За секунду место у прилавка «Благо» опустело. А Быстров решительно отправился на поиски бывшего голоднинского ларька, запретив себе любопытничать понапрасну. Теперь он спокойно реагировал и на хватающих его за рукава теток, предлагавших прикладываться к чудотворным иконам, которые они умилительно вытирали замурзанными тряпицами, и на блаженных или подделывающихся под таковых попрошаек с церковными ящиками наперевес, и на седовласых старцев, грозно раздающих пророчества обступившим их кликушам с разинутыми ртами и лицами, «исполненными очей».
Бывшая голоднинская палатка ничем уже не напоминала о себе. Вместо ангелочков на столах высились стопки книг, по большей части Священное писание, творения святых отцов, разнообразные молитвословы. Подвижный светловолосый раб Божий бойко и грамотно отвечал на вопросы многочисленных покупателей: «сотенные» и «тысячные» так и мелькали над прилавком, исчезая в набедренной сумочке продавца-катехизатора. Сергей Георгиевич осмотрелся по сторонам. С продавцами ширпотреба – миски, обувь, текстиль – говорил Поплавский по два раза. Быстрову нужен был свидетель «в теме» – православный, может, монашествующий. Судя по воспоминаниям тех, кто знал Краснову, она представлялась истово верующей. И, например, с продавцом маслин «кавказской» национальности православная тетка вряд ли бы стала общаться, а вот с монашкой или монахом – запросто. Быстров посмотрел на план. Прямо по проходу, по левой стороне, палатка одного из московских женских монастырей. То, что надо!
За столиком, уставленным маленькими иконками, сидела миловидная монашка в очках – юная, со смышленым взглядом. Она радушно поздоровалась с Сергеем Георгиевичем, который решил говорить с инокиней откровенно. Он показал удостоверение, представился. Мать Ангелина посерьезнела, но осталась совершенно спокойной.
– Да, я помню эту Татьяну. Царство ей Небесное, – монахиня перекрестилась. – Знаете что? – она деловито посмотрела на следователя. – Тут, у прилавка, поговорить не дадут.
Мать Ангелина набрала на своем простеньком мобильнике номер, сказала строго:
– Мать Афанасия, подойди на место. Мне нужно отлучиться.
Через пару минут к палатке примчалась худенькая пожилая монахиня. Она тоже радушно заулыбалась Сергею Георгиевичу. Заняв место за прилавком, старушка тоненько и монотонно завела:
– Братья и сестры, жертвуйте на наш монастырь. Прикладывайтесь к нашей святыне – чудотворной иконе.
Ее голос потонул в общем шуме. Мать Ангелина подвела Быстрова к лестнице, ведущей на второй этаж. Под лестницей оказалась небольшая ниша, где громоздились штабелями пластиковые стулья и столы. Ловко достав с верхотуры два не слишком чистых стула, монахиня пригласила следователя располагаться.
– Я знаю, что полиция расспрашивала продавцов о женщине, которая приходила к Татьяне. Я прекрасно помню эту красивую блондинку, потому что она всегда заказывала у нас молебны.
У Быстрова от удивления аж дыхание перехватило.
– Да-да. У нас есть чудотворная икона, помогающая бесплодным. Так вот эта женщина, как приходила, всегда заказывала молебны перед этой иконой. И всегда на одно единственное имя. Думаю, что для себя – уж больно щедро жертвовала. А имя вот, помню, что на «Л», – мать Ангелина сокрушенно покачала головой, – то ли Лариса, то ли Людмила. А может, и Елена. Ох, простите беспамятную, очень много народу проходит. – Она виновато посмотрела на следователя из-под круглых очочков.
– Ну что вы, матушка! Я вам очень благодарен за отклик. Но пока эта женщина известна нам как Арина.
– Но такого имени нет в православии. Очень часто в крещении дается второе имя. Так что Арина вполне может быть крещена как Людмила. Хотя странно, как правило, дается созвучное – Ирина, например. В общем, я вас только запутала. Но знаю одно – у этой красавицы были с Татьяной деловые отношения. Да-да. Я видела пару раз, проходя мимо их стенда, что эта Арина, или как там ее зовут, помогала Татьяне развешивать старинные иконы. Мне кажется, что она и приносила их ей. Один раз Татьяна подходила ко мне со старинным образом, спрашивала, что это за святой. Я прочла полустертую надпись – святой Вадим. А она похвалилась: «Видишь, какие мне иконы редкие приносят на продажу». Эту ее фразу я хорошо помню.
– То есть вы хотите сказать, что эта Арина-Лариса поставляла монастырю старинные иконы?
