напиваться, чтоб потом себя не помнить и дрыхнуть, где упадешь?
Ярдар еще раз поморщился: он помнил, какую пакость сделал ему Хастен, но слово «жена» почему-то показалось еще более противным, хоть он и не помнил сейчас почему.
– А тут тебя уж люди дожидаются! – не отставала грозная мучительница.
– Какие… ще… люди? – прохрипел Ярдар, ненавидевший сейчас всех людей, какие только есть.
– Каких ты сам сюда поназвал! Большаки приехали – честовский, лютенецкий, секиринский, да еще каких-то шишков бородатых притащили – из Ржавца и из Крутова Вершка, этот из них самый лихой. Все тебя хотят видеть.
Постепенно смысл этой новости стал пробиваться в больную голову Ярдара, и при первых его проблесках ему определенно захотелось немедленно умереть.
– Скажите им, что я хвораю… – прохрипел он. – А лучше – что я умер.
Стукнула дверь, внезапно открытая снаружи даже без стука.
– Господин! – завопил знакомый голос оружника Бойчи; тот и сам-то был довольно голосист, а в нынешнем состоянии Ярдара этот крик резал, как раскаленный нож. – Там говорят, у хазар Азар помер как бы вроде! А то ли может и нет, но добудиться нипочем не могут!
* * *
Слух о внезапной смерти Азара стремительно возник на коротком пути от луга до городца: хазарские отроки говорили «лежит как мертвый», а тархановские отроки услышали «лежит мертвый». Поначалу хазары и сами усомнились. Они ждали почти до полудня, но господин из шатра не показывался. Кое-кто помнил, что там с ним должна быть «молодая жена», поэтому ждали до гораздо более позднего часа, чем он обыкновенно вставал. Наконец решились окликнуть слегка, спросили, не подать ли чего. Шатер безмолвствовал в ответ, и тщательное выслушивание у полога не выявило никакого шевеления внутри. Окликнули погромче и наконец робко засунули пару голов. Тархан лежал не на ложе, где ему заботливо натаскали груду сена и меняли через день на свежее, а прямо посреди шатра, у входа, на серой кошме, во всей одежде, в сапогах, с поясом и в шапке. Попытались его поднять, уложить – он ни на что не откликался. Дышал, стонал во сне, метался, будто его душит злой дух. Тут уж принялись будить, пока дух не убил господина во сне, но лишь ценой немалых усилий добились, чтобы тархан открыл мутные глаза.
– А где же дева? – осмелился спросить Мучча, оглядев шатер – никаких признаков «молодой жены» или того, что здесь ночевал кто-то, кроме Азара.
– Кака… я де… ва? – едва ворочая языком, ответил Азар.
Отроки переглянулись, Карабай опустил углы рта. У них у всех тоже болела голова и резало глаза, многие сами не добрались ночью до своих шатров и проснулись оттого, что их поливало дождем. Помня, как хорошо тархан вчера повеселился, они догадывались, что до объятий девы, скорее всего, дело не дошло. Но куда ж она подевалась?
– Не помню… никакой девы, – бормотал Азар. – Вы все врете. Подите найдите мне пива. Или уйрана.
– Э, уйрана? – Мучча озадаченно оглянулся на Карабая. – Разве здесь его делают?
– Возьми у женщин в городе кислого молока или хоть сыворотки, уж это у них должно быть, – посоветовал ему тот. Умея соблюдать умеренность в еде и питье, Карабай сейчас был пободрее прочих. – А может, и не было никакой девы, господин, – успокаивающе обратился он к Азару. – Может, она нам всем приснилась, правда, Рамуш?
– Э, правда! – подумав, тот счел за лучшее согласиться. – Странный был сон, я и сам думал! Будто мы загнали турицу, а она залезла на дерево! Ха-ха! Где ж такое бывало?
– Не ржи, как жеребец Уастырджина, видишь, господину нужен покой! Конечно, туры не умеют лазать по деревьям. Это был просто сон…
* * *
Далеко за полдень хазарский стан начал оживать. Вчерашнее обжорство и пьянство, перемена погоды к худшему ударили по головам, как дубинка разгневанного бога. Сегодня, среди мокрого и нездорового уныния, воспоминания о какой-то девке-оборотне, сидевшей на дереве, казались нелепыми, и когда выяснилось, что в стане ее нет и никто не знает, куда она делась, все дружно стали склоняться к мысли, что она им померещилась. Кое-кто будто бы видел, как рано-рано утром по воде возле стана ходила рыжая турица с золотыми рогами и мычала, но Карабай пригрозил кунать рассказчиков в воду, пока они сами не замычат, и на этом все было успокоилось.
Но вскоре выяснилось: не померещилась… Еще пока хазарский стан спал, в Тархан-городец явились несколько старейшин, заранее созванных, по приказу Азара, на совет. Чернята из Лютенца, расположенного в двух переходах на восток, на реке Шат, застал в Честове Докучая из Секирина, который его дожидался, и дальше они двинулись втроем, прихватив Велемера. По пути к ним присоединился Хотен из Ржавца, а заночевав всей ватагой в Крутовом Вершке, они все вместе и выслушали Заведова сына, которого мать прислала рассказать о несчастье с Заранкой. Призванная к Любовану Огневида подтвердила, что ее младшая дочь отправилась в Тархан-городец повидать старшую, замужнюю дочь, и ночевать домой не вернулась.
– Что моя дочь зверицей оборачивалась и людям грозила – это ложь, видит мать-сыра-земля! – разгневанная Огневида наклонилась и коснулась ладонью земли. – Поезжайте, отцы, вызволите ее от хазар, уберегите род наш от бесчестья. Коли же не захотят отдавать, станут позорить и нас, и всю волость, то вот мое слово: пойду на болото глухое, где есть дерево сухое, куда сто лет бабки и прабабки мои отсылали всякие хвори-недуги. Найду его да отворю…
У пятерых старейшин вытянулись лица: каждый представил, как лютые хвори, что от четырех поколений их предков знахарки отсылали на глухое место, вдруг все разом будут выпущены и с воем и визгом ринутся искать себе новые жертвы.
Выезжать им пришлось под мелким дождем, а серое, плотно затянутое небо давало понять, что погода переменилась надолго. Теперь, когда всего ничего оставалось до жатвы, дожди стали бы сущим бедствием; мысленно связывая непогоду с гневом ведуницы, у которой злостно похитили дочь, старейшины торопились, полные самых дурных предчувствий.
В хазарский стан они, конечно, сами соваться не стали – там лишь один-два костра вяло дымили под вновь натянутыми пологами и кто-то стучал топором, – а направились в Тархан-городец. Там их на первый раз поджидала неудача: к Ярдару их не пустили, сказали, что воевода прихворнул.
На площадке городца собрался народ. Прикрывая головы суконными свитами и вотолами, люди слушали старейшин и передавали, что им известно о вчерашнем. Худшее подтвердилось: женщины мыли Заранку в бане после леса, и она при этом молчала, как мертвая, а отроки видели, как Азар
