- Когда-то на Каррате было много домов, - продолжал он, - дома стояли тут и там. Да, одно время здесь было много домов. Теперь только один. Дома, люди, все пропало.
Я думал, он сейчас заплачет. Бывало, рассказывал охотник, он ловил много тюленей; теперь тюлени не ловятся совсем. Тяжелые времена, тяжелые времена. А сейчас ему нечего есть. Не дам ли я взаймы 25 эре? Если он поймает тюленя, то вернет долг. Если не поймает, то не вернет. Он сказал мне, что его зовут Якобом.
Второго нашего гостя звали Абрахамом. Он привез мне письмо от Саламины, а также двух куропаток; мы устроили пир.
Два посетителя и куропатки - вот и все события за пять дней в жизни Полины. Размеренное течение ее жизни на острове и эти события - образец того, как пройдет Полина свой жизненный путь. Дом, муж, занятый своим, не имеющим к ней никакого отношения делом, хлопоты по хозяйству, долгие часы безделья у окна или перед домом, немного еды, немного тепла - вот обычная жизнь гренландки. И дети как побочный продукт. Да, с течением времени Полина, глядя от нечего делать в окно, будет, тихонько напевая, мягко покачиваться всем телом, убаюкивая ребенка. В этом и будет вся разница.
Интересно знать, как бы это выглядело - остров и Полина - на всю жизнь. Хотел бы я знать, хватило б ума у белого мужа не вмешиваться в ход событий, позволить дням совместной жизни идти, как они идут, а не заниматься копанием в экзотической душе Полины и даже не думать, что у нее есть душа, даже не интересоваться этим. Наверное, этот дурак влюбился бы в нее и все испортил бы. Проявлял бы, к ее удивлению, странности в поведении, свойственные романтическому влюбленному. Настойчиво искал бы на ее спокойном лице откровения бездонных языческих глубин. Таращил бы на нее глаза, смущал ее, надоедая ей.
Если бы после этих фокусов Полина в конце концов не поняла, что представляет собой этот бедный идиот, не оценила бы, чего он стоит, если выразить его стоимость в платьях и бусах, в датских платьях, в досуге, который он может дать, и в слугах, обеспечивающих этот досуг, если бы она не ухитрилась заставить своего глупого обожателя покинуть остров и переехать с ней в большой город Уманак, то она была бы дурой или философом. Я думаю, что Полина не была ни тем, ни другим. И если белый муж - романтик, увлекшийся видением первобытной женщины, действительно влюбился бы в Полину, то она обошлась бы с ним в собственных интересах так, как и другие "первобытные" женщины обходились с подобными мужчинами.
На пятый день приехал Давид, мы уложили свое домашнее имущество, краски, холсты и уехали.
XL. НЕДЕЛЯ НА РОДИНЕ
Ну, наконец-то! После разговоров, длившихся несколько недель, мы должны были отправиться в гости в Нугатсиак. Все время что-нибудь нам мешало: то кто-нибудь в отъезде, то мне нужно закончить картину, то пришла почта с севера. В довершение всего выпал снег, такой глубокий, сыпучий и сухой, что собаки утопали в нем по самую спину, а сани погружались так, что их не было видно. Глубокий, прекрасный, мягкий снег, но езда по нему сущий ад. Потом внезапно наступила оттепель; в феврале настоящая весенняя оттепель, таяло днем и ночью. Вода прошла сквозь снег вниз до твердого льда и образовала на нем слой шуги, на которой сверху продолжал держаться оставшийся от последнего снегопада покров. С виду все было в порядке, но попробуйте поехать по такому снегу, и вы об этом пожалеете. Наконец двадцать девятого подморозило. Отъезд назначили на следующее утро, на десять часов.
День был хороший, ясный, будто нарочно созданный для такой праздничной поездки. С приближением часа отъезда весь поселок засуетился в приготовлениях. В десять часов, как по сигнальному выстрелу, сани тронулись к морю. Спустившись с берега в разных местах, они все сошлись к разъезженной дороге и вытянулись на ней гуськом, длинной процессией из двенадцати саней, направившейся на север. Все это я видел, стоя у саней, готовый тронуться в путь. Я стоял на берегу, притопывая ногами, и смотрел, как удаляются сани. Только мы отъехали и помчались по ровному льду, как кто-то крикнул:
- Стойте! Подождите! Беата тоже едет.
Старуха все утро бегала взад-вперед, как встревоженная курица. Сначала она хотела ехать, потом не хотела. Да, она поедет; нет, не поедет. Последнее слово было "нет". Очень жаль, мы хотели, чтобы она поехала с нами. И вот в конце концов она едет. Конечно, пришлось ждать ее. А там, вдали, по снегу ползли сани. Черт бы побрал женщин!