Ангелина смешалась:
– Я думаю… не монастырю. Татьяна просто помогала женщине реализовывать иконы. За определенный процент. Обычная коммерческая практика тут, на выставке.
– И в Голоднинском монастыре этого не знали?
– Ну, ручаться я не могу. Прости меня, Господи, если возвожу напраслину. Но, скорее всего, нет. Это был приработок Татьяны.
– А иконы и впрямь были ценные?
– Разные. Тут на выставке есть еще точки, торгующие, так сказать, антиквариатом. Там я видела и получше. Хотя вряд ли меня можно считать специалистом.
– А стоимость их колеблется в каких пределах?
– Конечно, речь идет о тысячах. Возможно, о десятках тысяч.
Сергей Георгиевич крепко задумался. Нужно немедленно узнать у матери Нины, привезли ли в монастырь с выставки старинные иконы. Если нет, то Арина-Лариса-Людмила именно свои поставки хотела скрыть. Скрыть любой ценой, даже убив продавщицу, которая могла проболтаться. Неужели обнаружение этих спекуляций могло так серьезно напугать убийцу? И почему именно сейчас, в эти дни?
Быстров, протянув план выставки монахине, спросил у Ангелины, терпеливо ожидающей, когда следователь отвлечется от размышлений:
– А какие еще точки с ценными иконами есть здесь, укажите на схеме.
Матушка долго изучала план и, взяв у следователя ручку, крестиком отметила три точки.
– Мне кажется, были и еще какие-то фирмы. Но названий я не помню.
Поблагодарив доброжелательную монахиню, общение с которой как-то благотворно, успокаивающе подействовало на Быстрова, он решил пройтись по ларькам с антикварными образами. Но прежде – звонок матери Нине. Инокиня очень удивилась вопросу Сергея Георгиевича и категорично отвергла предположение о торговле «какими-то там непонятными старинными иконами». «Мы торгуем или образами, писанными в монастыре, но это очень редко, или теми, что приобретаем оптом у одной крупной фирмы-производителя. Но это современное, массовое производство, пользующееся большим спросом из-за дешевизны и отличного качества. Приедете, я покажу вам, что это за иконы». Нина не любопытствовала, отчего детектив интересуется иконной тематикой, зато сообщила с радостью:
– А у нас новость – хорошая на этот раз. Галина вернулась!
– Слава Богу. Как она?
– Нормально. Молится. Скажите, а батюшку отпустили? – тихо задала монахиня вопрос, который, видно, больше всего интересовал сестер.
– Да. Следствию нечего ему инкриминировать. Ну, всего доброго.
Первая палатка, где продавались дорогие образы, не заинтересовала следователя. В ней иконы были современные, писанные. Письмо и резьба по левкасу, специальному грунту, которым покрываются иконные доски, дороги. Это настоящие произведения искусства. Мастерская, предлагающая свои работы, выглядела солидной. За прилавком сидел профессиональный художник, который во всех тонкостях, вдохновенно объяснял, как готовится древесина под киоты, которые тут же продавались. Цены на продукцию варьировались от пяти до трехсот тысяч. Второй ларек, маленький и неопрятный, будто заваленный вещами с блошиного рынка, заставил следователя присмотреться к нему попристальнее. Название над стендом оповещало о принадлежности его подмосковному храму. Торговала старыми, сумрачными ликами женщина без возраста, неопрятная, суетливо прячущая глаза. Сергей Георгиевич спросил о некоторых иконах, покрутил в руках облезлую полочку. Продавщица настороженно зыркала на покупателя. На вопрос, откуда раритеты, стала невнятно ссылаться на настоятеля, которого называла то отцом Геннадием, то Георгием. Быстров вынул удостоверение, представился по форме и потребовал у перепуганной, зардевшейся тетки отчета. Выяснилось, что никаких документов от храма у нее нет и торгует она исключительно по собственному почину, делясь с организаторами выставки выручкой. «Доски» берет на развале в Измайлове, известном всей Москве «вернисаже», где кучкуются художники и кустари, специализирующиеся на народно-прикладном искусстве. В памяти Быстрова вдруг всплыли слова – Палех, Жостово, Хохлома…
– Я, товарищ майор, никаких преступлений не совершаю. Там купила, а здесь с небольшой наценкой продала. Еле концы с концами сводим с сыном. Он только из армии вернулся, с переломанными ногами. Ни профессии, ни… – женщина махнула рукой, рухнула на стул и, уткнувшись в ладони, разрыдалась.
– Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, пожалуйста. Ваша торговля – не мой профессиональный интерес, поверьте.
