– Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, пожалуйста. Ваша торговля – не мой профессиональный интерес, поверьте.
Быстров достал фотографию Татьяны Красновой.
– Вы знали эту женщину?
Тетка поднялась со стула, утирая нос, внимательно посмотрела на карточку.
– А-а, это продавщица из какого-то монастыря. Да, я помню ее, встречала. Так вы из-за ее смерти? Это она умерла?! – удивление женщины казалось не наигранным.
– Вы давали ей на реализацию иконы?
– Да я с ней не разговаривала ни разу в жизни! Вы что, думаете, я причас…
Быстров остановил перепуганную женщину.
– Я ничего не думаю. Я просто собираю информацию. Прошу, – он жестко посмотрел на трепещущую тетку. – Прошу вас не паниковать, а спокойно относиться к моей работе, как я отношусь к вашей.
Следователь показал продавщице фоторобот Арины.
Она долго пялилась, потом в задумчивости пожала плечами:
– Вот вроде где-то я видела такую, а где, когда? Нет, не знаю.
«Не врет», – вынес вердикт Быстров.
– Мне нужны все ваши данные, я же оставлю вам свою визитку. Вдруг что вспомните или узнаете о торговле старинными иконами на выставке.
– Я ничего ни про кого не знаю. Я сама тут… и не доверяю никому, и не знаю. – Тетка забормотала что-то совсем невразумительное, и следователь отошел от нее, внутренне посетовав, что так редко попадаются свидетели типа Ангелины и так часто типа вот этой Тамары по фамилии Зубр. Третий стенд, где продавались, по сведениям монахини, старинные иконы, был наглухо замотан грубыми полотнищами. Табличка извещала, что здесь торгует «Скит Эн-го монастыря». В ларьке напротив молоденькая красотка с умопомрачительным бюстом, наводящая порядок на витрине с ювелирными украшениями, с удовольствием начала кокетничать с Быстровым:
– Да что-то этих голубков не видно давно. Я прям соскучилась, – и деваха засмеялась, откинув голову и сверкая зубами-жемчугами.
Вернуть ломаку в деловое русло помогло удостоверение следователя, продемонстрированное Быстровым с подчеркнутой холодностью.
– Ну, торгуют здесь два, типа, монаха. И что?
– А вот эта женщина у них появляется?
– Да. Эту стерву я видела пару раз, – красотка скисла, взглянув на фоторобот.
– А она сотрудничает с ними, поставляет иконы?
– Да это они с ней сотрудничают. Она так орала один раз на несчастных попиков, что мне их даже жалко стало.
– А давно этот стенд не работает?
– Да, пожалуй, с неделю. Странно даже.
– Вас как звать-величать? – помягчел Быстров, которому необходима была поддержка этой ценной свидетельницы.
– Натали.
– А полнее?
– Ну, Наталья Юрьевна Крапивина.
– Наталья Юрьевна, нам бы поподробнее об этих деятелях побеседовать.
Натали брезгливо пожала плечиком:
– Что о них беседовать? Спекулируют, надев рясы, старыми иконами и другим ветхим хламом. А эта фурия, ну, которую вы мне показали, за те полгода, что мы торгуем, приходила несколько раз – «строила» их, копалась в ларьке. Ну, вроде порядок наводила. Больше я о ней ничего не знаю. – Девица метнулась от Быстрова, завидев перспективных покупателей: хорошо одетую пожилую пару, разглядывающую золотые образки на цепочках. Слепя супругов всеми тридцатью двумя жемчужинами, заворковала-засыпала специальными словами – карат-вес-грани. Мужчина с улыбкой, понимающе кивал Натали, жмурясь на выпирающий из-под топа бюст продавщицы. Его спутница, поджав губы, скептически наблюдала за происходящим. Когда улыбка мужчины приблизилась по широте и обворожительности к улыбке Натали, женщина, дернув супруга за рукав, поволокла недоуменно сопротивляющегося перестарка от витрины.
Взяв координаты Крапивиной, досадующей на упущенных покупателей, и заручившись ее твердым обещанием позвонить ему, когда кто-либо появится в скитской палатке, Быстров вновь направился к организаторам.
– Мне нужны документы ВСЕХ организаций, торгующих на территории выставки. Прежде всего – «Скита Эн-ского монастыря».
Мужеподобная Элла недовольно скривилась:
– А нельзя ли это отложить до вечера? Видите, меня участники рвут на части.
Перед комнаткой администрации и впрямь толпился народ. Но следователю было не до вежливости и такта.
– Совершено убийство. И потому я вправе просто арестовать все ваши бумаги. А выставку закрыть. Такой вариант вас больше устраивает?
Элла заперла перед зароптавшими просителями дверь и начала выгружать кипы бумаг из стола.
