Пока Морриси говорил, я смотрел на самолет. Да, черт подери, это революционная модель! И похожа она на изготовившуюся к прыжку черную пантеру.
— Интересно… — отозвался генерал. — Но у меня есть еще один вопрос.
— Пожалуйста, сэр, — с готовностью ответил Морриси.
Генерал со смехом посмотрел на своих адъютантов, и те позволили себе улыбнуться. Я почувствовал, что он собирается отпустить одну их своих излюбленных шуточек.
— Нам, военным, ежегодно приходится смотреть по триста так называемых революционных самолетов. Он полетит?
Тут меня прорвало. В конце концов, я вбухал в этот самолет уже миллион долларов, так что я имел право говорить.
— Он летает так, что всем вашим самолетам можно идти в задницу, генерал. И всем другим самолетам в мире, включая новые штурмовики Вилли Мессершмитта.
Генерал изумленно обернулся и оценивающе оглядел мой покрытый масляными пятнами комбинезон.
Морриси поспешно вмешался:
— Генерал Гэддис, позвольте представить Джонаса Корда.
Прежде чем генерал обрел дар речи, от дверей ангара донесся вопрос:
— А откуда вы знаете, что строит Вилли Мессершмитт?
Я взглянул на говорящего. Оказывается, генерал привез с собой и третьего помощника. У этого на кителе оказались серебряные крылья, а на плечах — дубовые листья. Лет сорока, поджарый, с типичными пилотскими усиками. На груди всего две ленточки самых громких наград: французского «Военного креста» и «Креста летной доблести».
— Он сам мне сказал, — отрезал я.
— И как Вилли поживает? — спросил подполковник со странным выражением лица.
Прежде чем я успел ответить, вмешался генерал:
— По-моему, мы приехали смотреть новую машину, а не обмениваться новостями об общих знакомых.
Теперь уже я удивленно посмотрел на подполковника, но его лицо было непроницаемым. По всему видно, что между ними большой любви не было.
— Да, сэр! — коротко бросил он, а потом повернулся и обвел самолет критическим взглядом.
— Ну, как вы его находите, Форрестер?
— Интересное решение, — откашлявшись, ответил Форрестер. Повернувшись ко мне, он спросил: — Изменяемый угол наклона пропеллеров? — Я молча кивнул. — Необычное решение. Низкие стреловидные крылья. Несущая поверхность увеличилась раза в четыре.
— Да, — подтвердил я. Слава Богу, хоть один человек разбирается, что к чему.
— Я имел в виду, как он вам внешне, Форрестер?
— Очень необычный самолет, генерал. Не похож на другие.
— Вот и я говорю. Уродливый. Сидит тут, как жаба.
С меня хватило.
— Генерал оценивает самолеты, как дамочек на конкурсе красоты?
— О нет! Но существуют общепринятые конструкции, которые считаются стандартом. Например, самолет Кертиса, который мы смотрели на прошлой неделе. Он похож на самолет, а не на бомбу с крыльями.
— У нашей малютки броневая защита вдвое сильнее, больше вес бомб, на семьсот пятьдесят миль больше дальность и скорость на восемьдесят миль в час больше, чем у истребителя Кертиса!
— Кертис уже давно строит хорошие самолеты, — жестко заявил генерал, а потом повернулся к Морриси: — Я готов посмотреть демонстрационный полет, если ваш летчик закончил спорить с нами.
Морриси бросил на меня нервный взгляд. Очевидно, генерал не расслышал мое имя. Я молча кивнул.
— Выкатывайте! — крикнул я механикам, которые ждали у самолета.
Самолет выкатили на взлетную. Направляясь к истребителю, я заметил, что Форрестер не подошел к генералу, а стоит в стороне и разговаривает с какой-то красавицей.
Морриси догнал меня:
— Не стоило так разговаривать с генералом.
— Не возражаете, если я с вами прокачусь? — подошел к нам подполковник.
— Нет. Забирайтесь!
— Спасибо! Кстати, я не слышал, как вас зовут.
— Джонас Корд.
— Роджер Форрестер, — ответил подполковник, протягивая мне руку.
Я должен был бы сразу понять, кто он. Роджер Форрестер — один из главных асов эскадрильи Лафайета. На его счету двадцать два немецких самолета. Один из кумиров моего детства.
— Много слышал о вас, подполковник.
— Да и я о вас наслышан.
Мы рассмеялись, и мне стало лучше. Я протянул ему руку и втащил его на крыло. Он заглянул в кабину, потом посмотрел на меня.
— А парашют?
— Не беру. Я из-за них нервничаю. Простая психология: их присутствие говорит о недостатке уверенности.
Он рассмеялся.
— Могу захватить один для вас, — предложил я.
— К черту! — снова засмеялся он.
