опрокинув ведро с водой, выбежала в терраску. Накинула куртку, повязала голову старым, изъеденным молью платком, и побежала через поле в лес. Когда спустилась на дно оврага, ей показалось, что она нырнула в цистерну со смолой. Густой, плотный мрак окружал ее со всех сторон. Шумел ветер на верхушках берез. Сыпался сверху мелкий колючий дождик.
Ольга несколько раз тихо позвала Глеба. Он выплыл из темноты тихо и неожиданно, крепко схватил ее за плечи и кольнул ее лицо щетиной.
– Ну? Ушли? – зашептал он.
Его борода пахла чем-то кислым, и Ольга отвернула лицо.
– Ушли. Но тебе туда возвращаться нельзя. Сторож теперь будет следить за домом, как за блудливой женой.
– Что ж делать? Куда мне теперь?
Ольга молчала. Это была ее проблема. Только ее и ничья больше.
– Может, в чужую дачу забраться? – предложил Глеб. – Хозяева вряд ли до субботы приедут. А там видно.
– Не хватало, чтобы тебе еще ограбление со взломом приписали! – зло ответила Ольга.
– А куда ж тогда? В Москву возвращаться как-то неохота…
Ольга вспомнила, что где-то на чердаке ее дома уже много лет пылятся палатка, спальник и прочее туристское снаряжение, с которым она в школьные годы ходила с одноклассниками в походы.
– Вот что, – сказала она. – Поживешь пока здесь, в палатке. А потом что-нибудь придумаем.
– В палатке? – безрадостно переспросил Глеб, немного помолчал и добавил: – Не думал, что я уже до такого докатился.
Ольга вернулась на дачу, забралась на чердак и снесла вниз несколько тяжелых, затхло пахнущих мешков. Вывалила их содержимое на пол. Ткань палатки хоть и покрылась во многих местах плесенью, но была цела, без дырок. Ватный спальник вообще был как новый, даже хлопчатый вкладыш в нем сохранился. Здесь же и пенопленовый коврик, на котором можно спать хоть на льду, и вполне исправный примус «Шмель», и пластиковая канистра с бензином, и несколько алюминиевых тарелок и ложек.
«Ничего, – подумала Ольга, упаковывая снаряжение. – Перекантуется недельку, а там, дай бог, найдем какой-нибудь выход».
Еще не меньше часа Ольга помогала Глебу ставить палатку и учила его разжигать примус. В двенадцатом часу они распрощались, и Ольга побежала к платформе, чтобы успеть на последнюю электричку. Поднимаясь по склону оврага, она остановилась отдышаться и оглянулась. Внизу, в сыром тумане, с горящим примусом в руках, стоял Глеб и смотрел ей вслед. Бесконечно одиноким и несчастным показался он Ольге, и чтобы не разрыдаться от жалости, она изо всех сил побежала наверх.
Глава четырнадцатая
Ольга сидела в притихшей очереди женщин – молодых и зрелых, безразличных и взволнованных, и делала вид, что читает книгу. Она прислушивалась к редкому и тихому перешептыванию, надеясь услышать что-нибудь полезное о той процедуре, которая ей предстояла. Напротив нее, на стене, маячили красочные плакаты, но Ольга старалась не смотреть на них, потому что плакаты взывали к совести и морали, они упрекали, грозили, стыдили и называли процедуру не иначе, как убийством. Она поглядывала на часы, переживала, что время идет, а врачи медлят, всё не начинают определять женщин в палаты и назначать очередность.
Наконец, начались подвижки, и очередь пришла в движение. Ольга зашла в кабинет, положила на стол перед врачом направление и результаты анализов, опустилась на стул рядом и вдруг… Ей показалось, что у нее остановилось сердце. Напротив врача, в белом халате, накрахмаленной шапочке, перебирала книжки с выписным эпикризом Катя!
Ольга замерла, боясь пошевелиться. Врачу это не понравилось, потому как Ольга не ответила на какой-то вопрос.
– Женщина, что вы застыли, как соляной столб? – проворчала она. – Первый раз, что ли?
Хлипкая надежда, что Катя не поднимет голову и не увидит ее, оборвалась и словно порвала своей тяжестью все Ольгины нервы. Катя потянулась за паспортом и тотчас вскинула голову, посмотрела на Ольгу с нескрываемым удивлением, а затем ее лицо озарила сладкая улыбка.
– Обаньки! – произнесла она, безусловно, получая колоссальное удовольствие. – Здравствуй, подруга! Облегчиться пришла?
Ольга стиснула зубы, чтобы не наговорить гадостей. Врач, продолжая что-то писать на направлении, обронила:
– Подруга?
– Лучшая! – ответила Катя, не сводя глаз с Ольги. Из этих глаз буквально вылетали брызги радости. – Разумеется, этот печальный шаг ты согласовала с Сергеем? Интересно бы только узнать… скажи только мне, по секрету, как подруге – ты забеременела от него, когда он лежал без сознания в реанимации? Или раньше, когда воевал в Чечне?
Врач хмыкнула, поставила подпись, подышала на печать и прижала ее к углу бланка.
– В седьмой кабинет, по коридору налево, – сказала она, придвигая Ольге направление. Ольга взяла листок, медленно встала со стула.
– Вообще-то, – произнесла она, глядя прямо в залитые патокой и ненавистью глаза Кати, – мне к зубному надо было. Я просто кабинет перепутала.
– Ага, – кивнула Катя. – Мы так сразу и поняли, что тебе надо было к зубному.
Ольга порвала направление, швырнула обрывки на пол и вышла из кабинета.
* * *
«Не успеет, – думает Ольга. – За локти будет кусать себя от злобы. Я прищемлю ее сорочий хвост!»
Она стоит на краю тротуара и машет проходящим машинам. Вперемешку с дождем идет мокрый снег. Тяжелый «КамАЗ» наезжает на лужу, и Ольга едва успевает отскочить. Проклятая погода! Из-за нее в городе будут пробки. А дорога каждая секунда.
– Куда вам, девушка? – спрашивает таксист, притормаживая рядом.
– В четырнадцатую больницу!
– Садитесь.
Они едут в колонне, которая движется медленно и лениво, как сытый удав. Ветровое стекло атакуют тяжелые снежинки. Щетки не справляются с их потоком. Водитель, чувствуя, как пассажирка нервничает, что-то бормочет, лихо выруливает на встречную полосу и тотчас сворачивает во дворы. Он едет мимо детских площадок, пожухлых клумб и спортивных городков, срезая большой угол, и вскоре подруливает к воротам больницы.
– Приехали, – говорит он, видя, что Ольга не торопится выйти из машины.
– А разве внутрь нельзя?
– Нельзя.
– Но мне надо забрать больного!
– А я что могу поделать? – равнодушно отвечает водитель. – Если не ошибаюсь, то вам надо получить разрешение