Внутренне ужаснувшись объему предстоящей работы, Быстров категорично скомандовал:
– Мне нужен отдельный стол, желательно в тихом помещении, и кофе, если не сложно.
Вплывший на зов помощницы Николай Николаевич задумчиво проводил Быстрова в маленькую комнатушку, заставленную торговым оборудованием.
Сергей Георгиевич решил пристрастно допросить предпринимателя.
– Что вы можете сказать об арендаторах стенда «Скит Эн-ского монастыря»?
– Ничего плохого. Работаем с ними не первый год. Платят вовремя. – Непрошибаемый директор выставки флегматично перебирал маленькие четки-колечко, посверкивающие на его упитанном указательном пальце.
– Имена, адреса, телефоны, печати – все это в документах есть?
– Конечно. Мы требуем копии учредительных документов раз в год. Чаще это просто невозможно. Вместо торговли в бумажках закопаемся.
– А ваши личные впечатления о монахах этого скита?
Николай Николаевич рассмеялся:
– Ряса-борода-скуфья. Да они все для меня на одно лицо! Лично с клиентами общается Элла. Я занимаюсь стратегией, поймите – реклама, отношения с администрацией ВВЦ, оборудование.
Скупой, поморщившись, ослабил узел галстука, откинувшись на стуле:
– Я в это болото попал случайно. Думал – перекантуюсь, вновь встану на ноги. Учился в Америке, отработал там два года и приехал на родину бизнес по производству и продаже торгового оборудования поднимать. Вот поднял. – Он развел короткими руками.
Следователь и бизнесмен уставились друг на друга.
«Усталый деляга», – думал Быстров о выкатившем красные глаза на следователя Скупом.
«Натасканный бультерьер», – дал Скупой определение прищуренному детективу.
– Мне известно, что некоторые стенды торгуют вовсе без документов, вознаграждая вас за это частью прибыли.
– Это ложь, – не моргнув глазом, с ходу отмел обвинения Николай Николаевич.
– Хорошо. Я проверю и, если будут вопросы, потревожу. – Быстров отвернулся от Скупого, устремив взгляд на бумаги, лежащие на столе.
– Да милости просим! – «деляга» с достоинством вынес себя из помещения.
Григорий Андреевич Репьев сидел в комфортабельном салоне самолета, который минут через двадцать брал курс на Мадрид. Посадка уже закончилась, и Репьев в отчаянном напряжении ждал включения табло с требованием пристегнуть ремни. Стюардессы, все как одна со стянутыми в аккуратные пучки волосами, с уютной грацией разносили на подносах леденцы. Все выглядело чинно-благородно, безопасно и мило. Красивые улыбчивые пассажиры первого класса, окутанные запахами дорогого парфюма, в неброских дорожных костюмах, простотой покроя и добротностью ткани свидетельствовавших о внушительности счетов и высоте социального статуса их хозяев, сдержанно переговаривались со своими лощеными и снисходительными ко всем и вся спутницами. Столь любимое Репьевым предвкушение путешествия, а значит – перемен, ожиданий лучшего, неизведанного, и потому притягательного, было изничтожено ожиданием ареста. Глава спешно ликвидированной компании «Рускстар», специализирующейся на продаже антиквариата и икон, ждал самого страшного – появления безликой «группы товарищей» вот тут, в проходе между рядами таких удобных кресел. Почти вся прежняя жизнь, с окончания школы на грязной шпанистой окраине Москвы и до встречи с Ариадной, перевернувшей, поднявшей на дыбы, понесшей к пропасти серенькую жизнь мелкого офицера Оперативно-поискового управления КГБ (когда-то знаменитое седьмое управление), была связана с незаметной, но роковой деятельностью безликих товарищей. Сыск, свершение правосудия, отлов шпионов, предателей – поначалу работа носила для курсанта Репьева ореол романтики. Позже – рутина, чувство плохо прикрученного винтика в монструозном агрегате, который все чаще давал сбои, плохо ремонтировался и оснащался. Не дождавшийся ни почета, ни денег Репьев сотоварищи, уволившись «из органов», решили в девяностые открыть собственный бизнес. Ни китайский ширпотреб, ни продажа квартир, ни видеопроизводство не принесли крепкого достатка. Да что там! Еле кредиты закрывали и брали вновь, чтобы прокрутиться, чуть вздохнуть и теперь уж, со всей серьезностью, просчитав и подстраховавшись, начать бег к успеху. Видимо, Репьев был из «нефартовых»: ничего не получалось! В пятый раз, едва раздав долги, растеряв всех друзей, проводив после развода жену и сына к «новому папе» в Америку, Григорий переехал в однушку у кольцевой дороги. Язва, долги, одиночество – какая-то жизнь начерно, подготовительный период к «дольче вита», которая лишь грезилась. Ариадна словно соткалась из этих грез: прекрасная, дерзкая, победительная. Маняще доступная и никому никогда не принадлежащая.
