темноты за окном, где едва угадывалось мелькание все таких же огромных снежинок, и глянула туда, где скреблось. По спине пробежал неуютный холодок от воспоминания о нападении злобного домовика в съемной квартире. Ведьмак сказал, что тут вряд ли будет своевольничать домовой, скорее уж какой-то там овинник или потерявший жилье банник. Они типа не склонны нападать, ведь полных прав хозяйничать, как у домовых, у них нет, но могут пошуметь и спать мешать, прогоняя не приглянувшегося гостя, вещи там украсть и попрятать или попортить, но без экстрима. Но мне все равно стало страшновато. Конечно, я уже имею обширный опыт общения с домашней нечистью, вон даже в маминой квартире мне мельком домовой показался и соизволил “Благодарствую!” мрачно буркнуть, забирая с блюдца на полу пирожок со сладким творогом. И когда прощались в прихожей, из угла выглянул и покивал благосклонно. Но тот домовик все равно ведь почти свой, он меня с детства знает, а от местной живности черте чего ждать.
Я щурилась, напрягая глаза и силясь рассмотреть тайного визитера, в то время, как возня становилась все громче. Я глянула на ведьмака, размышляя, не разбудить ли мне его и чем мне это грозит. Затроллит он меня за то, что почти безвредной домашней нечисти испугалась, или обойдется? Возня подозрительно начала напоминать звуками драку, только по-тихому, и я таки встала с койки и шагнула вперед, одновременно поближе к Лукину и месту непонятного действа, как вдруг мне прямо в лоб прилетела одна из печенюх, оставленных овиннику Данилой. Я ойкнула и совершенно на автомате поймала падающую сдобу в ладонь и швырнула обратно, но тут же пожалела.
– Я извиняюсь, но швыряться вот так невежливо, – пробурчала я, делая еще шаг вперед и ближе к ведьмаку и продолжая вглядываться. – Если вам не понравилось угощение, могли бы просто сказать, и мы бы завтра вам другое что-то…
Договорить я не успела. Из темноты на меня с огромной скоростью выскочило и стало быстро надвигаться нечто. Бесформенный сгусток черноты видимой даже на фоне общей тьмы с огромными круглыми оранжевыми глазищами. У меня от неожиданности даже горло перехватило, и я только глухо булькнула и шарахнулась, когда эти пылающие злобой кругляши практически налетели на меня. Потеряв равновесие, я повалилась боком на спящего Данилу, успев однако заметить, как темное страшилище пронеслось мимо, а вот вслед ему прыгнуло еще одно. На этот раз доступное для рассматривания, невзирая на полумрак и скорость передвижения. Существо было вполне себе человекообразным, хоть и маленьким. Полметра ростом где-то, но какое-то очень тощее, одни кожа и кости из-под неряшливых лохмотьев и несуразно длинные палки-руки и ноги с коленями назад. Седые длинные редкие лохмы вокруг большой проплешины и такая же жидкая длинная бороденка. Оно подобно кузнечику-переростку прыгнуло вслед темному бесформенному существу и сцапало его за край окружающей тьмы, как за плотную тряпку. И, вцепившись, так же прыжками поволокло обратно в тот же угол, из которого они и появились. Но проводить их молниеносное передвижение до конца глазами я не успела, потому как Лукин стремительно перевернулся, будто и не спал вовсе, и подмял меня под себя.
– Ты видел это? – в шоке спросила его, еще и не думая сопротивляться.
– Еще как вижу, – фыркнул он. – И то, что вижу, мне очень нравится. Хотя могла и не так долго собираться.
– Блин, Данила, тут у нас по вагончику монстры шастают и печенюхами швыряются, а ты за свое!
– То есть ты уже перестала дуться и готова признать себя моей? – Он для конкретности немного стиснул одну мою грудь.
– Я же серьезно!
– Эх, василечек-василек, когда же ты поймешь, что и я серьезней некуда, – покачал он головой и несмотря на то, что продолжал ухмыляться, прозвучал как-то странно. Будто сожалел. Опустил голову, потерся мимолетно носом о мою шею и тут же вскочил, будто был игрушкой с жесткой пружиной внутри. Раз – и на ногах. – Какие еще монстры заставили тебя запрыгнуть в мою койку, рассказывай, я их отблагодарю как следует.
– Один бесформенный, как будто из сгустившейся темноты, с огромными оранжевыми глазами, – пояснила я, садясь на кровати, но ноги не спуская. И внезапно сожалея, что лишилась его тяжести и тепла. – Он швырялся и потом кинулся на меня. А второй тощий, вот такого роста, руки-ноги дли-и-инные, коленки назад, и он этого первого поймал и поволок.
– Совсем-совсем бесформенный? Ни рук, ни ног, ни даже щупалец каких? – Я кивнула. – Хм… А плач детский тебе не слышался?
– Нет, – ответила, припоминая. – Возня была сначала, вроде как дрался кто, но по-тихому.
– А соски не чесались, грудь не распирало, в животе по особому не тянуло?
– Чего? Лукин, ты опять…
– Люськ, я это кроме шуток.
– А при чем тут мои соски?
– При всем. У тебя просто суперские соски, прям тащился на них глазеть и лапать, но это на данный момент к делу не относится. Вот прям сейчас я спрашиваю тебя, как твой учитель и опекун, так что отвечай четко и по существу. Чесались или нет?
– Идиотизм… – пробурчала я, но свои ощущения проанализировала. – Ну что-то такое было.
– Та-а-ак, – протянул ведьмак. – Игошка тут у нас озорует.
– Кто?
– Нежить такая, Люськ, – пояснил Данила и полез ковыряться в своей сумке. – Сейчас защиту нужную поставлю и доспим. Иди сюда, смотри и учись.
– А игошка этот он кто? – спросила, становясь у него за плечом, пока ведьмак чертил на полу возле койки знаки, пользуясь для этого содержимым маленького флакончика с кисточкой, похожего на бутылочки лака для ногтей.
– По-разному. Мертворожденный ребенок покрытки, либо умерщвленный ею самой сразу после рождения или в результате посещения повитухи, чтобы грех свой скрыть, – ответил Данила, не отрываясь от своего занятия, а меня и ноги держать перестали, и я плюхнулась обратно на кровать.
– Ужас какой! Как это вообще…
– Люськ, ну такое сплошь и рядом было, ты чего? И сейчас бывает, вон в новостях детей по мусорным бакам, подъездам и подворотням находят. И это в то время, что можно сдать в роддом без единого слова и ничего тебе за это не будет, а раньше-то… Позор и все такое, вся жизнь у такой бедолаги под откос,
