– Оля! – воскликнула я и снова обняла ее.
Она опять начала чесаться, и я увидела множество новых ранок, опять носила подгузник, но хуже всего было то, что я увидела в ее глазах. Там была такая же грусть, как и у всех брошенных детей. Словно она от них заразилась.
– Оля, девочка моя, – повторяла я, обнимая ее и гладя по спинке. – Я больше тебя никогда надолго не оставлю.
Она ничего не говорила. Даже не плакала. Просто стояла, вцепившись в меня изо всех сил. Я осталась с ней до вечера, пока она не уснула. Я так устала. Воспитатели хотели прибрать в комнате и украсить ее перед праздниками. И я им немного помогла. После десяти села в машину и поехала домой. Муха снова сидела под забором.
– Бася, ну почему эта глупая псина опять под забором сидит? Она же замерзнет!
– Аня, мы стараемся, как можем, но она всегда какую-нибудь дыру находит и пользуется любой возможностью, чтобы со двора сбежать. Когда мы ее хотим забрать, она рычит и зубы скалит, хотя нас знает. Мы правда стараемся, как можем.
– Вот зараза! – выругалась я, глядя на собаку. – И что мне с тобой делать? Может, ей какие-нибудь тряпки оставить под забором, чтобы на голой земле не лежала?
– Аня, у нас старая будка есть! Я попрошу Януша, и он ее поставит под твоим забором, положим туда тряпки, и пусть Мушка сидит в ней и ждет тебя.
– Спасибо вам, не знаю, что бы я без вас делала, – сказала я искренне.
– Ой, да ну тебя, отстань…
– Нет, Бася, нет. Ты даже не представляешь себе, как мне трудно произносить такие слова.
Утром будка уже стояла у моих ворот. Я положила в ней тряпки и старое одеяло, но все равно отвела псинку к соседям. Пусть посидит в доме, сколько получится.
Потом рассказала Оле, как Мушка постоянно встречает меня у ворот. И про ее новую будку. Мой рассказ о собачке немного развеселил малышку. Она потом хвасталась другим детям, какой у нее хороший песик. Больше ни у кого из них собаки не было.
– Она белая и чолная, и у нее такой клуглый хвостик!
Общаясь с детьми, Оля стала разговаривать намного лучше, ее словарный запас увеличился и пополнился новыми ругательствами. Еще она умудрилась с кем-то подраться из-за игрушки. Жизнь в приюте была не сахар: детей было много, денег мало, однако все малыши выглядели ухоженными, чистыми и опрятными. Воспитательницы заботились и об их развитии. Целый день занимались, как в начальной школе, выдумывали для них игры и развлечения, учили с ними стихи, песенки и буквы. Оле пришлось найти общий язык с другими детьми и воспитательницами. Они не пытались, как я, угадывать все ее желания – вот поэтому и пришлось научиться говорить, чего она хочет и что ей нужно.
– Оля хорошо с другими детьми общается, – говорила мне Марцинковска.
– Оля умная девочка, она не даст себя в обиду! – хвалили ее воспитатели.
А я видела перед собой только худого, грустного, одинокого ребенка, у которого опять отобрали дом.
Глава 35
Рождество мы отпраздновали в приюте. Дату слушания нам так и не назначили. Не было никаких шансов, что судья решит наше дело до Нового года. Пани Кристина сказала, что на положительное решение после первого заседания рассчитывать не стоит. Но все же она считала, что шансы у меня есть. Она оказалась сокровищницей знаний и куда лучшим юристом, чем Ярек.
Все праздники я провела с Олей, детьми, воспитателями, двумя мамами и одной бабушкой. За эти два дня нам удалось много узнать друг о друге. Воспитательницы были нам благодарны за помощь, ведь у них тоже были собственные семьи, и они не скрывали, что хотели бы провести праздники с ними. Они заботились о детях из приюта с полной отдачей, но это была всего лишь работа. О детях я тоже узнала намного больше, особенно о малышах из Олиной комнаты. Они ко мне все время льнули. Жили впятером в этой каморке. Оля здесь была единственная полная сирота. У Кубы, которому уже исполнилось пять, мама полгода назад попала в тюрьму за воровство. Карманница, связалась с какой-то шайкой. Когда ее поймали на горячем, взяла на себя еще пару преступлений, совершенных главарями банды. Получила за это хорошую сумму и три года тюрьмы. Должна была выйти на свободу к следующим праздникам обеспеченной женщиной. Во всяком случае, так мне сказала одна из воспитательниц. Куба, маленький разбойник, пытался командовать остальными детьми. На мне он тоже пробовал свои силы.
В комнате еще жила Кася, которой было три с половиной годика. Рядом с ней Оля выглядела здоровым и развитым ребенком. Кася не разговаривала, мало ела и пряталась от всех. Отец неизвестен, мать наркоманка, у нее ребенка отобрали сразу после родов. Мать ею не интересовалась, не пыталась забрать из приюта и проведывала раз в год. Однако родительских прав ее не лишили, поэтому отдать Касю на удочерение было невозможно.
