И вообще ощущение нехорошее, будто забыли про меня все.
– А с полигона ко мне кто-нибудь приходил? – поинтересовался я у санитарки, несколько обижаясь в душе на сослуживцев.
– А то? Только их никого до вас не допускают. Вон в колидоре даже солдата поставили с ружьем. Значит, никого не пущать сюда.
– Вот оно как… А записку вы передать сможете?
– Зазнобе, небось? – улыбнулась женщина по – доброму.
– И ей я тоже напишу, только настоящее письмо, потому как она у меня на другом конце империи живет, – вру напропалую. – А сейчас надо моему другу записку передать, чтобы привез мне мыльно – рыльное и другое что мне потребное. А то… – провел я правой рукой по подбородку, – зарос я как пугало.
В обед хожалочка принесла мне на подносе под салфеткой вместе с судками несколько листов бумаги и карандаш. А после обеда унесла мои записки Пуляку и Плотто.
А я с нечего делать стал вспоминать каким образом приспосабливали в первую мировую полевые орудия в зенитные. Рана – не рана, но когда-нибудь я из госпиталя выйду. И докажу на натуре капитан – лейтенанту что сбить его дирижабль не так уж и сложно если постараться. Иначе прощай небо…
И от такой перспективы мне стало грустно.
Небо мне всегда нравилось. С детства. С того самого момента когда я впервые поднялся в воздух на старом кукурузнике летчик которого прилетал опрыскивать наши поля и на высоте тогда я буквально задохнулся от восторга переполнявших меня чувств. Лет тогда мне было десять или одиннадцать. Потом летал в современном реактивном лайнере на Всероссийскую школьную олимпиаду по химии в Новосибирск. И был разочарован. Совсем не те ощущения. Не было чувства полета и слитности с небом в закрытом комфортабельном салоне. Не говоря уже о восторге. А в окошке земля слишком далеко, чтобы ее видом наслаждаться. И после этого первого полета на современном самолете во мне угасла моя потаенная мечта о поступлении в летное училище. Ведь оставаясь фермером, я могу иметь собственный кукурузник. А научиться летать на таком можно было и не отрываясь от учебы в академии. В Мячково, под Москвой, к примеру. По выходным. Чем я и собирался заняться с будущей весны. Вот… с прошлой уже весны.
Но когда я увидел на перевале дирижабль, то мечта в душе поднялась вновь. Но кто я был тогда? Неграмотный горец из стройбата. А сейчас… один аттестат уже есть в кармане и другой будет. Не так уж это и сложно тут сдавать экзамены экстерном.
Обидно было другое… Я ведь почти уломал Плотто на мой перевод в воздухоплавательный отряд… Можно сказать «на слабо» взял… И тут эти дурацкие грабители… и не менее дурацкая рана.
А ведь уже все было так близко, лишь руку протяни…
Сижу, приспособив под чертежную доску фанерку температурного листа, рисую круглый заглубленный орудийный дворик с коническими стенами и плоским дном. С кольцевой канавой на дне, фиксирующей станину лафета. Само орудие – трехдюймовая длинноствольная дивизионка – у нее дальность выстрела больше, стоит на усеченной пирамиде из железнодорожных шпал. Параллельно прикидываю, как это все скрепить металлическими полосами и скобами, чтобы вся эта деревянная конструкция не разлетелась от первого же выстрела. Но это все можно в нашей полигонной кузне сковать, не сложное дело.
Осталось только придумать, как на таком станке все это вертеть на 360 градусов. Двое за сошник, к примеру, тащат станину за хобот по кругу. Им еще двое помогают крутить пару бревен на вершине пирамиды, к которым прибиты колеса пушки. А вот сам механизм кручения… Штырь да деготь?.. Ладно… может, еще что полезного местные инженера подскажут? Вряд ли тут забыли деревянные конструкции.
Пока чертил классический вариант, вспомнил про образец русской смекалки времен первой мировой – в интернете фотку видел: две длинные лаги под лафет и укрепленный бревнами круг вокруг конического дворика. Солдатики приподнимают лаги с пушкой и ворочают «на пятке» лафет на нужный горизонтальный градус. Только в этом случае очень большая «мертвая воронка» над орудием образуется из-за меньшего градуса подъема ствола. Но соорудить такое подручными средствами быстрее и проще.
Но все равно все это нормальную зенитку не заменит. Максимум… показать что можно и так. Для нормальной зенитки нужен и ствол длиннее и скорострельность выше. Соответственно накатники гидравлические а не пружинные… И лафет совсем другой. Ну, ради прикола нарисуем еще тележку – прицеп четырехколесную с тумбовым лафетом. Вроде, похожие на такой на кораблях флот пользует?