Когда мы оказались над океаном, я выполнил все фигуры высшего пилотажа, а потом несколько таких, на которые был способен только мой КА-4. Форрестер и глазом не моргнул.
На закуску я резко набрал высоту, удержав машину так, пока на высоте пяти тысяч метров она не замерла в небе, как муха на булавке. А потом я отпустил ручку управления, и мы вошли в штопор, и стрелка спидометра задрожала рядом с отметкой в пятьсот миль в час. На высоте пятьсот метров я постучал его по плечу. Он обернулся так стремительно, что у него голова чуть не слетела с плеч. «Передаю управление вам, полковник!» — крикнул я.
Он справился с вращением на высоте двести пятьдесят метров, на высоте двести перевел самолет в простое пике, а потянуть ручку на себя смог только на ста пятидесяти. И до поверхности океана оставалось метров десять, когда мы наконец начали набирать высоту.
— В последний раз я так пугался во время своего первого самостоятельного полета в пятнадцатом году! — смеясь, крикнул Форрестер. — Откуда ты знал, что в таком пике крылья не отвалятся?
— Ничего я не знал! — ответил я. — Но пора было узнать…
Форрестер улыбнулся и постучал по приборной доске.
— Классная машина! Ваша крошка действительно может летать.
— Скажите это старому дурню, который ждет нас внизу.
Его лицо потемнело.
— Постараюсь. Но не уверен, что у меня получится. Передаю управление.
Заходя на посадку, я увидел Морриси с офицерами, наблюдающими за нашим полетом в сильные бинокли. Делая плавный поворот, я хлопнул Форрестера по плечу:
— Спорим на десять долларов, что сниму с генерала фуражку с первого захода.
— Идет! — ухмыльнулся он.
Я выровнял самолет на высоте пяти метров над полосой и направил его к ожидающей нас группе. Успев увидеть их оторопевшие лица, я потянул ручку на себя. Мы пролетели над их головами, обдав мощной воздушной струей от пропеллеров.
Когда я посмотрел вниз, то увидел, как капитан бежит за фуражкой генерала. Форрестер хохотал до слез.
Мы сели так же легко, как голубь на ветку. Я открыл фонарь, и мы спустились на землю. Я взглянул на Форрестера, когда мы подходили к группе военных. От улыбки и следа не осталось: теперь лицо его стало настороженным.
— Ну, Форрестер, — сухо спросил генерал, — что вы думаете?
Форрестер взглянул прямо в глаза своего начальника и бесстрастно проговорил:
— Сэр, это несомненно лучший истребитель из всех, которые сейчас летают. Я бы предложил создать группу экспертов, которая подтвердит мое мнение.
— Вот как? — холодно переспросил генерал.
— Да, сэр, — негромко сказал Форрестер.
— Но нужно учитывать и другие факторы, Форрестер. Вы представляете себе, сколько могут стоить такие самолеты?
— Нет, сэр. Моя единственная роль состоит в оценке летных качеств самолета.
— А моя роль куда шире, — заявил генерал. — Не забывайте, что мы ограничены узкими рамками бюджета.
— Да, сэр.
Генерал повернулся к Морриси.
— Ну, мистер Морриси, — почти дружелюбно спросил он, — с кем нам надо поговорить, чтобы получить кое-какие данные о стоимости этого самолета?
— С мистером Кордом, сэр.
— Прекрасно! Ну так пойдем в офис и вызовем его.
— В этом нет необходимости, генерал, — быстро сказал я. — Мы можем поговорить прямо здесь.
Генерал уставился на меня: его губы растянулись в улыбке, которую он, видимо, считал приветливой.
— Надеюсь, ты на меня не в обиде, сынок. Я просто не сопоставил имена.
— Ничего, генерал.
— Мы с твоим отцом старые приятели, — сказал он. — Во время последней войны я закупал его продукцию, так что не обижайся, но я бы хотел переговорить с ним. По старой памяти, понимаешь ли. И потом, сделка может оказаться немалой, так что твой отец наверняка захочет заниматься ею сам.
Я почувствовал, что бледнею, и с трудом сдержался. Сколько мне еще оставаться в тени отца? Когда я наконец заговорил, то сам услышал, как неестественно звучит мой голос:
— Конечно, захотел бы, генерал. Но боюсь, что вам придется говорить со мной.
— Это еще почему? — ледяным тоном вопросил он.
— Потому что мой отец уже десять лет как умер.
2
Я прошел в небольшую комнату, которая служила Морриси кабинетом, закрыл дверь и, подойдя к письменному столу, вытащил бутылку бурбона, которую он постоянно держал там для меня. Налив немного в бумажный стаканчик, я залпом выпил обжигающую жидкость, а потом посмотрел на руки. Они дрожали.
