они продолжили осмотр галереи. Шаг за шагом они миновали, одно за другим, непревзойденные творения человеческого вымысла — до тех пор, пока такое сосредоточение воспламеняющего дух гения не привело их в состояние почтительного онемения.
— Какие великие умы преданы забвению! — тихо говорил Гайял. — Какие великолепные порывы души исчезли, погребенные веками! Какие чудеса творения, которыми восхищались поколения, уже никто не помнит… Никогда больше не будет ничего подобного — теперь, в последние мимолетные дни, человечество гниет, как перезревший фрукт. Вместо того чтобы побеждать Вселенную и овладевать ею, самое большее, на что мы способны, — обманывать ее трюками чародейства.
— Но ты, Гайял, — возразила Ширль, — ты не такой. Ты не такой, как мы…
— Я хочу знать! — яростно выпалил Гайял. — Всю жизнь меня одолевает эта страсть, я покинул старую усадьбу в Сфире, чтобы учиться у Куратора. Меня не удовлетворяют бессмысленные достижения колдунов, заучивших наизусть формулы, основы которых им непонятны!
Девушка смотрела на него с удивлением, граничившим с восхищением, и Гайял изнывал от любви. Ширль почувствовала его трепетное обожание и безрассудно прошептала:
— Я твоя, Гайял Сфирский. Я преклоняюсь перед тобой…
— Когда мы обретем покой, — отозвался Гайял, — мир исполнится блаженством.
Они повернули за угол — в другой, еще более просторный выставочный зал. Здесь снова раздавались пощелкивающие звуки, которые они слышали в темном вестибюле, но теперь они становились громче и, казалось, еще настойчивее предупреждали об угрозе. Судя по всему, звуки проникали в галерею через арочный проход, находившийся в ее дальнем конце.
Гайял потихоньку приблизился к этому проходу; Ширль следовала за ним по пятам. Они заглянули в следующее помещение.
Со стены на них смотрело гигантское лицо, высотой примерно в полтора человеческих роста. Подбородок лица покоился на полу, а весь череп, кроме лицевой части, был погружен в стену.
Гайял отшатнулся и отступил на шаг. Здесь, среди роскошного изобилия радующих глаз экспонатов, эта карикатурно увеличенная физиономия создавала потрясающий диссонанс, изобрести который было под стать только сумасшедшему. На уродливом, чудовищном портрете застыло тошнотворное выражение тупой, вульгарной, непристойной насмешки. Красноватый отлив на мертвенно-серой коже лица напоминал игру света на поверхности вороненого металла, тусклые глаза были окружены складками зеленоватой плоти. Под комковатым, слишком маленьким носом обвис омерзительно пухлый рот.
Охваченный внезапными сомнениями, Гайял повернулся к Ширли:
— Тебе не кажется, что выставлять такое произведение в Музее Человека было бы по меньшей мере странно?
Девушка в отчаянии смотрела широко раскрытыми глазами на огромную безобразную физиономию. Ее рот приоткрылся и дрожал, подбородок увлажнился. Она схватила Гайяла за предплечья трясущимися руками, пытаясь оттащить его назад, в выставочную галерею.
— Гайял! — всхлипывала она. — Гайял, уйдем отсюда! — Ее голос истерически срывался. — Уйдем, Гайял, скорее!
Он удивленно обернулся:
— Почему? Что случилось?
— Эта ужасная маска…
— Всего лишь извращенный продукт какого-то старческого ума…
— Она живая!
— Не может быть!
— Живая! — Ширль трясла его за плечи. — Она на меня взглянула, потом ее глаза передвинулись, и она посмотрела на тебя. И пошевелила губами…
Гайял освободился от рук девушки — и оцепенел. Не веря своим глазам, он резко набрал воздуха в грудь и медленно, сдавленно выдохнул.