Под окном стояла кроватка семилетней Юльки, а рядом спал ее двухлетний братик Николай. Юлька заботилась о нем, как взрослая. Она была для него настоящей матерью – единственной, которую он знал. Их родная мама умерла. Воспитатели говорили, что от кровотечения, когда была беременна третьим ребенком, но еще поговаривали, что это муж ее избил. После смерти матери отец завел новую семью и дети оказались ему не нужны. Он решил их отдать, но дело застряло в суде, потому что отец не хотел о них заботиться, но отказываться от родительских прав тоже не хотел.
У каждого из этих сорока детей была своя ужасная или грустная история. Но самое странное, что свои несчастья они переносили терпеливо и тихо, принимая жизнь такой, как она есть. Взрослые так не умеют…
Через какое-то время после того, как я начала регулярно проведывать Олю и оставаться с ней надолго, директор вызвала меня к себе.
– Аня, мне надо с вами обсудить одно деликатное дело, – начала она разговор и на секунду заколебалась. Вздохнула, указала мне на стул возле своего стола и сама тоже села. – Я понимаю, что вы сочувствуете этим детям. Мы все, когда начинали здесь работать, тоже через это прошли. Вы должны помнить, что Оля здесь ненадолго, что у нее есть вы, и хотя вы не ее родная мать, но она вам не безразлична. Остальные дети тоже нуждаются в ком-то, кто будет о них заботиться. Но этот человек должен будет остаться с ними, а не просто поиграть, пробудить в них надежду, а потом исчезнуть. Я говорю это каждой новой воспитательнице и всем, кто часто посещает наш приют.
Я удивленно смотрела на нее, не понимая, о чем она говорит.
– Мажена, я не хочу давать им никакой надежды. Я не хочу привязываться к этим детям. Конечно, мне их жаль, но я не собираюсь их усыновлять. Мне Оли хватит! Больше мне не потянуть.
Сейчас Мажена смотрела на меня круглыми глазами.
– Не обижайтесь, – продолжила я. – Я всего лишь читаю им по вечерам, но ничего такого. Я читаю Оле, а они слушают. Да, я помогаю воспитателям, но только потому, что мне нечем заняться целыми днями. Что мне еще делать? Сидеть и на Олю любоваться? Извините, не на что. У меня корона не свалится, если я кому-нибудь попку вытру, сопливый нос высморкаю или после еды уберу. Не бойтесь, я не собираюсь привязываться к этим детям.
Мажена слушала меня, и удивление на ее лице уступало место облегчению.
– Мы с Олей здесь ненадолго. Заберу ее, как только смогу, и мы постараемся побыстрее забыть об этом месте, – улыбнулась я. – При всем моем уважении.
– Искренне вам этого желаю.
– А вы напишете мне письмо в суд, какая я хорошая: постоянно приезжаю к Оле, забочусь о ней, ну и все такое? Может, как-то поможет?
– Конечно, напишу и прямо сегодня отошлю судье Карвенскому!
Я подружилась с одной из матерей, о которой слышала, еще когда появилась здесь в первый раз. Мы регулярно встречались в приюте. Мать шестерых детей, без средств к существованию. Муж избивал и ее и детей, они постоянно попадали в больницу. Старших домогался, и сына и дочерей, кто попадался под руку. Однажды, когда уважаемый отец семейства напился до бесчувствия, Божена забрала детей и сбежала из дома. Забрали только самое необходимое, упаковав в школьные портфели, чтобы муж не догадался. Дней через пять до папочки дошло, что они уже не вернутся. Детей отправили в приют, а она оказалась на улице, без жилья и средств к существованию. Уважаемый отец семейства обиделся и не давал им ни гроша, а все их вещи сжег, даже учебники и тетрадки.
Божена приходила каждый день, ближе к вечеру. Кормила и купала младшеньких, помогала старшим с уроками, стирала им вещи, иногда гладила. Как дома! Сама купалась, целовала детей перед сном и куда-то уходила. На следующий день около шести опять возвращалась. В выходные и по праздникам приходила и сидела с детьми с самого утра. Я спрашивала у воспитательниц, куда она ходит. Они точно не знали, но предполагали, что работает, или у нее какой-то мужчина, который не хочет принимать ее детей. Наверное, она где-то жила, потому что не была похожа на бездомную.
Потом Божена мне все сама рассказала. Правда оказалась весьма прозаичной. Она работала: убирала в домах, работала в садах и на стройках, присматривала за стариками, иногда даже милостыню просила. Хваталась за любую работу и откладывала каждый грош. Ночевала где придется: в ночлежках, на вокзалах, стройках, в пустующих домиках на дачных участках. Иногда, неохотно, ночевала у дальних родственников. Они считали, что она совсем опустилась на дно. Она рассчитывала, что через семь, в крайнем случае, десять лет сможет купить скромную однокомнатную квартирку. Тогда ей будет около пятидесяти. Сейчас она выглядела на пятьдесят пять. Двоим старшим дочерям и сыну исполнится восемнадцать, и они сами начнут зарабатывать. Тогда ей будет проще прокормить остальных малышей. Слушая ее планы, я чуть не поседела, хотя думала, уже и седеть-то некуда.
