Однако по мере того, как один этап путешествия благополучно сменялся другим, в груди моей все более крепла надежда. Когда мы добрались до Вади-Халфы, я обрел некоторую уверенность и здравомыслие. Уж конечно накануне решительнейшего из своих сражений сардар, обремененный заботами о стягивании и расположении войск, в малейшие детали которого, как всем известно, он вникает самолично, найдет другие темы для раздумий и не станет совать палки в колеса незадачливому лейтенанту. Вряд ли у него есть время и терпение для того, чтобы ругаться с министерством посредством шифрованных телеграмм. Да и вообще он мог обо мне забыть. Более того, и это было бы лучше всего, его даже могли не поставить в известность! И когда 14 августа из лагеря в Атбаре мы переправились паромом на левый берег Нила, что было прелюдией к двухсотмильному маршу к столице дервишей, я почувствовал себя вправе сказать вслед за Агагом, что «горечь смерти миновалась»[26].
Усилия мои, в конечном счете, оказались не напрасны. Сэр Герберт Китченер, как мне рассказали позднее, в ответ на уведомление Военного министерства о моем назначении лишь пожал плечами и занялся делами более существенными.
Глава 14
Канун Омдурманского сражения
Ничего, подобного сражению при Омдурмане, не будет больше вовек. Оно стало последним звеном в длинной цепи тех зрелищных противоборств, чьей яркой и величественной картинности война в основном и обязана своей притягательностью. Все видно было невооруженным глазом. Войска перестраивались и перемещались посреди иссушенной Солнцем равнины, через которую широкой, отливающей то сталью, то медью лентой пролег Нил. Кавалеристы атаковали сомкнутым строем на полном галопе, и вооруженные копьями пехотинцы поднялись им навстречу живой стеной. С верхушек утесов, то там, то здесь возвышавшихся над рекой, театр военных действий открывался во всех подробностях, странно искажаемых и преображаемых призрачными наплывами миража. Детали то четко выступали, то вдруг растворялись в муаровой иллюзорной зыбкости. Там, где, как мы знали, была только пустыня, фигуры бойцов по поясу или по коленям перерезались длинными сверкающими струями воды. Артиллерийские батареи или колонны конников выдвигались из переливчатого захрусталья на плотный желто-охристый песок и занимали позиции меж красно-черных, окаймленных лиловыми тенями скал. И над всем этим огромный, необозримый небесный свод, сначала серо-коричневый, потом бирюзовый, потом темно-синий, пышущий чудовищным жаром, тяжело и безжалостно давящим на шеи и плечи солдат.
Двадцать первый уланский полк, перебравшись вечером 15 августа на левый берег Нила в месте его слияния с Атбарой, начал девятидневный поход к передовому лагерю, расположенному чуть севернее Шаблукских порогов, представляющих собой удивительное явление природы. Здесь поперек течения Нила, одолевающего в своем стремлении к Средиземному морю четыре тысячи миль, природа бросила стену из скал. Но река, вместо того чтобы обогнуть преграду, сделав десятимильный крюк вокруг западной ее оконечности, делает выбор в пользу лобовой атаки и прорывается вперед сквозь самый центр каменной гряды. Место это представляло большую опасность. Перебросить требуемое количество живой силы судами, одолевая пороги, было невозможно. Приходилось двигаться по суше, огибая скалы со стороны пустыни. Это давало дервишам огромное тактическое преимущество: они могли засесть в Шаблукских горах и ударить по флангу любой армии, вынужденной совершать такой обходной маневр. Не сомневаюсь, что сэр Герберт Китченер почувствовал большое облегчение, выслушав донесения кавалеристов и лазутчиков, уверивших его, что выгодная позиция эта дервишами не охраняется и не используется.
Тем не менее все необходимые военные предосторожности в этом опасном марше по пустыне были соблюдены. Все конники двигались одной широкой дугой. Нашей части, хоть и шедшей ближе всего к горам, надлежало покрыть двадцать пять миль от места нашего утреннего водопоя в северных предгорьях Шаблуки до вечернего привала на берегу Нила с южной, омдурманской, стороны гряды. Те из нас, кому, как мне и моим солдатам, приходилось в качестве передовых патрульных прочесывать колючую поросль, каждую минуту ждали, что вот сейчас из-за куста вынырнет враг. Мы напрягали зрение и слух, готовясь к первым выстрелам. Но кроме нескольких уносящихся прочь всадников, не видели и не слышали ничего, что остановило бы или даже просто оживило наше продвижение вперед, а когда равнинный простор окрасился цветами заката, мы со спокойной душой и с пересохшими глотками затрусили вслед за нашими удлинившимися тенями назад к сладостной влаге реки. Между тем плоскодонные канонерки и колесные пароходы, тащившие за собой на буксире бесконечные караваны парусных лодок, груженных боеприпасами и продовольствием, благополучно преодолели пороги, и к 27-му все наши силы, речные и сухопутные, собрались с южной стороны Шаблукских гор всего в пяти переходах от города, являвшегося нашей целью.
Двадцать восьмого началась финальная стадия марша. Мы проходили в боевом порядке не более восьми-десяти миль в день, сберегая силы для возможного в любую минуту столкновения. При нас не было ничего, кроме амуниции — нашей и конской. Воду и пищу по вечерам давали нам Нил и наша армада. Жара в этой части Африки в эту пору стоит страшная. Несмотря на плотную форму, пробковый наспинник и тропический шлем, возникало ощущение, что солнце наваливается на тебя и пронизывает жгучими лучами твое тело. Брезентовые мешки с водой, притороченные к нашим седлам и покрытые приятной прохладной испариной, опустошались задолго до того, как спадало полуденное пекло. Как же благословенны были вечера, когда пехота, разбив наконец лагерь, располагалась на покой, прикрытие, которое обеспечивала кавалерия, снималось, и в золотисто-багровых сумерках мы цепочкой тянулись к берегу, чтобы пить, пить и еще раз пить из быстрого полноводного Нила!
Разумеется, к этому времени каждый британский кавалерист пришел к заключению, что никакого сражения не будет. Может, нас просто обманывали? Существуют ли и вправду эти дервиши, или же это просто выдумка, миф, сочиненный cap-даром и его англо-египетским окружением? Более информированные полагали, что, несмотря на несомненное скопление в Омдурмане большого числа дервишей, от битвы они решили уклониться и уже находятся сейчас за сотни миль от нас, на пути к далекому Кордофану.
«Мы можем так месяцами идти и идти чуть ли не до самого экватора». Что ж, плохого в этом не было: нескучная здоровая жизнь, движение на свежем воздухе, нехватки еды не наблюдается, а на рассвете и на закате и напиться можно вволю. Пока что нас радовала новизна пейзажа, а потом, может статься, мы увидим и что-нибудь поувлекательнее. Однако, ужиная вечером 31-го с британскими офицерами суданского батальона, я услышал и другое мнение. «Да здесь они все, — говорили бойцы, уже десять лет воевавшие с дервишами. — И уж конечно за столицу своей империи они встанут горой. Пускаться наутек — это не для них. Наверняка они выстроились где-нибудь на подступах, где мы их и обнаружим, а до города теперь всего восемнадцать миль».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