Лицо изменилось. Оно больше не выглядело тупым, тусклые глаза прояснились. Губы покривились, послышалось шипение исходящего газа. Рот великана открылся — из него высунулся огромный болтающийся серый язык. Из языка мгновенно выросло щупальце, покрытое слизью, с рукой на конце, пытавшейся схватить Гайяла за лодыжку. Гайял отскочил — рука не достала до него, щупальце свернулось.
Похолодев от страха, Гайял выскочил обратно в выставочный зал. Но щупальце снова развернулось, рука на конце щупальца обхватила пальцами лодыжку девушки. Глаза гигантской физиономии заблестели, на ее повисшем языке образовалась новая припухлость, из которой росло еще одно щупальце… Ширль споткнулась, упала и продолжала лежать без чувств, неподвижно уставившись в потолок с пеной у рта. Гайял кричал как безумный, но не слышал собственного крика — подбежав к отростку чудовища, он стал рубить его кинжалом. Он хотел рассечь кисть серой руки, но кинжал отскакивал от упругой плоти так, словно прикосновение к ней вызывало у благородного оружия непреодолимое отвращение. Едва сдерживая рвоту, Гайял схватил щупальце обеими руками и, приложив отчаянное усилие, сумел переломить растущую на нем конечность через колено.
Великанское лицо поморщилось, щупальце отпрянуло. Гайял схватил девушку за руки, оттащил ее в выставочную галерею, поднял ее и отнес подальше от арки.
Вернувшись к проходу, он снова заглянул в него, содрогаясь от страха и ненависти. Огромный рот закрылся; лицо, разочарованное неудачей, презрительно усмехалось. Теперь Гайял заметил нечто странное: из влажной ноздри гиганта сочился белесый дымок. Кружась медленным вихрем, дымок корчился и судорожно увеличивался, превращаясь в высокую фигуру, закутанную в белый саван, с изможденным лицом и глазами, черневшими подобно глазницам черепа. Испуская мяукающие стоны, призрак, явно страдавший от мягкого освещения, полетел, волнообразно покачиваясь, в сторону галереи. Призрак время от времени останавливался, словно натыкаясь на невидимое препятствие, но затем продолжал прерывистое воздушное перемещение.
Гайял не двигался. Он больше ничего не боялся, страх перестал иметь значение. Мозг может реагировать только в той мере, в какой изобилие ощущений не превышает способность к восприятию. Почему бы он стал бояться призрака? Он мог разорвать его на части голыми руками — в конце концов, это был всего лишь вздыхающий туман.
— Прочь, назад! — раздался новый, незнакомый голос. — Прочь! О, мои талисманы, мои амулеты! Беда, беда! Горе Торсинголу… Изыди, чертов призрак, вернись туда, откуда вылез! Прочь, говорю! Изыди, а не то я приструню твоего повелителя актиническим разрядом! Тебе запрещено здесь находиться — таков непреложный указ Ликургата! Да-да, именно так — Ликургата Торсингола! Так что изыди, будь так любезен.
Призрак задержался, покачиваясь в воздухе, — его черные глазницы свирепо, но бессильно уставились на старика, ковылявшего по галерее.
Отступая рывками, летучий призрак вернулся к сопливому лицу, и оно всосало его в ноздрю.
Из уст уродливого гиганта послышался булькающий рокот — он широко разинул пасть, превратившуюся в подобие серой пещеры, и отрыгнул струю белого газа, напоминавшего пламя, но все же не пламени. Пелена этого газа устремилась к старику — тот даже бровью не повел. Вокруг металлического стержня, укрепленного высоко над аркой прохода, образовался быстро вращающийся диск золотистых искр. Искры рассыпались по пелене белого газа — пелена втянулась в рот огромного лица, откуда тут же высунулась черная антенна, изогнувшаяся в сторону вращающегося диска и поглотившая золотистые искры. На какое-то время наступило мертвое молчание.
Старик прокряхтел:
— А, подлое исчадие потустороннего мира! Не даешь мне покоя, хочешь, чтобы я сдался и сложил с себя полномочия? Не дождешься!
