Это была «Виениба» — небольшой пароход, который вывозил жителей Либавы, в основном женщин и детей рабочих и служащих, которые активно поддержали советскую власть в дни осады. Оставаться им было нельзя — гестаповцы и айзсарги именно на семьях выместили всю злобу. Взяли также больше сотни раненных жителей, которым также грозили репрессии со стороны оккупационных властей. Военных на «Виенибе» не было, как и оружия — потому Николаев дал согласие на нанесение знаков Красного Креста там, где это было необходимо по морским правилам.
Однако на этот счет немецкие летчики имели свое мнение — видимо они целились именно в эти красные кресты, как в легко видимую мишень. И попали с первого захода — над пароходом взметнулся в небо огненно-дымный столб, Николаеву даже показалось, что судно в полторы тысячи тонн даже чуть подпрыгнуло на морской глади — Балтика уже третий день была на удивление спокойной, даже ветер порой пропадал.
— Ох, да что делает этот…
Стоявший рядом с Николаевым матрос выдал длинный перечень непечатных слов, вычурных и затейливых, как знаменитый «загиб Петра Великого» или замысловатый боцманский узел.
Серафим Петрович уже не смотрел на «Виенибу». На идущий в пологом пикировании «юнкерс», уже зашедшего над транспортами, рухнул сверху маленький биплан. «Гладиатор» атаковал решительно, будто ястреб напал на огромную цаплю, и таранил вражеский самолет. Бомбардировщик зашел в пике, из которого так и не вышел — только морская вода взметнулась в небо. А биплан закружило осенним листом, однако Николаев успел заметить маленькую фигурку человека, что выпал из кабины — через несколько секунд раскрылся белый купол парашюта.
Второй «гладиатор» набросился на уходящего «юнкерса». И с первой атаки поразил мотор, за которым потянулась черная полоска дыма. Вражеский бомбардировщик чуть накренился, стал снижаться, а биплан сделал еще одну атаку — теперь дымили оба мотора. И тут от большого самолета посыпались вниз комочки, над которыми распустились купола парашютов. Серафим Петрович машинально пересчитал их — ровно четыре, их сносило и к предполагаемому месту приводнения вражеских летчиков, тут же устремился торпедный катер, и явно не с добрыми намерениями спасателей шли моряки. На этот счет выразил общее мнение один из моряков:
— За убийство женщин и детей повесить мало!
Вот только расправиться с убийцами морякам не удалось, за них это сделал «гладиатор». Пилот-латыш, один из двух выживших в небе над Либавой, хладнокровно и совершенно спокойно, будто в тире, в два захода расстрелял из пулеметов качающиеся фигурки. Облетел их еще раз, видимо кто-то из парашютистов показался ему еще живым, и обстрелял повторно, разорвав пулями еще и парашют.
— Так с ними, сволочи проклятые, и поступать надо!
Оставшиеся пять бомбардировщиков, пилоты которых были ошарашены тараном, в атаку не пошли — сбросили бомбы в море, и, форсируя моторы, легко оторвались от трех преследующих их «чаек».
Эсминец направлялся к тонущему транспорту — с его накренившегося борта начали валиться в воду десятки, если не сотни людей, в разноцветной одежде, на синей глади моря рассыпали яркие цветки. С мостика был хорошо виден кошмар, творившийся на палубе — множество людей неподвижно лежало среди дымящихся обломков, а что творилось внизу, где были размещены раненые, и представить было трудно.
Ктонущему судну вплотную подошел буксир, с него перебросили швартовы — кто-то из экипажа, уцелевшие и не потерявшие голову в этом кошмаре матросы, принял их. К месту трагедии спешил «Энгельс», подоспели три «морских охотника», приблизился и «Артем», с борта которого вывалили шлюпки. На подходе был тральщик «Фугас» и небольшой портовый ледокол — все спешили оказать помощь несчастным. А набитые красноармейцами транспорты уходили к мысу Колка, вглубь Рижского залива, не сбавляя хода. Эсминцы контр-адмирала Дрозда их сопровождали, «чайки» кружили над тонущей «Виенибой», будто хотели, но не знали, как помочь. Несколько раз, совсем низко прошел «гладиатор», потом заложил вираж, покачал крыльями и ушел на север, к Моонзунду, за ним потянулись И-153 — видимо бензин уже был на исходе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Адмирал приказал принять людей на борт, и спасти всех, — негромко произнес командир дивизиона и встал рядом с Николаевым. Посмотрел на транспорт. — Минут десять-пятнадцать он еще продержится, можно успеть. Глубины здесь небольшие, водоворотом не затянет.
