чем не виновата! Никого не травила!
– Не бреши! Бабки Филькины где, а?
– Я ничего не брала! Понятия не имею!
– Ах ты мразь!
– Эх, мужик, тон чуток сбавь! – окликнул его Данила, как только я сползла с него на пол. – Нехорошо так с дамой разговаривать.
Красномордый резко обернулся, вперив в ведьмака полный бешенства взгляд, и рыкнул.
– Не лезь не в свое дело, понял? Иди куда шел.
– А я сюда и шел. Покушать и кофею хлебнуть в тишине и покое с утреца, – невозмутимо ответил Лукин. – А ты тут галдишь, гармонию мира нарушаешь.
– Тут людей травят пачками, долбо*б! – рявкнул его оппонент. – Она и травит. Друга моего вон отравила! Помер ночью. Убью гадину!
– Я никого … – вскрикнула отчаянно женщина, но толстопузый уже двинулся в обход стойки явно с намерением привести угрозы в жизнь.
– Эй! – не думая ни секунды, я рванулась вперед, судорожно зашарив вокруг взглядом в поисках орудия какого-нибудь, но ведьмак опередил меня.
Рубанул ребром ладони по затылку мужика и подхватил оседающее тело подмышки, медленно опустив на пол.
– Ну и что за дела тут происходят? – строго обратился он к рыдающей перепуганной женщине и тут же едва успел увернуться от полетевшей ему между глаз вилки, выдернутой неизвестной силой из общей емкости на стойке.
Глава 22
Одной вилкой невидимый агрессор не ограничился, и через секунду в ведьмака полетели уже сразу три, и я себя ощутила героиней какого-то кухонного хорорра. Данила отмахнулся рукой, как от мух, сшибая две, но вот третья воткнулась в его ладонь, и мой учитель затряс ею, шипя, а бедняжка за стойкой, увидев это, зарыдала еще сильнее, давя из себя едва разборчивое “Простите-е-е!”
– А ну кончай беспредельничать, или я тебя мигом обратно в землю закопопачу лет на сто! – рявкнул Лукин и грозно потряс кулаком в никуда.
Девочка и женщина продолжали плакать, прижимаясь друг к другу, с подноса сорвались и упали на пол, брызнув осколками, несколько стаканов, но в нас больше ничего не полетело.
– Ну и молодец, – сказал Данила невидимому безобразнику строго, но примирительно одновременно и попытался обратиться к женщине. – Кончайте сырость, успокойтесь уже. Нам бы поесть чего, и заодно можем поболтать.
Но его слова не возымели никакого действия, особенно учитывая, что он как раз отбросил окровавленную вилку в емкость для грязной посуды и зажал прихваченной из держателя бумажной салфеткой рану.
– Не-могу-не-могу-не-могу больше-е-е! – завыла, качаясь и мотая головой, женщина, явно погружаясь в свою истерику все больше. – Ну за что-о-о?!
– Мамочка, мамулечка-а-а! – вторила ей цепляющаяся за нее малышка. – Я не хочу тут больше жи-и-ить!
Дело плохо, похоже, успокоятся они не скоро и в состоянии весьма плачевном. И понятно почему. Судя по всему, это нападение психа с монтировкой уже апофеоз давно творящихся неприятностей, устраиваемых вредоносной нечистью. Что-то во мне стремительно падал уровень сочувствия к душам несчастных младенцев. Я еще понимаю пожалеть так и не проживших свою жизнь малышей, но вот как жалеть тех, кто отравляет эту самую жизнь ни в чем не повинным окружающим…
– Так, походу, черта с два нас тут покормят, – проворчал ведьмак, недовольно оглядевшись и, сцапав с ближайшего подноса пирожок, принялся невозмутимо его жевать.
Вот же проглот и чурбан бесчувственный!
– Тебе не стыдно? – шикнула на него.
– Это на пустой желудок-то? – прочавкал мужчина и потер живот. – Не-а. Ни капли.
Никаких падений и швыряний больше не происходило, и я решилась. Пошла к кулеру в углу, за неимением тут крана в качестве источника, набрала воды в стакан и накрыла его ладонью, зашептав слова, что, как обычно, родились в разуме будто сами собой:
– Водица текучая, помощница могучая, успокоение дай, слезы иссуши, страх изгони, правду-истину поведать силы даруй.
Никакой реакции не последовало, ни покалывания, ни изменения температуры, ни шевеления уже знакомого силы внутри. Это что значит? Такая вода не пригодна для ворожбы?
– Ну, Люська, же! – вздохнул досадливо ведьмак, когда я озадаченно заморгала и уже собиралась повторить, и накрыл мою ладонь своей. – Позволяю!
И вот теперь я ощутила, как в груди, а следом и под кожей, всколыхнулось, кисть пронзили ледяные иголочки. В стакане тихонько затрещало, и, отодвинув ладонь, я успела заметить, как поверхность воды подернулась на мгновенье прозрачной корочкой, что мигом и истаяла. Ага, вот, значит, как у нас все работает.
Обойдя стойку, я приблизилась к женщине и, стараясь говорить тихо, предложила ей мою заколдованную успокоительную воду. Но она опять замотала головой, явно не в состоянии понять, что хочу помочь. Ведьмак снова досадливо вздохнул и даже выругался неразборчиво, затолкал в рот остаток своей добычи и пошел мне на помощь. И сразу же звякнуло, и в воздух взвилась новая вилка из держателя, зависла, недвусмысленно указывая зубьями на него.
– Только попробуй! – грозно рыкнул Лукин, ткнув пальцем. – Я тебе такое наказание придумаю – все прежнее существование веселухой покажется.
Вилка так и осталась висеть на месте, а Данила помог мне напоить женщину, а потом и девочку. Истерика у обеих сразу прекратилась, они только затравленно смотрели на нас, часто всхлипывая и сморкаясь в салфетки.
– Вы… вы кто? – наконец нашла в себе силы выдавить сквозь затухающие всхлипы женщина.
– Ваши постояльцы вообще-то, которые не прочь пожрать, раз уж застряли, – опередил меня в ответе Данила.
Мне только и оставалось ткнуть его в бок кулаком и упрекающе зыркнуть. Нет, ну кто о чем, а вшивый о бане!
– Вы… но вы разговаривали с… этим! – женщина махнула неопределенно кистью. – И оно вас послушалось! Кто вы такие? Что оно такое?
– Не, так не пойдет, дамочка. Добрых молодцев кормить-поить сначала положено, а потом вопросами пытать, – нахально отрезал Лукин и, отойдя от них, расположился за крайним столиком.
Несчастная, еще толком не отошедшая от всего, посмотрела на меня почти умоляюще, и я пожала плечами.
– Мужик. Пока не накормишь, нормально не функционирует, – сказала ей. – Можно я сама тут похозяйничаю, а вы приходите в себя.
– А