Интересно… вот гатлинги местные можно приспособить для зенитной стрельбы? Или для этого надо изобретать новый подпружиненный магазин. Сейчас же патроны с него подаются просто силой тяжести сверху.
Вот так всегда тут… куда ни кинь, то клин… То этого нет, то того… А может и есть, только я о том не знаю. Впрочем, возможно именно это незнание и помогает мне убедительно изображать дикого горца со странными идеями.
25
Рисунки мои, спрятав под температурным листом, няня Йозе, или как она просила себя называть – Иза, вынесла из палаты вместе с фанеркой, якобы на проверку к доктору. Часовой у дверей в медицине не разбирался и пропустил ее без досмотра. И где-то уже вне стен госпиталя она передала их Плотто. Как раньше передавала она краткие записки от меня к нему и от него ко мне.
Судя по довольному выражению некрасивого лица хожалочки, она не осталась без награды со стороны капитан – лейтенанта. Мне же ей заплатить было нечем. Как очнулся я тут в одном исподнем, так и нахожусь.
Бритву и остальное мыльно – рыльное, а также хорошую бумагу и карандаши нянечка принесла мне от Плотто. И брила меня сама, весьма умело. А вот про судьбу моих вещей, которые были на мне на момент ранения, она не знала.
Доктор также хранил молчание, буркнув только.
– Вот когда поправитесь, фельдфебель, вам все обратно выдадут. А сейчас не положено.
Странные, однако, порядки в этом офицерском госпитале. Ну, деньги забрать на хранение – это я еще понимаю, это чтоб господа офицеры со скуки не пьянствовали в лечебном учреждении и режим лечебного питания не нарушали. Но часы-то отбирать зачем? И документы с планшеткой?
К тому же взгляд доктора, которым он стал на меня смотреть, мне откровенно не понравился. Холодный какой-то и отстраненный. На перевязках моих он как повинность отбывать стал. Все, что от него требовалось делал, но как-то… Не передать словами. Это только чуется.
Может это потому, что я – «крестьянское быдло» в этом шикарном дворце дворянское место занимаю? Понимаю, что не по чину и сам в догадках теряюсь. Пока списываю мое попадание в этот дворец на то, что должность у меня обер – офицерская. Но даже это не объясняет отдельной палаты.
Сейчас бы мне учебники как раз пригодились бы, раз время свободное образовалось. Но доктор остался непреклонен. Нет, и все…
В начале третьей недели (я на стуле карандашом черточки ставил, чтоб счет дням не потерять) мордатые санитары внесли стол и простой канцелярский стул и поставили их на место унесенных кроватей.
На столе появился очень простенький стеклянный чернильный прибор.
И напоследок уже один санитаров вернулся и из литровой бутыли налил в чернильницу фиолетовых чернил.
– Слышь, браток, как там дела на фронте? – попробовал его я разговорить.
– Воюют, – буркнул он, даже не поглядев на меня, и ушел.
Вот, сволочь… Жалко, что ли ему раненому воину новости пересказать, раз тут радио нет.
А после обеда сразу зашел он… Сразу по морде заметно отнюдь не инквизитор, а просто чернильная душа. Высокий такой, худой, сутулый, морда лошадиная, зубы крупные, руки холеные. На среднем пальце характерная мозоль от перьевой ручки. Мундир на нем чиновничий Департамента военной юстиции со светло – зелеными обшлагами.
Сел за стол. Вынул из кармана синие сатиновые нарукавники и неторопливо их надел. Переложил ручки на приборе и представился.
– Я, Грибан Гагар, военный юрист второго ранга, нахожусь здесь с разрешения вашего лечащего врача, чтобы снять с вас дознание. Вам понятно, о чем я говорю?
– Не совсем. С меня уже снимали подробные показания люди из полиции. Ничего большего я сообщить не могу.
– Полиция это одно – ее дело гражданские лица, а военная юстиция это другое, – завил чиновник наставительно. – Поэтому прежде чем ваше дело закрыть, я обязан составить все бумаги как положено. И так приступим. Ваше имя и фамилия?
– Савва Кобчик.
– Национальность?
– Рец. Горец.
– Подданство?
– Имперское.
– Сколько вам полных лет?
– Двадцать два.
– Семейное положение?
– Холост.
– Родственники имеются?
– Я сирота.
– Прописаны ли вы в сказках Налогового департамента?
– Нет. Работал по найму подмастерьем.