— Там женщины и дети, многие плавать не умеют. Им нужно помочь проплыть эти полсотни метров!
Николаев рывком скинул с себя гимнастерку, быстро стащил с ног сапоги, и легко, будто всю жизнь это делал, перепрыгнул через леера за борт. Торопясь успеть, сделать все возможное, чтобы не оборвались жизни тех, кто сейчас отчаянно взывал о помощи…
Рига
Командующий Северо-Западным фронтом
генерал-полковник Кузнецов
— Там была самая настоящая бойня, Федор Исидорович, бомба взорвалась на нижней палубе, где были носилки с ранеными. Взрывом разметало всех, по женщинам и детям смертной косой прошлись. Погибло почти сотня душ, еще столько же утонуло — большинство из них раненые, которых вынести наверх попросту не успели, ведь транспорт продержался на воде меньше четверти часа. Но более пятьсот человек все же забрали или из воды подняли — списки сейчас уточняются. Из экипажа «Виенибы» спасся только один молодой матрос — все пытались вынести из трюма пострадавших людей. Погиб и капитан — старик отказался покидать тонущий корабль, сказал, что разделит судьбу тех, кого должен был спасти.
— Сам напиши представления на него и членов команды — на ордена «Знак Почета», тогда награждение будет быстро оформлено, сам понимаешь, Серафим Петрович, — командующий посмотрел на отрешенное лицо коменданта 41-го укрепрайона. Прошла всего неделя, а дивизионного комиссара было не узнать — лицо покрыли морщины, а на голове обильно засеребрилась седина. Дорого ему обошлась эвакуация жителей Либавы — хотел спасти, но немцы погубили многих. И хотя вины Николаева нет ни малейшей, но видимо все на себя принял, вот и корит.
Кузнецову уже рассказали, как комиссар спас женщину с ребенком, не дал им утонуть, затем еще трех человек, и поднялся в шлюпку одним из последних, после того как вытащили из моря всех. А затем приказал собрать из воды плававшие там детские игрушки. Все подумали, что Серафим Петрович тронулся рассудком, и не мудрено в такой ситуации. Однако приказ исполнили, когда услышали от него — «это ведь души детей, которых фашисты умертвили — их в Риге должны все увидеть и понять, что ждет всех латышей в самом скором времени».
И действительно — прошло всего несколько часов, как Ратушная площадь была заполнена народом. Люди с ужасом смотрели на игрушки погибших детей. Пришедшие туда спасенные женщины рассказывали всем про гибель «Виенибы», которую немцы утопили, несмотря на знаки Красного Креста, что были нанесены на транспорт. Возник стихийный митинг, на который пришли также ополченцы-рабочие из Либавского гарнизона — пожилые мужчины плакали навзрыд, потеряв в море жен и детей, а сами остались живыми. Нет горше горя для отцов и мужей!
Сегодня впервые в городе почти не стреляли айзсарги, притихли. А вот в на призыв правительства Латвии добровольно вступать в ряды ополчения и истребительных батальонов, жители столицы, города с более, чем 350-ти тысячным населением, неожиданно ответили — пришло до трех тысяч мужчин, половина пожилых, воевавших раньше в рядах латышских стрелковых бригад против немцев.
— Федор Исидорович, нельзя замалчивать потопление «Виенибы», наоборот, издать к утру специальный выпуск газеты, с борта эсминца фотограф из редакции либавской газеты сделал снимки. Их нужно поместить там, под черным заголовком. Гибель людей должна послужить для будущей жизни, не сочтите мои слова кощунством. По крайней мере, если поставить агитацию правильно, с учетом текущего момента, то большая часть населения начнет относиться к немцам не со скрытой доброжелательностью, как сейчас, а с затаенной враждебностью. Может быть, следует несколько иначе воздействовать на жителей — призывать воевать не столько за советскую власть, против которой настроена часть населения, сколько против немцев, они исторические враги. Многие латыши впитали к ним ненависть с молоком матери, и нам следует этим воспользоваться.
