под счастливой звездой…
Он прервался.
Девушка продолжала молча идти.
Он бросил на нее недовольный взгляд:
— Ты ничего не сказала.
— Ты ни о чем не спросил! — удивленно откликнулась она.
Гайял отвернулся, глядя на Музей Человека.
Вскоре девушка прикоснулась к его руке:
— Гайял, я ужасно боюсь.
Гайял пристально смотрел на землю под ногами — у него в уме словно распустился огненный цветок:
— Видишь след на лишайнике?
— Вижу. И что же?
— Это тропа.
Ширль не понимала:
— Да, здесь прошли тысячи людей, принесенных в жертву. Значит, это тропа.
Гайял с трудом сдерживал бурную радость:
— Значит, мы в безопасности — если я не позволю заманить себя в сторону. Но ты… А! Мне придется тебя охранять. Не отходи от меня, ты должна оставаться в круге действия магического благословения. Может быть, в таком случае мы выживем.
— Не предавайся заблуждениям, Гайял Сфирский! — печально сказала девушка.
Но по мере того как они шли дальше, тропа становилась все более заметной, и настроение Гайяла соответственно улучшалось. Тем временем все ближе были развалины, отмечавшие местонахождение Музея Человека — и наконец они остановились прямо перед ними.
Почти ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-либо существовало хранилище всех познаний человечества. Обширный плоский участок был выложен белокаменными плитами, треснувшими и частично искрошившимися, как мел; в трещинах проросли сорняки, раздвигавшие остатки плит. Вокруг этого участка торчали несколько монолитов, источенных дождями и ветром, покрытых вмятинами и в той или иной степени обвалившихся. Когда-то они служили опорами величественному своду, но теперь ни от свода, ни от стен ничего не осталось — можно было только гадать, какими они были в древности.
Гайял и Ширль шли по ломаным белым плитам посреди напоминавших пни обломков каменных пилонов, открытых ветрам бесконечного времени и прохладным красным солнечным лучам. Мрамор тысячи раз заносило пылью с гор, и тысячи раз эту пыль смывали дожди: от тех, кто строил Музей, не осталось ни пылинки — их забыли так давно, что даже предания ничего о них не помнили.
— Подумать только! — говорил Гайял. — Какой невероятный объем знаний был когда-то сосредоточен на этом месте — и вся эта мудрость смешалась с прахом… В том случае, конечно, если не удалось спасти и сохранить Куратора.
Ширль тревожно посматривала по сторонам:
— Я все время думаю о входе в Музей и о том, что́ нас ожидает… — Помолчав, она прошептала: — Гайял! Я боюсь. Я холодею от страха… Что, если нас разлучат? Что, если нас будут пытать и убьют? Меня будут насиловать, мучить — я цепенею от ужаса…
У Гайяла пересохло в горле — он тоже боялся. Но он заставил себя не поддаваться панике:
— Пока я дышу, пока я могу драться, нас никто не тронет.
Ширль слабо простонала:
— О Гайял! Гайял Сфирский! Зачем ты меня выбрал?
— Я выбрал тебя потому, что глаза мои впились в тебя, как бабочка впивается в цветок гиацинта, полный нектара, потому что ты прекраснее всех твоих подруг — и потому что я верил, что тебя, победительницу конкурса красоты, ожидали только торжества и поздравления.
Судорожно вздохнув, Ширль сказала:
— Нужно набраться храбрости. В конце концов, если бы выбрали не меня, на моем месте стояла бы другая девушка — и так же дрожала бы от страха… А вот и вход.
Гайял глубоко вздохнул, набычился, шагнул вперед:
— Что ж, посмотрим, что нас ждет…
Входом в Музей служила плоская дверь из черного металла, вделанная в ближайший монолит. Не сворачивая с тропы, Гайял подошел к этой двери и решительно постучал костяшками пальцев по висевшему рядом небольшому медному гонгу.
Дверь со стоном повернулась на петлях и распахнулась — из прохода дохнуло прохладным сырым воздухом подземелья. В черном проеме ничего не было видно.
— Эй там, внутри! — громко позвал Гайял.
Послышался тихий голос, слегка потрескивающий и срывающийся, словно задыхающийся после рыданий:
— Заходите, заходите! Вас ждали, вас ждут.
Гайял наклонился, погрузив голову в дверной проем и пытаясь что-нибудь разглядеть.
— Нам нужен свет, чтобы мы не сбились с пути и не упали куда-нибудь.
Едва слышный голос ответил:
— Вам не нужен свет. Везде, где бы ни ступали ваши ноги, — там и лежит ваш путь. Так завещал Путепроходец.
— О нет! — возразил Гайял. — Мы хотели бы видеть того, кто нас принимает. Мы пришли по его приглашению. Общепринятые правила гостеприимства требуют по меньшей мере какого-то освещения. Прежде чем мы спустимся в подземелье, оно должно быть освещено. Мы пришли в поиске знаний, и нас следует принимать как почетных гостей.
— А, знания, знания! — послышался полушепот. — Знания вы получите в изобилии — любые сведения о самых странных вещах, — вы утонете в океане знаний…
Гайял прервал бормотание скорбного, вздыхающего голоса:
— Кто ты? Куратор? Я проделал путь длиной в сотни лиг, чтобы встретить Куратора и задать ему вопросы. Ты — Куратор?
— Ни в коем случае. Я проклял имя Куратора — ничтожества и предателя.
— Так кто же ты?
— Никто, никто. Я — не более чем абстракция, эмоция, скользкое поползновение страха, выделение страха, сотрясение воздуха, остающееся после того, как умолкнет вопль…
— Ты говоришь человеческим голосом.
— А почему нет? То, о чем я говорю, скрывается в глубочайшем драгоценном средоточии человеческого мозга.
Гайял огорченно сказал:
— Твое приглашение больше не кажется многообещающим.
— Не важно, не важно! Вы должны войти… не бойтесь темноты, входите сейчас же… Повелитель — то есть я сам — устал, его одолевает дремота…
— Если будет светло, мы войдем.
— Свет запрещен! В Музее нет и никогда не будет наглого, бесстыдного света!
— В таком случае придется установить новый порядок приема гостей, — заявил Гайял, вынимая из-за пояса Сверкающий Кинжал. — Да будет свет!
Из шара на конце рукоятки вырвалась ослепительная струя света. Стоявший во мраке долговязый призрак завизжал и распался на блестящие обрывки, как изрезанная ножницами фольга. Облачко искр покрутилось в воздухе и пропало; призрака больше не было.
Ширль, до сих пор наблюдавшая за происходившим в полном оцепенении, словно завороженная, тихо ахнула и прижалась к Гайялу:
— Как ты осмелился бросить вызов скорбному призраку?
Гайял почти смеялся, но голос его дрожал:
— По правде говоря, не знаю… Пожалуй, я просто не могу поверить в то, что норны привели меня с мирных цветущих холмов Сфира через леса и горы сюда, в северную пустыню, только для того, чтобы я послушно позволил себя сожрать. Недоверие к непоследовательности и бессмысленности судьбы придает мне смелости.
Поводя рукояткой кинжала налево и направо, он увидел, что они находились на площадке перед провалом, вырезанным в плавленом камне. Внизу зияла темная пустота.