Наконец, появилась Беата, смешная фигурка, бегом спускающаяся с холма. Она тащила перину, почти полностью закрывавшую ее. Из-под перины виднелись проворные, согнутые, как у краба, ножки; над периной выступала большая голова, повязанная платком; закрученный вихор прыгал на голове. Трубка с отпиленным мундштуком была, конечно, у нее во рту.
- Ладно, Беата, садись. Вот так, милая. Пусть Саламина закутает тебя в одеяло.
Сразу с места взяли быстрый темп, но вскоре езда замедлилась. Хороша ли дорога? Отвратительная. Снег почти превратился в шугу. Вначале на протяжении нескольких миль мы двигались с умеренной скоростью благодаря силе и бодрому настроению собак. Тяжелая работа им нравилась. Мы настигали и обгоняли одни сани за другими и наконец оказались в числе ведущих. Эти упряжки не сразу пустили нас в свою компанию. Сначала они заставили нас побороться за первые места, но потом сжалились над моими собаками и остановились, ожидая нас. На одних из передних саней сидел Мартин, опять один. Я дал ему в дамы старую Беату. С этого места мы, передовые, держались вместе, образуя авангард великой армии вторжения в Нугатсиак.
Мы были уже несколько часов в пути, но еще на расстоянии многих часов езды до цели, когда стемнело. Дорога становилась все хуже и хуже. Собаки с трудом тащили нагруженные сани по шуге, а мы, вставая на ноги, при каждом шаге погружались в нее по колени. Проваливаться было нетрудно. Трудно было вытаскивать ноги. Временами мы двигались со скоростью не больше одной-полутора миль в час. Но даже при этой черепашьей скорости я, отстав, чтобы поднять упавшую варежку, с большим трудом снова нагнал сани, опередившие меня на двенадцать футов. "Если оставить в этом море шуги, подумал я, - сильного мужчину, одного, без саней, то он больше мили не прошел бы".
Я захватил с собой снегоступы. Вид их вызвал любопытство и, может быть, даже веселье у гренландцев. Странно, что они совершенно неизвестны в Гренландии. Я надел их, все каюры остановили сани, чтобы посмотреть, что будет. Это был триумф снегоступов. Я легко бежал по снегу, а они с трудом пробирались вперед с черепашьей скоростью. Мои снегоступы оказались слишком хороши: пришлось одалживать их всем по очереди, пока Саламина не положила этому конец, убежав вперед. Мгновенно она оставила всех далеко позади, а затем - чтоб ее! - ушла в сторону от нашего курса, будто не видела огней на снежной равнине впереди. Она или не слышала, как мы ей кричали, или не хотела слышать. И только когда убедилась, что мы за ней не последовали, возвратилась назад, заявив в виде оправдания, что жители Нугатсиака в январе расставляли там удочки на акул и там должна быть дорога. Все смеялись.
Когда мы приблизились к Нугатсиаку, навстречу нам вышел на лыжах человек по имени Эскиас.
- Вам следовало ехать вот тем путем, - сказал он, указывая на направление, взятое Саламиной.
Весь поселок, конечно, высыпал на улицу, чтобы встретить нас и развести по домам. Войдя к Павиа, я взглянул на свои часы: было семь тридцать. Двадцать две мили за девять с половиной часов! Это расстояние случалось покрывать за два часа. Арьергард каравана будет еще несколько часов в пути.
Наше вторжение в Нугатсиак напоминало поездку на родину. Только наоборот: жители Нугатсиака были выходцами из Игдлорсуита. Было бы очень приятно представить подобный визит как установившийся старинный народный обычай, но я должен признаться, что родился он недавно, только в этом году. Гренландцы, живущие маленькими отдельными группами на изолированных островах в пустынном краю, казалось бы, должны были бы как-то общаться. Но этого нет, если не считать сидения на похоронных кафемиках и танцев с двоюродными сестрами, спанья с ними и женитьбы на них. Мы можем, конечно, сегодняшнюю культуру Гренландии называть переходной, и то, что видим, называть и мы называем это прогрессом...
Проклятый прогресс наступил. Библия, образование - все эти красивые вещи уже ни к чему: евангелие прогресса выражено в слове "торговля". Гренландские торговцы так гоняются за своей маленькой выгодой в виде процентного начисления на жир и шкуры, а благожелательная администрация так упорно стремится измерять прогресс Гренландии в кронах, что первые слишком часто противятся общественным развлечениям, а вторые не удосуживаются о них подумать.
Троллеман отказывал в выдаче ключа от помещения для танцев с сознанием собственной правоты: они-де должны работать. С меньшим правом он заставлял поселкового бондаря работать два года без единого дня отдыха, а теперь отказывался разрешить ему ехать с нами. Это было большим ударом для Рудольфа и Маргреты и очень неприятно для нас (но все уладилось вовремя; об этом будет сказано в своем месте).
