будоражить изнутри, наверное, ещё и алкоголь подействовал. Или вот эта покорная поза почти обнажённого красивого, сильного самоуверенного мужика способна меня настолько возбудить?
— Всё, что изволите, госпожа! — вскидывает свои магические глаза. Боже! Да он серьёзен!
Что ж, играть, так играть,
— Видишь лобное место? — указываю на широкую постель в спальне, — ползи туда и ложись на спину, руки заведи за спинку кровати! — исполняет, даже не пытаясь подняться с колен. У меня от всего этого голова идёт кругом, но продолжаю играть, лихорадочно придумывая, чем бы его руки прикрутить к спинке. Ничего оригинальнее своего длинного вязаного шарфа не нахожу. Притаскиваю его в спальню,
— Слабоваты оковы, госпожа, — хмыкает раб, слегка выбиваясь из роли, предполагающей покорность. Теряюсь,
— Так нет же ничего другого…
— Ремень, — кивает на вельветки, валяющиеся у камина.
— Ага! — радуюсь идее, как сама не додумалась. Торопливо кидаюсь за ним, выдёргиваю из брюк, возвращаюсь, — руки! — а он уж и сам сложил в замок, протягивает. Жуть! Что я творю! Делаю петлю, продев конец ремня в пряжку, надеваю ему на сцепленные кисти и стягиваю на запястьях. Конец мастерски закидываю за перекладину в спинке кровати и завязываю двойным узлом. Ещё и проверяю,
— Вроде, крепко! — ощущаю себя палачом.
— Да, моя госпожа, — соглашается покорно, слегка подёргав оковы. Чувствую, что это меня подстёгивает на новые подвиги, словно не вина выпила, а какого-то дьявольского зелья!
— Ну, так вот, раб, — размышляю вслух, — раз уж теперь принадлежишь мне, вот тебе клеймо! — Собираю в ладонь его гриву, разметавшуюся по подушке, и накручиваю на кулак, отчего голова Сержа невольно задирается вверх, открывая крупный кадык, который ходит под тонкой кожей ходуном, он тяжело сглатывает, а я впиваюсь губами в нежную белизну возле сонной артерии и оставляю яркий бордовый кровоподтёк. Раб невольно дергается от моего засоса, но оковы крепки, с выдохом расслабляется. Я слегка отстраняюсь, чтобы полюбоваться печатью власти. Хочу обозреть всю картину, сползаю с ложа, отхожу подальше. До чего же красиво, дурею от увиденного ещё больше: в полумраке красивый мужик с заведёнными вверх мускулистыми руками, лежит передо мной, как на блюде, грудь возбуждённо вздымается, длинные ровные ноги, слегка разведённые в стороны, ступнями свисают с кровати, маленькие чёрные плавки едва сдерживают мечущегося в своём плену ангела… Наглею окончательно, хочу видеть его глаза, включаю бра в изголовье, он сначала жмуриться с непривычки, потом распахивает свои изумруды.
— Не нравиться? — вопрошаю, не выходя из образа.
— Как изволите, госпожа, — выдыхает всё с той же покорностью. Господи, он меня заводит сильнее и сильнее, а я и завожусь! Усаживаюсь эльфу на живот, предусмотрительно, чуть выше линии трусов, и продолжаю пытку. Ногти у меня, конечно, не птичьи, всё же врач, а не стервятник, но немного-то отрощены. Поднимаю руки к его скованным запястьям и, веду, слегка царапая по внутренней стороне рук почти до подмышек, кстати, гладко выбритых. На нежной коже остаются по четыре красных параллельных дорожки, эльф издаёт лёгкий стон.
— Больно, что ли? — ужасаюсь. Мотает головой, прикрыв глаза,
— Продолжайте, госпожа, мне нравится Ваша игра…
Ага, нравится, значит, опускаюсь ниже, руки сами находят соски эльфа, делаю несколько круговых движений по периферии, приближая каждый круг к центру. Он слегка выгибается подо мной, сбивается с дыхания, но молчит. Начинаю играться с колечками, немного оттягиваю то одно, то другое, прокручиваю, облизываю языком, пробуя на вкус, пытаюсь просунуть кончик языка в колечко, эльф шумно выдыхает, чувствую под собой напряжённый пресс.
— Не нравиться? — спрашиваю вновь.
— Это… чудес-но, гос-пожа! — тяжело отвечает, сбиваясь почти на каждом слоге. Чем подстёгивает меня ещё больше, усложняю игру,
— Расскажи, как ты обзавёлся такими прекрасными украшениями, да не сбивайся с темы, иначе, накажу!
— Слушаюсь, госпожа, — почти шёпотом, — на спор, уже лет десять, как… — выдыхает, когда я вновь прихватываю губами кольцо, — с пацанами из ансамбля кинули жребий, ох! — опять сбивается. Потому, что я стараюсь не обделить вниманием второе колечко, — кому пупок, кому бровь, кому кольцо в нос, мне выпал пирсинг соска, ммм! — стонет. А я интересуюсь деловито,
— Одного? Этого? — втягиваю губами левый, Серж выгибается подо мной, натягивая руками ремень, — или этого? — переключаюсь на правый.
— Любого, — выдаёт хрипло на выдохе, — но я за симметрию, второй сделал… по личному почину.
— И я за симметрию! — поддерживаю его, прихватив оба соска разом, и довольно чувствительно сжав их, перекатываю между пальцами. Он вскрикивает тихонько, опять напряжён, а я продолжаю допрос, — ну, сделал, а снять нельзя, что ли?
— Мммможно, — выдавливает тяжело, потому что я увлечена этими колечками не на шутку, заигралась так, что ореолы уже красные, а горошины сосков потемнели и увеличились в размерах, — через год. Кто раньше… проиграл…
— Но ты сказал, десять прошло? — выпытываю признание, не расставаясь с игрушками.
— Привык, а потом… понравилось! — выдаёт с натугой.
— Молодец! Хорошо признаёшься, честно! — хвалю, поглаживая по щеке, он льнёт к моей ладони, до чего же трогательно… Немного отстраняюсь, усложняю задачу, снимая бюст. Он реагирует мгновенно. Судя по камню, упирающемуся мне в поясницу, Сержу всё нравиться, и он на подходе. Меня наша игра тоже не оставляет равнодушной. Не то что забыла бояться, наоборот, желание нахлёстывает волнами, а когда замечаю его потемневший взгляд, направленный прямо перед собой, отследив траекторию, утыкаюсь в свои эфемерные кружевные трусики — чистая фикция, особенно с такого близкого расстояния от его глаз. Чувствую, что внизу тяжелеет, не железная, же, но продолжаю со строгостью,
— Вот тебе новое задание, раб! — перебивает хрипло,
— Может пора раба освободить? — натягивает ремень, так что петля впивается краями в тонкую кожу запястий.
Подаюсь немного вперёд, поднимаюсь к лицу, нарочно задевая сосками его грудь, упираюсь суровым взглядом в тёмные расширенные зрачки,
- Ещё немного терпения, раб! Не зли свою хозяйку! — снова стягиваю волосы в кулак и, оттянув назад его голову, впиваюсь жёстко в манящие красивые губы, они подозрительно яркие и припухшие, обкусал, что ли? Он смывает остатки моего здравомыслия сказочным поцелуем. Без рук, с запрокинутой головой, эльф опять берёт надо мной власть, выпивая до дна. Я могу отстраниться, ему нечем удержать, но в то же время, не могу… чары! Наконец, отрываюсь с трудом, пытаюсь выровнять дыхание,
