ее ладонь в своей.
– Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.
– Спи, – тихо отвечает она, прижимает палец к его губам, а после выходит в прихожую, где у двери стоит большая сумка с мясными консервами, крупами и бутылками с водой.
* * *
Сумка настолько тяжела, что Ольге приходится часто останавливаться и отдыхать. Лес, ставший прозрачным, неживым и унылым, уже приготовился к снегу. Стволы почернели от влаги, под ними прижался к земле пестрый ковер из листьев; он сырой, маслянисто-глянцевый, похожий на большую художественную палитру, на которой смешиваются, перетекают друг в друга желтые, красные и коричневые краски. Небо низкое и серое. Растрепанные хвосты тумана медленно сползают в овраги и ямы. Пронзительно-тревожно пахнет снегом.
Ольга уже в который раз оглянулась и, затаив дыхание, прислушалась. Ей все время казалось, что за ней кто-то следит. То пень, то сухую ветку она принимала за человека и вздрагивала. По склону оврага она тащила сумку волоком. Рыхлая земля пружинила под ее ногами, легко сминалась под подошвами ботинок и скатывалась вниз черными комками.
Уже издали Ольга увидела палатку и подумала, что место для нее они выбрали не самое лучшее, и надо бы перенести ее чуть в сторону, под прикрытие кустов. Чтобы не напугать Глеба, Ольга негромко позвала его, а потом пропела:
– Ваша мама пришла, молока принесла…
Глеба нигде не было видно. Ольге стало тревожно и, не доходя до палатки нескольких шагов, она опустила сумку на землю и огляделась по сторонам.
– Глеб! – еще раз позвала она.
Лес молчал. Ольга медленно приблизилась к палатке, присела у входа, сдвинула в сторону полог и заглянула внутрь. Смятый спальник, сваленные в бесформенную кучу старые дачные свитера – должно быть, Глеб использовал их в качестве подушки… Ольга почувствовала, как горлу подкатывает комок и, борясь с измучившим ее чувством, быстро выпрямилась и обошла палатку. Примус, пристроенный в глубине прогнившего пня, был теплым. Рядом лежала кучка картофельных очистков…
Ольга чуть не вскрикнула. Кто-то крепко схватил ее сзади за плечи. Она обернулась. Глеб, сжимая ее плечи, испуганно смотрел по сторонам.
– Я чуть инфаркт не получила! – сказал Ольга.
– Тихо! – шепнул Глеб. – В лесу все очень хорошо слышно… Никто за тобой не следил?
Ей показалось, что она перестает узнавать Глеба, что это другой человек, чем-то внешне похожий на Глеба. В его спутавшихся волосах застряли сухие листья и хвойные иголки. Полные настороженного внимания глаза отсвечивали нездоровым блеском. Лицо казалось темным, грязным от щетины. Воротник свитера пообтрепался и засалился. Ольга обратила внимание, что у Глеба появилась новая привычка – он стал грызть ногти.
– Ну, как ты здесь? – спросила она, мучительно выбирая правильный тон общения. Ей очень хотелось придать разговору легкий оттенок юмора. – Вспомнил пионерское детство, как ходил в походы и разжигал костры?
Глеб не понял ее или же, скорее, не услышал. Он продолжал крутить во все стороны головой, по-звериному замирая и прислушиваясь к малейшим шорохам.
– Ты всегда обращай внимания на людей, которые едут с тобой рядом в электричке, – шептал он, покусывая грязный кончик ногтя. – А когда идешь по лесу, то вдруг останавливайся и прячься за стволом. Заставляй того, кто следит, выдать себя… Тссс…
Он приложил палец к губам и застыл, глядя на черное пятно кустов.
– Ты чего? – спросила Ольга.
– По-моему, там кто-то стоит, – одними губами произнес Глеб.
Ольга долго пялилась на кусты, но ничего не заметила.
– Тебе показалось, Глеб. У тебя обострилось воображение.
Она принялась выкладывать продукты.
– Не мерзнешь ночью?
– Когда как, – односложно ответил Глеб, продолжая оглядывать склоны оврага.
Ольга искоса наблюдала за ним. «Как он опустился! – с ужасом подумала она. – Грязный, запуганный человечишка… Кажется, он даже похудел».
– Вот, посмотри, я взяла тебе на пробу десять пакетиков быстрого приготовления, – сказала Ольга и принялась подробно объяснять, чтобы отвлечь Глеба от грустных мыслей и самой отвлечься: – Подогреешь в кружке воду, и высыплешь содержимое в кипяток. Помешаешь ложкой, и через пять минут блюдо готово. Тут и картошка с грибами, и рис с курицей…
Тут она заметила, что Глеб вовсе не слушает ее, а смотрит широко раскрытыми глазами куда-то в сторону. Ольга замолчала, обернулась.
– Ты что, Глеб?
– Тихо… – прошептал он. – Там кто-то стоит… Около березы…
– Да это куст можжевельника.
– Нет, это человек.
Глаза Глеба наполнялись суеверным страхом. Губы дрожали. Он часто дышал и судорожно сглатывал.
– Тебе мерещится, Глеб.
– Нет-нет… Сходи проверь…
Ольга кинула пакеты на землю, сходила к березе, вернулась.
– Это можжевельник, – сказала она и сжала в своих ладонях холодную руку Глеба. – Расслабься, успокойся. Кто тебя найдет в такой глуши?
– Тебе легко сказать «расслабься», – произнес Глеб. – Не уверен, что ты расслабилась бы, окажись на моем месте…
Ольга взялась приготовить обед. От Глеба трудно было добиться вразумительного ответа, какое блюдо он предпочитает, и Ольга приготовила картофельное пюре с бараниной. Они ели из одной миски. Вспомнив о сюрпризе, Ольга вынула из сумки маленькую бутылочку коньяка, разлила в пластиковые стаканчики по глотку.
– Чтобы всё, наконец, встало на свои места, – сказала Ольга и выпила.
Она видела – Глеб не совсем понял, что она имела ввиду, но уточнять не стал. Тоже выпил, поперхнулся, закашлялся.
Потом они лежали в палатке, прислушиваясь к шуму ветра в обнаженных кронах деревьев. Глеб лег на бок, поджал ноги к животу и уткнулся лицом ей в живот. Дыхание его было ровным и тихим. Наверное, он уснул, может быть, впервые за последнее время глубоко, доверившись Ольге, положившись на открывшееся в нем инстинктивное сыновнее чувство защищенности и тепла, которое может дать только женщина. И она боялась пошевелиться, стараясь продлить его счастье, которое ей ничего не стоило, но для него было всем.
Он всхлипнул, проснувшись, поменял позу, причмокнул губами и опустил руку ей на живот.
– А ты не поправилась, Олюшка? – невнятно произнес он.
– С какой хорошей жизни? – деланно отшутилась Ольга, привставая и убирая руку Глеба.
Он заглядывал ей
