Быстроногий бегун, выбравшись из воды, побежал как мог быстрее к берегу, однако был сильный мороз, его одежда моментально покрылась льдом, и вскоре он не смог двигаться. Тогда отец схватил сына и потащил к берегу. Сначала все шло хорошо, но затем силы покинули отца, а до берега было еще далеко, он больше не мог тащить сына. Удивившись этому, он оглянулся и увидел рядом своего старшего брата, тащившего его сына обратно. Эви прогнал Кунака и опять поволок сына.
Скоро он снова выбился из сил, а старший брат опять схватил его сына и понес в противоположную сторону. И на этот раз Эви заставил брата уйти, но в конце концов отцу пришлось отказаться от борьбы, так как какая-то сила все время тянула сына назад. Быстроногий бегун потерял сознание, и отец побежал домой за санями. Войдя в дом, он увидел брата раздетым, по-прежнему сидящим на краю нар. Так как всего за минуту перед этим Эви видел, как Кунак мешал ему спасти сына, то он не мог удержаться и сказал старшему брату несколько сердитых слов. Оказывается, тот совсем и не выходил из дому. Какой же страшной колдовской силой владел в таком случае брат Эви.
Когда к оставленному на льду сыну подъехали на санях, он был уже мертв. Тело привезли на берег и похоронили за небольшим холмом, который теперь называется "могила большого утопленника".
После смерти сына Эви навсегда покинул Кекертат.
Однажды зимой, когда лед уже стал, много народу из различных поселков отправилось в Кекертат играть в мяч. Каждый раз, как подъезжали новые сани, Кунак спрашивал: "Это кто приехал?", так как прибывших надо было угощать мороженым мясом. Через некоторое время приехал и Эви, чтобы принять участие в игре в мяч. Со дня смерти сына это был первый приезд Эви в Кекертат.
Когда Эви подъехал, старший брат Кунак, как обычно, спросил, кто приехал. Услышав, что это Эви, он заметил:
- Странно, что ему здесь надо?
Обычно мяч делали из шкуры тюленя, наполняли ее песком, придавая форму шара.
Итак, все вышли на лед, и все, мужчины и женщины, начали борьбу за мяч. К игре присоединились также Эви и Кунак. Вдруг один из игроков, схватив мяч, побежал с ним к своим саням, стоявшим тут же наготове. Но один из преследователей настиг бежавшего и толкнул его так, что тот упал. Игра началась по-настоящему.
Во время игры люди заметили, что Кунак схватил Эви и борется с ним, пытаясь свалить его наземь. Заметили также, что у старшего брата - это на него похоже - в рукаве спрятан железный прут, и он, пока безуспешно, пытается этим прутом убить Эви. Тогда все игроки побежали к ним, схватили старшего брата, отняли у него железный прут и отдали Эви. Он взял прут и, ударив им несколько раз брата по голове, убил его. Затем Эви начал оплакивать Кунака, приговаривая при этом:
- О, когда-то я слушал тебя!
При жизни брата он, бывало, слушал его песни.
Игра возобновилась, и все опять увлеклись ею. В этой игре гонятся за тем, у кого мяч. Нагнав, опрокидывают его, выхватив мяч, пытаются добежать с ним до саней и увезти его к себе в поселок. Тот, кто доберется до поселка с мячом, бежит с ним к дому и, разбив окно, швыряет тяжелый мяч в дом. Победитель в игре - гордость жителей поселка.
Часто мяч наполняли не только песком. Иногда гренландцы клали в него столь ценившееся в старину нарезанное мясо нарвала или оленью шкуру, или еще что-нибудь подобное, поэтому всем очень хотелось завладеть мячом. В старые времена на севере Гренландии мало водилось оленей, поэтому очень ценились оборки из оленьей шкуры для женских капюшонов.
Когда победивший игрок возвращался домой с мячом, он приглашал всех жителей поселка к себе в дом на праздник с песнями. Как правило, на него приходила масса народу из других поселков, и дом бывал переполнен. Все очень веселились. Детей с собой не брали, а оставляли дома на попечении какого-нибудь инвалида. Когда праздник кончался и люди расходились спать, женщины выходили навстречу мужчинам.
Так происходило и в этот раз. После игры в мяч в Кекертате победитель вернулся с мячом домой и устроил праздник. Гости оставили детей дома, как это обычно делалось, под присмотром слабосильной старушки. Один ребенок начал плакать, и присматривавшая за ним старушка по просьбе детей сделала им "аягок" из собачьей лопатки. Вскоре все дети увлеклись игрой.
В этой игре, если ребенку не удается попасть в одну из дырок на аягоке, он передает его следующему. И так, от одного к другому, аягок дошел до самого младшего. Этот не промахнулся ни разу. Во время игры дети заметили, что нары, на которых они сидели, движутся, а шкура на окне выпучилась внутрь. Тогда один из ребят бросил аягок в окно. Было очень ветрено, все лампы задуло. Дети забились в угол на нарах, а самый старший отправился в соседний дом за огнем. Лампы зажгли, дети продолжили игру, и, как и раньше, младший ни разу не промахнулся. Потом нары снова начали двигаться, и тут в дальнем конце сеней появилась большая фигура, одетая в амаут (меховая одежда с капюшоном; в капюшоне часто носят маленьких детей). Повернувшись лицом к морю и держась спиной к детям, фигура стала приближаться. Наконец она обернулась и показала свое лицо. Дети в испуге убежали. Тогда старушка, присматривавшая за детьми, взяла свое "уло", ударила им привидение по лицу, начала бить его ногами и прогнала вон.
