class="p1">– Я не боюсь тебя! Слышишь, да?! Слышишь меня?! Я! Тебя! Не боюсь!
Он изрыгал проклятия, брызгал слюной, потрясал «Вепрем». Он скалился и рычал, словно дикий зверь. Он казался себе свирепым и бесстрашным. Но, когда запал прошел, оставив дрожь в коленях и чувство неудовлетворенности, похожее на изжогу, понял, что все не так. Совершенно не так. С порога на него глядела мертвая лань, и Ваграм боялся, чертовски боялся разделить ее участь.
* * *
День прошел в заботах. Подстегиваемый злостью и страхом, Ваграм врубился в работу с тройным усердием. Остановился, лишь когда из чащи поползли ватные сумерки. Глаза приходилось напрягать даже в свете фар, но главное – главное! – он успел. Ваграм влез в кабину и заглушил экскаватор. Долго сидел так, пялясь в густеющую темноту, слушая, как гудят натруженные мышцы. В спокойствии пришло недоумение: для чего так спешил? Куда торопился, если все время мира больше не имеет значения?
Вздохнув, он тяжело спрыгнул на землю. Перед уходом обернулся, разглядывая дело рук своих. Шагах в десяти посреди раскатанной грунтовки темнели свеженаломанные хвойные лапы, удерживаемые тончайшими жердями. А под ними – почти пять метров пустоты. Ловчая яма готова. Завтра Ваграм придумает, как разместить над ней мертвую лань и, может быть, подумает о кольях на дне. Он убьет тварь, что осмелилась угрожать ему в его собственном доме.
«Вепрь» за день как будто набрал с десяток лишних кило. Тяжелый ствол настойчиво тянул уставшие руки вниз, Ваграм с трудом удерживал карабин на уровне груди. Предстояло пройти километра полтора в окружении молчаливых сосен, чьи тени уже терялись в опускающемся мраке. Ваграм угрюмо топал по дороге, пиная упавшие ветки, чувствуя себя опустошенным. Все казалось глупым и ненужным. Эта видимость нормальной жизни, когда все вокруг далеко от нормальности, это идиотское противостояние, яма эта дурацкая … Почему он решил выкопать ее именно здесь? Теперь пили домой, шарахаясь от каждого куста… Даже мысль о том, что по темному лесу за ним, возможно, скользит Зверь, не вызывала ничего, кроме глухого раздражения.
До поселка Ваграм добрался без происшествий. На пороге чертыхнулся, споткнувшись о дохлую лань. Через весь дом прошел в пристройку, с ожесточением запустил генератор, отгоняя темень. Мощные прожекторы затопили двор убийственно ярким светом. Беззлобно матерясь, Ваграм сходил на кухню, за кастрюлей. Война войной, а мясо – это мясо. День выдался не жаркий, может, и не испортилось. Но в свете фонарей на пороге его ожидало новое открытие. В рядок с ланью лежала обезглавленная серая тушка.
Ваграм ухватил зайца за ноги, поднес к лицу. Долгое время тупо пялился на окровавленную шею, из которой выглядывал белый червячок позвоночника. И вдруг расхохотался, громко, заливисто, истерично. Дохлая лань – не предупреждение, не отрезанная лошадиная голова в постели. Зверь не угрожал. Он заботился о его пропитании.
Отхохотавшись, Ваграм без сил опустился на ступеньки. Заячья тушка шмякнулась в кастрюлю. Ваграм вынул было нож, но передумал, воткнул в доски и пошел в дом. Вернулся с тазиком, бутылкой коньяка и пакетиком травы. Привычным движением скрутил косяк и, блаженно жмурясь, раскурил, впервые за несколько недель. Подтянул лань поближе и, не переставая улыбаться, принялся свежевать тушу. Вспорол белоснежный живот. Морщась от запаха, выгреб потроха и переложил в таз. Придерживая косяк окровавленными пальцами, он хлебал коньяк прямо из горла, чувствуя, как оттаивает оледеневшее от страха нутро. Ловко орудуя ножом, он разделывал добычу, что принес ему друг, и балаболил без умолку, как раньше, когда их разделяла прочная решетка. Ваграму казалось, что нет-нет, да мелькнет на самой границе света гибкий кошачий силуэт, и тогда он щерил крепкие желтые зубы в улыбке и обещал, что отложит для Зверя лучшие куски, чтобы по справедливости.
– Для тебя, тезка! – весело кричал он, подбрасывая на ладони оленье сердце. – Ай, красавец, все для тебя, родной! От души, брат!
Все встало на свои места. Всевышний, в мудрости своей, послал ему испытание не смертью, но дружбой. На опустевшей планете, согласно его воле, в мире будут жить волки и агнцы. Ваграм усмехнулся, пристраивая отпиленную голову лани на горке требухи. Ну, не совсем в мире, природу хищника не переделать, но урок Ваграм все же усвоил, да, усвоил.
Делясь с невидимым Зверем своими мыслями, Ваграм думал, что проклятую яму следует засыпать, благо много времени это не займет. Экскаватор на месте, полчаса работы, и дело сделано. Завтра с рассветом… Ваграм с сомнением глянул на ополовиненную бутылку коньяка… Нет, как проснется, сходит к яме и в прямом смысле «зароет топор войны».
Но получилось иначе. Днем, когда помятый с похмелья Ваграм добрался до места, оказалось, что ловушка сработала, даже без приманки. С замершим сердцем он перегнулся через край, заглядывая в пахнущую свежей землей яму, и заковыристо выругался.
На дне, среди переломанных жердей и колючих хвойных веток, лежал Зверь.
А рядом с ним – человек.
Искатель
Курган, май
Первого мая на мониторе выскочила напоминалка «Сегодня празднуется День весны и труда, в СССР – День международной солидарности трудящихся. Не забудьте поздравить своих друзей и знакомых». Паша за календарем не следил, но к напоминалкам относился трепетно. Было в них что-то от прежнего мира, когда вся страна в едином порыве… Паша поздравил Юльку и отметил праздник «субботником»: устроил генеральную уборку в квартире. Даже пол помыл, впервые после Конца Света. Мама могла бы им гордиться.
А на следующий день он поехал пополнять запасы и нашел «Гармонию». День выдался ясный, безветренный и жаркий. Вроде вчера еще город был завален снегом, а сегодня раз – и последний месяц весны, уже по-летнему жаркий. Хотелось вернуть если не зиму, то уж осень точно. Осень была мягкой и сухой. Паша с сожалением вспоминал прохладные вечера, когда они с Юлей, закутавшись в теплые пледы, сидели на балконе, пили горячий кофе и смотрели на желтые листья.
Проклятое солнце раскалило салон так, что пришлось стянуть футболку. Предатель-кондиционер выбрал самое неудачное время, чтобы сломаться. Чтобы немытые волосы не падали на очки, Паша перетянул лоб скрученной банданой. Через час она промокла насквозь, и жгучие капельки норовили закатиться в глаза. Пот едкими ручейками стекал по трясущимся подбородкам, по отвисшим сиськам, впитывался в широкую резинку шортов. Распаренная спина неприятно липла к кожаному сиденью. В салоне стояла резкая вонь большого немытого тела.
В колонках гремели «Раммы», верные спутники Пашиных путешествий. Хорошая банда. Жаль, новых альбомов больше никогда не будет. Кто еще споет о ненависти
