Однако медленно, но верно начали происходить необычные перемены.
Первые признаки проявились в бывших японских транснациональных корпорациях.
Когда их раздали другим странам, японский персонал был уволен в полном составе, но работавший под их началом местный контингент сохранил свои места.
Однако в скором времени стало ясно, что бывшие японские корпорации, как и прежде, господствуют над миром.
Поразительно! Они не утратили своей мощи даже после того, как их вынудили открыть доступ к технической документации и тайным денежным фондам! Почуяв, что что-то не ладно, мы поспешили провести в бывших японских корпорациях детальное обследование.
В результате обнаружились страшные вещи. На всех предприятиях основной кадровый состав был уличен в явной «японизации», особенно работники, нанятые при прежних владельцах.
Конкретно это выражалось в том, что даже после окончания рабочего дня они под всяческими предлогами норовили задержаться в фирме и нередко с озабоченными лицами приходили на работу даже в выходные дни. Далее, необыкновенно повысилась общительность сотрудников. Как будто им не хватало того, что они на работе сидели нос к носу в течение четырех-шести часов, они и после работы шли всей гурьбой петь в караоке-бар или допоздна бродили из кабака в кабак.
Что касается психологии, у них шла полным ходом деградация индивидуальности и, наоборот, усиливалось чувство принадлежности к коллективу.
Мы приняли решительные меры для пресечения этого феномена.
Может быть, мы действовали излишне жестоко, но все, кто проявили малейшие признаки японизации, были сосланы в концентрационные лагеря посреди пустыни.
Поднялся ропот возмущения, особенно в конгрессе, что это противоречит принципам гуманности, но мы обнародовали данные о японизации и дискуссия мгновенно захлебнулась.
Ибо у всех тех, кто подвергся японизации, не только в поведении, но и во внешнем облике произошли разительные перемены. А именно, появились сутулость, шаркающая походка на полусогнутых, очки, выпирающие зубы, неуверенные повадки, плоское лицо, раскосые глаза и т. д. и т. п.
Каждый из этих случаев сам по себе уже внушал серьезные опасения.
Но в тот момент мы еще сохраняли оптимизм.
В конце концов, Японское государство уничтожено до основания. Изолируем тех немногих, кто подвергся японизации, и проблема будет немедленно искоренена.
Не тут-то было.
Японизация персонала в бывших японских транснациональных корпорациях не прекращалась. Несмотря на то, что на ряде предприятий весь основной кадровый состав был набран после разгрома Японии, японизация среди работников шла бурными темпами. Достаточно было одного взгляда на них, чтобы не осталось никаких сомнений. Все лезут из кожи вон, чтобы пристроить детей в знаменитые университеты, гоняются, высунув язык, за доходными облигациями, скупают фирменные товары, мясо едят только в белую крапинку…
У нас голова пошла кругом.
Ну почему? Почему не прекращается японизация?
Мы провели комплексное исследование бывших японских транснациональных корпораций.
У нас появилось подозрение, что болезнетворный микроб таится не в людях, а в организации труда.
В полученном отчете это предположение было подкреплено конкретными примерами.
На бывших японских предприятиях устав компании, как правило, сохранялся со времен японского господства и изобиловал невероятными в своей абсурдности и таинственности ритуалами.
Например, служащие, едва придя на работу, должны все, как штык, являться на обязательную утреннюю поверку. В тот момент, когда они еще не очухались от сна, управленцы произносят речи вроде тех, что призваны вселять в солдат патриотический дух, созданные по примеру партийной пропаганды времен нацистов и Сталина, но только намного превосходящие ее по силе воздействия. Согласно подсчетам Бринстоновского института менеджмента сила их воздействия превышает в пять-семь раз пропагандистские кампании, проводившиеся под личным руководством Геббельса.
И это еще не все.
Существует ритуал — рапорт об индивидуальной норме. Ошибается тот, кто думает, что имеется в виду рапорт о выполнении работником нормы. Нет, работник рапортует о той норме, которой он собирается достичь в будущем. Благодаря этому, рапортующий отвечает за выполнение нормы своим собственным честным именем. Поистине изощреннейший метод!