Когда люди вернулись из гостей, старики сказали: "аясисарпут".
На этом кончается история о Нернаке и его семье, рассказанная дочерью Нернака, Арнапе.
* * *
Исходя из приводимых ниже заключительных "воспоминаний" Эмануэля, есть основание думать, что его дед ангакок, если он когда-нибудь существовал, приходился ему прапрадедом. Из повествования это ясно, но все даты, приводимые в рассказе, нас путают. Даты у Эмануэля странные. Ему ничего не стоит сказать: "В 1869 году я впервые заметил, что у меня есть старая бабка", хотя записи в церковной книге показывают, что только 28 марта 1871 года мать Эмануэля заметила, что у нее есть Эмануэль. В лучшем случае он был замечен в августе 1870 года, если предположить, что мать знала о нем за восемь месяцев до его появления на свет. Но что знают эти старики о датах? И какое им до них дело? В день рождения сестры Эмануэля, Беаты, я спросил ее:
- Сколько вам сегодня исполнилось, Беата? Тридцать два?
- Не знаю, - ответила она, - может быть.
- Или, может быть, тридцать три?
- Да, - сказала она и радостно улыбнулась.
А глупые записи утверждают: "Беата Элизабет Катрина (Самуэльсон) Лёвстром род. 13 июня 1878 г." Во всяком случае, если великий предок Эмануэля и не мог, как утверждает Эмануэль, родиться в 1700 году, он все же мог быть языческим ангакоком в отдаленных местах на севере Гренландии в восемнадцатом веке или несколько позже. Пусть цифры лгут, но Эмануэль не лжет. Внимание! Говорит Эмануэль.
История мужа Арнапе
Тот, кто рассказал мне эту историю, начал так: "Теперь я расскажу тебе о своем деде. Он родился приблизительно в 1700 году и был великим ангакоком. Жена его тоже была ангакоком, причем более сильным, чем он сам. Выпуклые глаза женщины говорили о большой борьбе, которую она вела из-за своих духов-помощников.
Они жили к северу от Игдлорсуита близ берега, в Эркутаке, который никогда не покидали. У них были только сыновья, а жене очень хотелось иметь дочерей. Наконец, не в силах больше противиться желанию иметь дочь, она взяла на время другого мужчину, чтобы забеременеть и родить девочку. Ребенок родился, и вправду - девочка. Она была последним, самым младшим ребенком в семье. Ее назвали Арналуак. Счастливая мать почти не отходила от нее.
Однажды разразилась эпидемия какой-то болезни, занесенной английскими китобоями; умерли почти все жители поселка. Случилось это летом, когда люди жили в палатках. Все заболевали и умирали. Мать Арналуак ничего не могла для них сделать, но над своими детьми она совершила волшебный обряд раньше, чем они успели заболеть. Вот как она это сделала.
Как-то ранним утром она повела всех детей, одетых только в штаны, без камиков, на берег и там побросала одного за другим в воду, а затем обрызгала соленой водой. Проделав это, она пошла с ними назад, расположив их гуськом по возрасту: самого старшего впереди, самого младшего последним. Им было позволено войти в палатку только после того, как все они прикоснулись к потайному зубу белого кита.
Когда все дети зашли в палатку, мать постояла сначала в одном углу, потом в другом и весь день переходила из угла в угол. Так она наложила на детей чары ангакока и предохранила их от заболевания. Ни один из них не умер, несмотря на смерть всех остальных жителей поселка.
Дети росли и начинали наблюдать, как их отец занимался Торнарсукской магией. Ангакока клали на пол и крепко связывали, чтобы он не мог распутать веревки. На пол стелили мех. Ангакок запевал ангакокскую песню "акиут". Находившиеся в доме пели вместе с ним. Во время пения ангакок освобождался от веревок, вставал и призывал одного из своих духов-помощников, Митатдлуссокуне. Иногда дух являлся и произносил только: "Путукуто, путукуто". Говорят, что духи произносят это в тех случаях, когда людям предстоит столкнуться с нуждой. Народ всегда очень огорчался, услышав это слово. Но иногда дух, входя, говорил: "Каяк, каяк", и люди были счастливы, так как это предвещало изобилие. После ухода духа-помощника ангакок призывал своего Кавдлунакуне. Тот говорил всегда одно и то же: "Неправда ли, Торнарсук злой?" Ангакок с ним соглашался, тогда дух вдруг начинал говорить по-датски, а ангакок переводил. Когда дух уходил, ангакок призывал свою Арнакуне (женский дух). При появлении этой громадной женщины все находившиеся в доме разбегались. Она приближалась к мужчинам с ужасающим шумом "бум!", "бум!", и при этом с нее сама собой спадала одежда. Мужчины очень боялись Арнакуне. Даже ангакок пугался и хватался за балки, потому что духи этого боятся.
