Оливером, что при первой возможности стану слать в газету корреспонденции по пятнадцать фунтов колонка. Президент Общества психологических исследований вырвал у меня после ужина совершенно неуместное обещание «связаться» с ним, если приключится какая-нибудь беда. Наутро я успел на одиннадцатичасовой поезд, идущий в Марсель. Мама любезно проводила меня. Через шесть дней я был уже в Каире.
В Аббасийских казармах царили невероятные волнение и сутолока. Два эскадрона 21-го уланского полка уже двинулись вверх по Нилу. Другие два должны были отбыть утром. Для усиления боевой мощи полка ему были приданы семь офицеров из других кавалерийских соединений. Офицеров этих распределили по разным эскадронам командирами взводов. Мне был выделен взвод в одном из первых эскадронов, но из-за неопределенности с моим прибытием взвод достался другому — младшему лейтенанту Роберту Гренфеллу, вместо меня занявшему эту вакантную должность. Он отправился в поход в прекрасном настроении. В лагере все боялись, что на сражение мы опоздаем. Возможно, первые два эскадрона еще поспеют вовремя, но и это сомнительно. «Представьте, как мне повезло, — писал Гренфелл домашним. — Мне передали часть, предназначавшуюся Уинстону, и мы тронемся первыми». Нашей жизнью неизменно руководит случай, просто мы не всегда его признаем и опознаем. Как выяснилось, в сражении 2 сентября взвод этот почти весь полег во время предпринятой нами атаки, и храбрый его молодой командир погиб. Он стал первым в славной череде Гренфеллов, отдавших свою жизнь в битвах за Империю. Два его младших брата сложили голову на Мировой войне, один из них — сразу по награждении Крестом Виктории, и все они не уступали один другому в пылкости и энтузиазме.
Переброска полка на 1400 миль в самую сердцевину Африканского континента была произведена быстро и безукоризненно согласованно, что вообще отличало тогда все организуемые Китченером операции. До Ассиута мы ехали поездом, а оттуда до Асуана плыли колесными пароходами. Обойдя верхами Филы с их водопадом, в Шеллале мы опять погрузились на пароходы и после четырехдневного плавания очутились в Вади-Халфе; следующие четыреста миль пути, лежавшего через пустыню, были легко преодолены благодаря великолепной военной железной дороге, прокладка которой определила печальную участь дервишей. Ровно через две недели по выезде из Каира мы прибыли на конечно-выгрузочный пункт и в лагерь, туда, где воды Атбары сливаются с могучим течением Нила.
Путешествие было восхитительным. Все делалось для максимального нашего удобства. Мы ехали в веселой компании, наслаждаясь необычной красотой проплывавшего мимо ландшафта. Каждый из нас с беззаботной радостью предвкушал теперь уж неотвратимо близившееся сражение, в котором нам, единственному из британских кавалерийских полков, предстояло участвовать. Все это вкупе чрезвычайно бодрило. И тем не менее меня преследовал глубинный неослабевающий страх. Будучи в Каире, я так и не узнал, как воспринял сэр Герберт Китченер мое назначение, произведенное Военным министерством через его голову. Я воображал себе протестующие телеграммы, которыми он засыпал министерство, вынуждая его пойти на попятную. Взвинчивая себя, как мы всегда склонны делать в минуты тревоги, я рисовал себе ужасную картину того, что творится в Уайтхолле: генерал-адъютант рвет и мечет, получив суровый реприманд или даже категорический приказ отменить назначение от почти всесильного верховного главнокомандующего. Я каждую минуту ждал отзыва обратно. Кроме того, я находился теперь в полном распоряжении сардара. Что стоит ему бросить сквозь зубы: «Отослать его назад в лагерь; пусть состоит при ремонтных лошадях» или произнести еще что-нибудь не менее отвратительное! Всякий раз, когда поезд приближался к станции, а пароход — к причалу, я затравленным взглядом окидывал толпу и, если видел в ней кого-то, похожего на штабного офицера, тут же решал, что худшее уже нагрянуло. Наверное, подобное испытывает на каждом полустанке сбежавший от правосудия преступник. К счастью, беспроволочного телеграфа тогда еще не изобрели, не то я не знал бы ни минуты покоя. Правда, укрыться от обычного телеграфа тоже было трудно. Телеграфные ленты опутывали всех нас уже тогда. Но, по крайней мере, у меня были четырех-пятидневные передышки, когда мы, мирно плеща по воде лопастями, плыли вверх по великой реке в полном отрыве от жестокого и немилосердного окружающего мира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