В этом месте доклада главный советник президента Джугашвили задал вопрос:
«Но разве не будет тогда каждый подавать рапорт с заниженной нормой?»
На это докладчик ответил:
«Такой вопрос мог задать лишь человек, совершенно не знакомый с самым ужасным, что есть в психологии японцев.
Допустим, некто А. назначил себе норму — сто, что на взгляд окружающих ниже его реальных возможностей.
В таком случае, коллектив будет третировать А. как любителя пофилонить.
Кстати, практически невозможно правильно передать нюансы японского слова третировать. Такие варианты перевода как „плохо обращаться“ или „изводить“ явно не подходят. Слово „истязать“ так же отпадает, поскольку подразумевает некое физическое воздействие. Если попытаться все же дать точное определение, получится что-то вроде „на протяжении долгого времени коллективно отрицать существование индивида“.
Если работник не хочет подвергнуться третированию, он обычно должен загодя выведать, какого мнения о нем коллектив. Вот почему служащие после работы всей гурьбой идут в кабаки или дешевые пивные, стараясь там понять, как их оценивает коллектив в лице сотрудников и начальства».
В связи с этим свой вопрос задал вице-президент Морган:
«Получается, что в рапорте нужно всегда завышать норму?»
Докладчик хмуро усмехнулся.
«В японском коллективе следует во что бы то ни стало воздерживаться от подобных действий».
И он со свойственной всем японоведам учтивой хамоватостью объяснил, что подобными действиями работник может схлопотать от коллектива обвинение в том, что он «задирает нос, как Тэнгу» или, иначе, «задается».
«Тэнгу — это японское фантастическое чудовище, наделенное длинным носом, как у Сирано де Бержерака. Этот японский Сирано де Бержерак издавна служит символом тех, кто „задается“.
Но вы спросите, что же в таком случае означает „задаваться“.
Говоря коротко, в японском коллективе „задаваться“ значит — погибнуть.
„Задающегося“ работника ждет еще более суровое наказание, чем третирование.
А именно — полное игнорирование. Никакого осуждения. Никакой критики. Никаких нападок.
Для нас не вполне понятно, каким образом игнорирование может быть наказанием, но в Японии, где коллектив — это всё, быть игнорируемым коллективом — это все равно, что стать безжизненным, никчемным предметом, потерять всякое человеческое достоинство, получить отказ в самом необходимом общении и, в конце концов, превратиться в живой труп.
Ритуалы не исчерпываются „утренней поверкой“ и „рапортом об индивидуальной норме“.
Кроме них есть еще „хоровое пение корпоративного гимна“, „банкет“, „корпоративный туризм“, „переезд начальника“ и многое другое. Каждый из этих ритуалов сам по себе не представляет ничего особенного, но все они тесно взаимосвязаны».
Мы пришли в ужас от поразительной системы, порожденной японским гением.
Если все пустить на самотек, эта система в конце концов пустит неистребимые корни в самую глубь нашего общества!
Мы немедленно взялись за уничтожение бывших японских транснациональных корпораций. Всегда можно найти сколько угодно предлогов. Одну фирму сокрушили под предлогом сокрытия капиталов, другую из-за вреда, причиненного окружающей среде, третью из-за недостачи тридцати восьми долларов в налоговой декларации.
Разумеется, общественное мнение выступило резко против.
Хоть корпорации и были в прошлом японскими, но работали на них не японцы, а самые добропорядочные люди, и то, что всех этих людей по прихоти правительства лишили работы, было воспринято, как необоснованное нарушение их гражданских прав.
Но мы были готовы к снижению рейтинга доверия и, не раскрывая карт, продолжали крушить бывшие японские корпорации. Мы опасались, что, если раскроем истинные причины, общество охватит паника и, возможно, начнется новая дискриминация.
К тому же, прежде чем решение было принято, внутри самого правительства возникли серьезные разногласия.
Министр финансов Игл настаивал, что подобные меры слишком негуманны, и если откроется истинная подоплека, престиж нашей Партии мира и согласия сильно пострадает.
С ним соглашался вице-президент Морган, который готовился к участию в следующих президентских выборах и ни коим образом не желал быть причастным к опасным политическим решениям.
