Послышались шаги, к костру подсел Келафейн, подсушивая мокрые волосы, вода с которых струилась прямо на рубашку. По-собачьи отряхнувшись, он взял один из пайков.
— Наконец-то ты помылся… — пробормотал эльф.
— Как раз для тебя старался, — фыркнул в ответ Уголек.
— Ты не в моем вкусе.
— Как жаль, — ответил полуэльф. — А мне нравятся блондинки.
Ксаршей засмеялась. В их препирательствах совсем не было злобы, только желание слегка поддеть друг друга. Отрадней было видеть их такими, чем сцепившимися в драке.
Ночью они несколько раз подскакивали — где-то неподалеку рокотал обвал, камни стучали о камни, увлекая за собой землю и вековой гранит. Девушке стало страшно. Она представила, как эти огромные обломки обрушиваются сверху, сминают кости и заставляют медленно задыхаться, кашляя от каменной пыли. Беда миновала их, обвал обошел стороной.
— Сколько нам ещё идти? — спросила друидка, когда они снова выдвинулись в путь.
— Дня два, может, больше, — ответил Уголек, разминая плечи. — Скоро будут руины. Там остановимся. А пока надо подниматься, — и он кивнул на очередную кручу.
Этот подъем был далеко не таким крутым, хотя путники все равно изрядно устали, преодолевая его. По пути встречались фрагменты величественной лестницы, что была проложена здесь в древние времена, обломки древних построек и статуй.
Ксаршей прошла мимо расколотой чаши древнего фонтана, в которую капала вода с раскидистой шляпки зархвуда. В образовавшейся луже показалась серебристая сфера луны. Миг, и видение растворилось. Ксаршей поняла, что это обещанный знак.
— Сегодня ночью мы обратимся, — шепнула она Угольку.
— Динал, подойди, пожалуйста, у меня идея, — сказала Ксаршей на коротком привале. — Сегодня ночью полнолуние. Мы можем разделиться на ночёвку. Я могу призвать птицу и доставить тебя, Динал, в труднодоступное место, а мы останемся в руинах. Даже если обернёмся, то не сможем атаковать. Там есть подходящее место?
Уголек задумчиво кивнул:
— Там есть крыша… Туда не залезть.
Друидка бросила вопросительный взгляд на эльфа, тот пожал плечами:
— Хорошо. Так мне будет спокойней.
— Нам тоже, — довольно улыбнулась Ксаршей.
Кем бы ни был этот дроу, но его смерти она не хотела. Окрыленная хорошей идеей, друидка без проблем проделала остаток пути. Уголек привел их к развалинам, которые девушка определила, как древний храм. Уцелело несколько массивных колонн, одна стена и крыша, под ней стоял искрошившийся от времени алтарь и статуя мужчины, голову которому откололи.
— А вы знаете, кому посвящён этот храм? — спросила друидка, с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Нет, — пожал плечами полуэльф.
Динал внимательно посмотрел на статую:
— Вейрону, Владыке Теней.
— А кто это? — спросила девушка, присев на камень.
— Стыдно не знать богов своего народа, — фыркнул Динал. — Вейрон — сын праотца всех эльфов и Паучьей Королевы, и вместе с Лолт они были изгнаны. Сын и мать вечно противостоят друг другу. Вейрон покровительствует тем, кто крадется в тенях: ворам, убийцам… следопытам мрака, — он кивнул на Уголька. — Он хочет свергнуть тиранию Лолт и ее жреческого матриархата, сделать дроу вновь сильными, едиными… Говорят, что там, в Пещере Скрытой Полночи, многие поклоняются ему.
— А ты? — спросил Келафейн, присев рядом с девушкой.
— Я? — Динал приподнял брови. — Я поклонялся Лолт, исключительно из страха, но, может и стоит присягнуть Вейрону, чтобы он одарил меня такой же великолепной способностью, как у тебя.
— Сколько повторять, — вздохнул полуэльф. — Я не поклоняюсь никаким богам, тем более дроуским, а кожа у меня…
— Ага, от природы, — оборвал его эльф. — Слышал уже. Не бывает такого. Ври больше.
Ксаршей увидела, как напыжился Уголек, и поняла, что разговор пора закруглять, пока мальчишки снова не передрались.
— Это был прекрасный рассказ, — сказала она, — но тебе, Динал, пора прятаться на крышу.
Эльф перевел на девушку хмурый взгляд, но спорить не стал. Друидка призвала сову, чтобы та унесла его на крышу. Когда эльф покинул их, Уголек сел, прислонившись спиной к колонне:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ну что? Как думаешь, что произойдет?
