воспитания. Ничего! Попадет в цугундер к такой, как ваша Раиса, обучится этикету.
Глава 23
Выйдя из зала, Хмара, уже снова смирный, ласковый, заложил руки за спину, стоял, выжидающе переводя взгляд с директора на недавнего соперника. Пока они шли по коридору обратно в общежитие, в «кабинет» директора — Семен Ильич первым, далее Хмара, замыкал шествие недовольный Пельмень, — задержанный хранил вид такой заинтересованный, как будто взрослые обещали что-то весьма заманчивое и интересное, и весь он был в предвкушении этого.
Неосведомленному Андрюхе было неловко и непонятно. Что за червонец, что за другой? Из-за чего весь этот сыр-бор? И было стыдно за свое собственное поведение, что завелся, выдал леща мелкому. Доходяга ведь. Из него, Пельменя, таких штук пять выкроить можно. Мальчишка-то неплохой. Бывает же так: ничего особенного, а вот душа лежит к кому-то. Ну вот как с Лидкой.
От воспоминания о ней сердце сжалось сладко-пресладко, и чуть не слезы навернулись на глаза. Мозгами-то он все понимал, ведь тысячу раз прав был Яшка: ни рожи, ни кожи, норовистая, что кобыла, да еще и руки распускает, к тому же спекулянтка… а вот повернется эдак, глянет через плечо, застенчиво улыбнется. Вот-вот, как этот мелкий недотепа. И сразу сердце тает, тает…
Мечтания и метания Андрюхи прервались, поскольку дошли до двери «кабинета».
Внутри Ильич пригласил присаживаться. Сам директор понятия не имел, что делать дальше, поэтому сел, пригласил и их приземлиться и глубоко задумался, размышляя над этим.
Пельмень маялся. Ему эта вся история была категорически неприятна. Отходчивый по природе, он зла не помнил и на этого глупого пацана не сердился — мало ли кто психанет, к тому же из-за проигрыша.
Семен Ильич тоже не понимал, как подступиться к делу. Такого поворота событий он не ожидал. Максим Хмара, явившись в училище, представил документы, чистые, объяснил совершенно искренне: мол, сам москвич, в эвакуации осиротел, вернулся обратно, жилплощади нет. Разговаривал как взрослый, по-взрослому же излагал свои доводы. До Семена Ильича доходили слухи о том, что Хмару не любят, но в то, что имеет место рукоприкладство на ровном месте, поверить было трудно. Он и не верил. Старый мастер исповедовал практическую формулу мальчишеской педагогики, сводящуюся к тому, что «сами разберутся», а влезать в детские драки вредно. Чего доброго, привыкнет пацан к тому, что всегда можно кому-то пожаловаться — и выручат, и тогда бед не оберешься.
Семен Ильич всю жизнь занимался тем, что обучал ребят, которые этого хотели, и, столкнувшись с сопротивлением, всегда терялся. Он как-то в роно при назначении оговорил, что надзирателем для деток не будет: кто хочет — пусть учится, коли нет желания — то пусть отправляется на все четыре стороны, хоть в колонию.
И что теперь делать? Надо бы поговорить, попробовать разъяснить ситуацию — хотя бы выяснить, где оставшаяся сумма, ведь помимо двух червонцев еще куча денег не найдена. И, главное, зачем он это сделал? Для чего? Неужели из жадности? Старый мастер искоса глянул на Хмару — никак не может этого быть.
Тихонько постучали в дверь, дождавшись отзыва «Войдите!», появилась на пороге Асеева.
— Вы уже тут, — вежливо поздоровавшись, заметила она. — Я смотрю, вы уже во всем разобрались…
Семен Ильич не успел возразить, что нет, совершенно не разобрался, но все разрешилось неожиданным образом: по коридору протопали шаги, раздался стук в дверь, правда, ответа никто не дождался. Ввалились все разом, поддерживая под микитки бледного как мел мальчишку.
«Что ж за день сегодня?» — философски посетовал директор.
— Семен Ильич, я не виноват, — оправдывался первокурсник Чистов, — я случайно. Я не сдвигал стол! А он как треснет… — Пострадавший, томно закатив глаза, придерживал руку, висящую плетью.
— Что случилось? Почему, понимаешь, врываетесь, как к себе в сортир? — возмутился директор.
— Руку сломал, — доложил мрачный Колька, — психанул, треснул о стол ракеткой и руку сломал…
— Я не хотел, — стонал пострадавший, — не буду больше!
— А больше и не понадобится, — подначил Пожарский.
Семен Ильич понял, что пора брать быка за рога:
— А ну тихо. Еще услышу слово — уборные пойдете драить.
Раиса Александровна, осматривая руку пацана, выдала четкую инструкцию:
— Николай Игоревич, в учительскую, вызывайте «Скорую». Перелом сложный, со смещением.
Пока все носились туда-сюда, Андрюха бестолково водил глазами, соображая, что происходит. Чудом ухитрился выловить приятеля:
— Колька, мне-то что делать? Але!
Пожарский, сообразив наконец, что друг тут, под боком, нуждается в его помощи и указаниях, подумав, предложил:
— Андрюха, будь другом, отведи этого вот умника в отделение.
— Я не… — вскинулся было тот, но Колька попросил еще раз:
— Да ну что тебе стоит? Просто отволоки, оставь Палычу или Санычу — ну потом разберемся.
— А сам-то?
— Ну сам видишь, перелом со смещением, — он отцепился от друга, — давай, давай, выручай.
Пельмень, вздохнув, пообещал. Отведет, мол.
Глава 24
Пока разворачивались все эти события, в отделении милиции царила атмосфера спокойствия и доброжелательности. Что Бурунов, что Таранец были образцово-показательными задержанными, не скандалили, не возмущались, не задавали глупых вопросов. Акимов привел ребят, пригласил садиться. Как-то так получилось, что уже по дороге лейтенант «случайно» проговорился, что ни в чем он не собирается пацанов обвинять, но им надо оказать содействие правоохранительным органам. И внушительно завершил монолог:
— Ваше задержание — цепь оперативного плана. Смекаете?
Можно было поклясться, что эти двое перевели дух. Хотя кто бы на их месте не перевел, будучи арестованным, потом и ведомым по району, на виду у всех?
Бурунов, тот, который посерьезнее и постарше, уточнил:
— То есть нас в краже не подозревают?
Акимов не выдержал, хохотнул:
— Что у вас: в одном крыле подпустят — в другом возмущаются? Откуда про кражу-то знаете? Военная ж тайна.
— Да знаем уж… так что?
— Нет, не вас. Потому и комедию эту ломаем, чтобы, так сказать, бдительность усыпить.
— Хмара? — вдруг спросил Таранец.
Сергей только головой покачал.
Около запертой двери отделения — куда все делись, интересно? — слонялся туда-сюда незнакомый товарищ, невысокий, с симпатичным, круглым, как блин, лицом.
«Это что еще за фигура?» — подивился Акимов и спросил:
— Вы к нам?
Тот, обернувшись, протянул руку:
— Здравия желаю. Лейтенант Муравьев, из Омска. Мне бы начальство.
— Что, прям из Омска? — удивился Бурунов.
— Это Сибирь? — уточнил образованный Таранец. — Или Урал?
— Все верно, — успокоил Муравьев, сияя. Удивительная у него была улыбка, точно луна пополам треснула.
— Подождем вместе, — Сергей отпер замок, — обычно начальство всегда депешу оставляет: где и когда будет.
На столе Акимова, в кабинете, в
