Но тут я увидел иной огонь, рыжий, стойкий и ясный, и понял, что иду прямо на него.
Это был костерчик из сухих веток, который шипел и стрелялся искрами и угольками, и около него мне почему-то стало на редкость славно. Я стоял и глядел на угольки, как они шипят и рассыпаются, как вокруг них змеятся веселые, переливчатые ленты и струйки, как копится над ними седая шапка пепла, чтобы укрыть и сохранить. Дряхлая цыганка в черном отрепье сидела напротив меня, согнувшись в три погибели, темный платок неряшливо сидел на ведьмовских космах, курчавых и почти белых; в ушах болтались золотые серьги в виде подков, во рту сипела трубка — топорик с прямым черенком.
— Что, малый, на меня любуешься, — смеялась она всеми своими морщинами, играла шельмовскими своими, переливчатыми глазами, и крепкие зубы ее были с прожелтью, как дорогая слоновая кость. — Или знакомую узнал в чужом месте? Да как не чужое это место, и забрел ты в нем не туда. Эх, вот что скажу: бывает и так, что чавалэ не в тот сон заснет, морок найдет на него. Одно спасение — моего табачку курнуть. На вот, возьми, попробуй с него еще разок заснуть и проснуться куда надо.
Она вынула изо рта свою трубку и протянула мне. Головка была резная, ее узоры вились как живые. Я принял ее, сунул мундштук в рот и неумело затянулся.
Почти тотчас голова моя снова закружилась, трубка выпала куда-то в моховую черноту, пролились струи холодного ветра…
Снова я был рядом с моим мальчиком, хотя толпа уж начала отбивать нас друг от друга. Слышался ропот:
— Что же ты, Вар-Равван, молчишь? Мы подняли тебя на клинках…
— Возьми свою судьбу — ты герой, ты властен и неустрашим…
— Он уходит и приходит назад, как юный бог… — тянул голос, на слух женский.
— Нет! — крикнул я. — Я не царь, не бог, не герой — я никто для вашей потребы. Думаете, нашли себе короля — регента, кантора, вашего подпевалу? Да я десяток раз бы поставил свою подпись под тем, что бросил вам в лицо мой брат! Напомнить или так обойдетесь?
Получилось не больно-то связно, однако тем пуще их проняло. Из брюха горы донесся лязг и маслянистое урчание разогреваемых моторов. Близлежащая публика, нагибаясь, хватала что под руку попало: осколки кремня, допотопные раковины с иззубренным краем, кирпичи и палки, которыми укрепляли облицовку фундамента. Почему это при таких казусах всегда экономят личное оружие, торопливо подумал я. Чтобы не знать, кто именно прикончил?
— Ну валяйте, валяйте, длинноухие и необрезанные, — говорил мой голос тем временем — очень громко, размеренно и очень спокойно. — Если у вас духу хватит закидать нам двоих своим поганым стройматериалом. Мальчишка и юнец одни против разъяренной толпы. Какой замечательный снимок для предвыборного плаката, а господин Марцион, или вы не собираетесь баллотироваться в президенты? Ваша правда, валяйте сразу в короли, мы уж вам уступим пурпур и багряницу!
Старался я не совсем зря. Еще у меня возник соблазн повертеть перед их общим носом моей батистовой занавесочкой, все равно от нее почти ничего не осталось, но тореадорить не пришло пока время. Я еще только пододвинулся к Сали так, что загородил его спиной, а надо было под общий шумок оттеснить его за изгиб скалы. Глядишь, и от камнепада уберегу.
Но в этот самый момент некто появился на пустующей кафедре, возвысившись над толпой от силы на половину человеческого роста.
Если бы он выпрямился и стал в позу, никто на него в раже и внимания не обратил. Но он сначала, полусогнувшись, копался в механизме, а потом сел на бортик по-дамски, свесив наружу ноги в тяжелых ботинках, и уж тогда позволил разглядеть себя в подробностях.
Чернь постепенно замолкала, словно от него исходили концентрические круги тишины. И ведь ничего в нем не было потрясающего — ровным счетом ничего! Добротный, несколько старомодный костюм стального цвета с искрой, широкий муаровый галстух с узором «павлиний глаз», бронзовые подковки в булавке рубашечного воротничка и на рифленых подошвах. Европеоид, несмотря на темную кожу: белокур и светлоглаз.
Стой. Как это я… как все они, ручаюсь… как мы видим цвет его глаз? Почему они оказались так близко от моих, от любых широко отверстых зрачков?
— Ну, пошумели-успокоились, вот и ладно, вот и хорошо, — заговорил этот денди. — А теперь рассредоточились, уважаемые. Вот так. Что вы, спрашивается, на этих двоих насели? Ради чего с ножом к горлу пристаете? Я вон тоже родня их матери по отчимовой линии, однако же меня никто на королевское сиденье не тащит и затащить не сумеет. Хотя насчет императорского, пожалуй, не поручусь.
— Якуб! — тихо восторгнулся Сали, уцепив меня за руку.
— А, оба тезки снова рядышком. Забирайтесь-ка в колесницу: я тут в полу рычаг обнаружил, и мы сами-трое мигом окажемся над битвой. Если она вообще состоится: я думаю, охлосу будет любопытно узнать, что мы пробились через экранирование, созвали всех пси- и кси-операторов, какие были не на приколе, а они в свою очередь соединились с теми, кто оставался в стенах их родных монастырей, лечебниц и прочая. Под стенами Донжона ни в одну дальнобойку снаряд не вобьешь, а все орудия самосуда, будучи пущены, завернутся по кривой назад, бумерангом.
— Так вы сумели! — Сали запрыгал на месте.
— Сумели, Еши-королек, сумели, братишка. Это потому, что кое-кто не весьма понимающий знак трансферта с головы все же не сронил и цепи, считай, не прервал.
— А что рвет цепь, Якуб?
— Предательство, из добрых побуждений или иных каких. Да, Джошуа, вы идете с нами?
Я подсадил мальчика к нему в гнездо и помахал обоим.
— Нет пока. Еще один свой сон не досмотрел, а то и несколько. Вы как-нибудь без меня шуруйте.
Второпях я, как был полуголый, влез в Дюранду с пассажирского места, тесня Агнию к рулю. Она радостно и беспокойно потявкивала, целуя меня в нос мокрым языком и не догадываясь перелезть через мои колени. Потом положила передние лапы на баранку и приподнялась на задних, глянула вперед и напряглась. И Дюрра тронулась на первой скорости! Щебень и песок брызнули из-под ее копыт, дорога плавно повернула машину — мы разогнались и теперь мчались в белый свет как в копеечку, а меня душил нервный смех, такая залихватская вышла картина.
Что получилось дальше — мнения свидетелей расходятся. Многие считают, что марционовцы заминировали Дюранду небольшим направленным зарядом, который подействовал бы на одного шофера, а пассажир только вылетел бы из салона, как из катапульты, и приземлился в песок. Кое-кто сомневается: а как же колдовство Якуба, оно ведь действовало на все оружие неизбирательно? Или та гадостная бомба была из гексогена пополам с сахаром и из-за того не так прочиталась? Мои бессловесные девочки изрядно переволновались: они были свидетелями теракта и позже приложили все старания, чтобы меня на опасное место не допустить. Но почему же все-таки… В общем, посреди каких-то незнакомых барханов машину подбросило, и я закувыркался в воздухе, краем глаза наблюдая, как рядом парит моя собака. Дюранда осталась далеко под нами, постепенно заволакиваясь туманной дымкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