— Не знаю, — покачала головой девушка. — Попробуем справиться, — она зябко поежилась. — А ты бывал в этом месте раньше? Оно вызывает у меня мурашки.
— Один раз. Я не знал, что это храм Вейрона. Так или иначе, он давно покинут.
Ксаршей кивнула:
— Надо же, не знала, что когда-нибудь побываю в храме темных эльфов, — ее голос вдруг осекся. — Знаешь, не все дроу плохи. У того, кого мы задрали, был брат… Его отец с упоением терзал меня, а Шардин не трогал. Наверное, жалел, он по-своему был добр, насколько мог. А я… — девушка всхлипнула, — я поступила как настоящая дроу… Рабыни, собираясь бежать, хотели его отравить… Я могла предупредить, но побоялась, что их схватят, а они выдадут меня… — сбивчиво говорила она, утирая покатившиеся по щекам слезы.
Слова сами собой срывались с губ, увлекая за собой целый поток откровений, как те недавние камнепады.
— Его вряд ли ждало бы что-то хорошее, если бы он выжил, но все равно, — продолжала она, прижав ладони к глазам. — Все равно. Отплатила предательством на добро… и девушкам пришлось врать, что я пойду с ними… Я себе противна. Не хочу быть сильной таким способом, как дроу. Уж лучше быть злобным зверем.
Теплая ладонь Угольку коснулась плеча. Успокаивающее движение вверх вниз, а затем он привлек ее к себе, сжал в объятиях, положив ее голову на свое плечо.
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. Я не хочу, чтобы ты терзалась, но… У тебя мягкое сердце и есть совесть. Этого у дроу нет. Они бы не терзались.
В его объятиях стало так хорошо и уютно, так легко. Уткнувшись ему в плечо, она тихо ответила:
— Спасибо. Мне надо было выговориться. Я думала, ты будешь презирать меня за это.
— Нет, я бы не стал… Я тебя во все это втравил… — помолчав немного, он добавил. — Ты раскаиваешься, это главное… Да и кто я, чтобы судить?
Парень говорил еще какие-то банальные глупости и обнимал ее, пока Ксаршей не успокоилась. Высвобождаясь из его объятий, она невольно почувствовала, что ей неохота прерывать это теплое соприкосновение. Вот бы еще посидеть, обнявшись, так хорошо…
— Что ты? — спросил Уголек. — Полежи ещё. Так уютней.
Она удивленно посмотрела на него. В последнее время он сильно изменился, как-то на глазах возмужал, и эта поросль на лице делала его взрослей.
— Ты очень изменился с момента побега… — озвучила она свои мысли.
Полуэльф изогнул брови:
— Да?… Это плохо?
— Нет. Наоборот. Мне нравится. Ты стал взрослым.
Уголек улыбнулся:
— Глупо, но я думал, что уже давно повзрослел. Однако бунтовал, словно несносный подросток. Думал, что чем дальше убегу, тем свободней стану, но свобода в уме и в сердце, как и сила.
Улыбнувшись в ответ, Ксаршей шепнула ему:
— Отдыхай, Келафейн.
Парень устроился в спальнике. Прежде чем укрыться с головой, он шутливо бросил ей:
— Плечо неудобное? Это тебя спугнуло?
— Удобное, но тебе нужно отдыхать.
Он уснул по обыкновению быстро, будто его ударили по голове, а Ксаршей поймала себя на том, что улыбается как идиотка, от уха до уха.
Волна перевоплощения настигла, когда девушка ее совсем не ждала. Ноющая боль жгучей волной прокатилось по каждой косточке, по каждому зубу, по коже. Красная пелена заволокла глаза, но девушка старалась сосредоточиться на образе луны, перевоплощающейся в зыбкую женскую фигуру. Слабая прохладная ниточка, протянутая этим видением, удержала ее от падения в красное небытие. Ксаршей выгнулась дугой, выскальзывая из одежды, чтобы не разорвать ее. Она стала заметно выше, конечности сильней и длинней, с серпами длинных когтей, а сзади — цепкий хвост.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Рядом послышалась возня. Фигура второго оборотня приподнялась на задних лапах. Уголек был заметно крупней звериной формы Ксаршей. Глаза холодно сверкнули в тесноте, он принюхался к воздуху и ловким прыжком сократил дистанцию до друидки. Та попятилась от удивления, но в следующее мгновение взяла себя в руки, встала на задние ноги, изобразив стрельбу из лука. Уголек ткнулся влажным острым носом ей в загривок, его резцы пробежались по гладкой шерсти, расчесывая мех. Отшатнувшись, Ксаршей оскалила зубы. “Что ты творишь?!” — хотелось крикнуть ей, но из горла раздалось только сердитое рычание.
