ненадолго проваливался в тревожный неглубокий сон. Но и там его преследовало безглазое хищное лицо в обрамлении безжалостно остриженных волос. Настенька тянула к Паше руки, и лак на ее острых ногтях чернел запекшейся кровью. Паша просыпался от собственных криков, разбитый, ни капли не выспавшийся и с больной головой.
Все еще сонный, вздрагивая от каждого шороха и шарахаясь от всякой тени, он выбирался в город за водой и бензином. Логичней и правильнее было поработать денек-другой и набрать необходимого с запасом, но… Всякий раз, стоило отыскать пару канистр бензина и несколько бутылок минералки, Пашу охватывала такая дикая паника, что ни о каких дальнейших поисках не могло быть и речи. До крови закусив губу, он мчался домой. Рискуя получить инфаркт, взлетал на свой этаж. Обливаясь холодным потом, обыскивал квартиру. И только не найдя никого, немного успокаивался. Паша ложился на диван, пристраивал голову на Юлиных бедрах и, крепко сжимая карабин, погружался в сон без сновидений.
Так продолжалось бесконечно долго. А потом параноидальный кошмар закончился. Резко, будто и не было его вовсе.
* * *
Паша вынырнул из удушливого сна, дрожа от озноба. Он не помнил, что ему снилось, не помнил, где он и почему так страшно, но склоненное над ним лицо узнал сразу, даже без очков. Юлька. Он снова заснул у нее на руках. Как маленький испуганный ребенок, ищущий защиты у матери. А она терпеливо сидела рядом, не отходя ни на шаг. Верная, заботливая Юля.
От нахлынувших чувств у Паши защипало глаза. Чтобы Юля не увидела слез, он уткнулся лицом в ее плоский живот. Тонкий пеньюар быстро намок, но Паше было все равно. Огромное тело его сотрясали рыдания. Паша ревел громко, самозабвенно, не скрываясь, всхлипывая и трубно шмыгая носом. А Юля так и сидела, не меняя позы, прямая, как палка. На ее бледном лице блуждала все та же легкая улыбка.
Это была она. Больше некому. Паша понял наконец. Будто утих шторм и сквозь прозрачную воду он разглядел всех покоящихся на дне утопленников. Но догадка не испугала его, а напротив – неожиданно успокоила. Да, это была Юля. Не какой-то таинственный психопат, а Юля. Пусть чокнутая на всю голову, зато любимая, хорошо знакомая.
Распираемый противоречивыми чувствами, Паша обвил Юлю руками, вжимаясь лицом в мягкое лоно. Все хорошо. Привычный мир на месте. И не беда, что кому-то пришлось пострадать ради этого. Усталость, копившаяся все это время, перестала церемониться, резко отправив Пашу в нокаут. Уже почти во сне он столкнул с дивана бесполезный отныне карабин. Оружие грохнулось на пол с глухим стуком. Только тогда Паша заметил, какая тишина стоит на улице. Сработавшие от небывалого грома сигнализации, сводившие его с ума последние несколько дней, наконец-то заткнулись.
* * *
Потерянный во времени, Паша не мог определить, сколько проспал. Точно не меньше суток. Когда он проснулся и, тряся тяжелой головой, выбрался на балкон помочиться, стояло раннее утро. По улице, цепляясь драными краями за неопрятные кусты, ползла прозрачная дымка. Вдохнув полной грудью прохладный воздух, Паша с наслаждением пустил струю на темный после дождя асфальт.
В квартиру он вернулся обновленным человеком. Пустым, как чистый лист, и бодрым, как хорек, наглотавшийся энергетиков. Вихрем пробежав по комнатам, Паша распахнул все окна настежь, впуская заспанное утро. С огромным мусорным мешком, точно Дед Мороз наоборот, он сгребал мятые бутылки, рваные пакеты и пустые упаковки из-под чипсов. Туда же отправилось серое от грязи постельное белье и большая часть одежды.
Покончив с уборкой, Паша ощутил пустоту в желудке. Завтракать пришлось сухариками со вкусом курицы, запивая затхлой минералкой. Больше ничего съестного в доме не оказалось. Все еще голодный, он отправился пополнять запасы.
Восходящее солнце проливалось на отмытый ливнем город, и каждая витрина, каждая хромированная железяка, каждая лужа блестела россыпью драгоценных камней, брошенных чьей-то щедрой рукой. Глядя на эту красоту, Паша подумал, что неплохо было бы взять с собой Юлю, – что она, в самом деле, целыми днями в четырех стенах, – но возвращаться не стал. Опустив стекло, Паша мчался по городу, подставлял лицо свежему ветру, радуясь отступившей жаре.
В заботах и хлопотах утро пролетело незаметно. Прячась от полуденного солнца, критично оглядывающего работу ночного дождя, Паша вернулся домой. Болели натруженные ноги и спина. Добычу пришлось заносить в несколько ходок. Четыре канистры с бензином для генератора – две ходки туда и обратно. Две объемные сумки, набитые одеждой, постельным и нижним бельем, – одна ходка туда и обратно. Четыре пакета с водой, два с напитками и восемь с едой – семь ходок туда и обратно. Всякий раз Паша нещадно пинал неработающий лифт. Еще два тяжелых строительных мешка, напоследок. После чего он без сил завалился на диван, нежно прижав к себе Юлю.
Потом был неторопливый обед, плотный и разнообразный. Шпроты и печень трески, маринованные огурцы и лечо, пюре быстрого приготовления и тушенка – Паша отправлял в себя банку за банкой, будто стараясь наверстать упущенное. Насытившись, он громко рыгнул, с причмокиванием облизал жирные пальцы и со вздохом отправился в коридор, где не разобранными стояли строительные мешки, принесенные в последнюю очередь.
Бродя с тележкой по гипермаркету, Паша случайно забрел в отдел хозяйственных товаров. Среди стеллажей, забитых стройматериалами, пакетами с грунтом и никому не нужным инструментом, ему в голову пришла мысль: раз уж он не в силах вновь заставить себя взглянуть на мертвую Настеньку, следует похоронить ее прямо в ванной. Личный склеп вместо могилы. Так в его тележку затесались доски, гвозди и молоток.
Толстые, жирные от смазки двухсотки с жадным чавканьем впивались в дерево. В этот раз Паша работал аккуратно, без лишней спешки. Оказалось, что если никуда не торопиться, то, даже не имея практики, можно сработать вполне сносно. Доски легли почти идеально ровно. Лишь к самому низу слегка перекосились на левую сторону. Паша отошел на два шага, любуясь своей работой. Он испытывал невероятное облегчение и легкое сожаление от потери ванной комнаты. Остаток дня окончательно растворился в незначительных домашних делах.
Вечером они с Юлей пили чай с вишневым джемом и глядели, как остывают горящие в закатном пламени окна высоток. Это было так тепло, по-домашнему уютно, что Паша невольно подумал, что никогда еще он не был настолько близок к настоящему счастью. Его мир подвергся страшному испытанию. Но выдержал, устоял, стал прочнее и крепче. А вместе с ним окреп, закалился сам Паша.
Когда окончательно стемнело и генератор негромким рыком принялся отгонять настырную тьму
