Попадая в такие вещи, ты учишься обращать внимание на самые безобидные мелочи. Никогда не ходишь прямыми путями, держишься подальше от тупиковых кварталов, избегаешь открытых мест и сворачиваешь с нужной тебе дороги, как только чуешь за собой след. И анализируешь абсолютно все явления, что происходят вокруг тебя. Блики солнца, мелькания теней, рождение звуков. Оно не происходит само по себе. Что-то заставляет их возникнуть. Ветер, птица, кошка… или человек?
Бойся человека. Иначе не выжить.
Худощавого паренька лет семнадцати от роду я засек как только прошел мост и свернул на Свердлова. В серых джинсах, шерстяном свитере, черной болониевой куртке. Он не шел за мной, он пересек улицу перпендикулярно и скрылся за бетонной громадиной цокольного этажа бывшего транспортного управления. Можно бы допустить, что он появился второй раз у меня за спиной случайно (его выдал случайный шарк подошвы по асфальту — он слегка прихрамывал), но в нашем деле случайностей не бывает.
Я очередной раз, что называется, колоду срезал. Сдвинулся вглубь жилого массива, немного забирая назад, будто бы собираясь возвращаться, и снова продолжил путь вдоль Свердловской. Пацанчик если один, то отстанет, наверняка поймет, что, коль третий раз увижу, смогу и пулю меж глаз влепить. Тут уж вообще ни о какой случайности речи идти не будет. А если их несколько, то наверняка засветятся при перемещениях.
Ну вот, о чем я говорил? Топотом себя выдают. Перебежками. Молодые, человек шесть. Знают, что я с оружием, поэтому открыто нападать не хотят, ищут подходящее местечко.
Что ж, кружите меня, кружите.
Ускорив шаг, метров через пятьдесят я вышел обратно на Свердловскую. Огляделся, остановился между ржавой автобусной остановкой и поваленной на проезжую часть громадной липой. Дряхлый скелет в женской одежде на канализационном стоке, лицом вниз, черные лаковые туфельки на каблучках.
А вот и мой козырь из рукава. Лысоватый коротконогий мужичок с аккуратным аквариумным брюшком и рюкзаком за плечами выгулькнул из-за рядов небольшого продовольственного рыночка с той стороны улицы. При этом сделал вид, будто бы я ему совершенно неинтересен. Равнодушно глянул на меня глазами девицы из высшего общества, поспешным шагом прошел к перевернутой будке ремонта обуви и скрылся за углом разгромленного мародерами магазина.
Как я и думал, на лоха силки расставлены. На жадность тягачевскую рассчитано. Мужичок полный, значит, не голодает. Вещмешок не порожний при себе. А на поясе всего-то «макар» болтается. Для рецидивиста вроде меня задачка на пять минут работы. Как же тут не повестись?
И я хаваю наживку. Пусть так думают те, кто ее подослал. Пересекаю дорогу, сворачиваю за угол, куда ушел пузатый. Прямо — дворик небольшого склада, огражденный высоким бетонным забором. Ворота широко распахнуты, возле рампы застыли на вечную погрузку два грузовика. Справа «спринтер» зеленый стоит, стекол нет. Стекол в нем нет, потому что внутри наверняка засада. Идеальное место для подлова недалекоглядных тягачей.
Пацаны уже близко. Они и не шифруются особо, становится слышна даже их негромкая перекличка. Просто отлично. Я их даже начинаю любить. Хотят пострелять? Устроим.
Я делаю вид, будто иду за толстяком на территорию склада. Даже нож вытягиваю и вроде как за спину прячу. Если же играть, то на все сто, верно? Не спускаю алчных глаз с толстозадой подсадной утки, которая огибает грузовик и поднимается по ступеням на подъездную рампу…
— Господи, храни меня…
Как только равняюсь с воротами, изо всех сил срываюсь в бег. Внезапность — мой второй козырь. Те, кто устроил засаду, скорее всего, ждут от меня другого поведения. Они думают, что моя цель — их приманка. Но, вломившись во дворик, я бегу не к складу, а мимо него. К сложенным в углу территории ящикам. Сзади слышу недовольные возгласы, клацанье оружия.
Не ждали? Суматоха сыграла мне на руку. Они даже выстрелить не успели, когда я с разгону взбежал по ящикам на стену и спрыгнул с той стороны ограды. Дурачок, наверное, подумали. А мне-то что?
Шов на боку напомнил о себе, перед глазами потемнело, но я обуздал боль, сжав челюсти. Вбежав на детскую площадку возле трехэтажного дома, я едва не распластался на песочнице, перепрыгивая через укопанные до половины скаты. Чуть нож не потерял.
Тем не менее мне было радостно на душе от другого. Преследовавшие меня пацаны конечно же — ну конечно же! — ворвались на территорию склада. Куда бы я еще мог побежать? И естественно, ломанулись к рампе, думая, что именно внутри широкого складского помещения я от них и скрылся.
Таким образом одни разводилы попали под горячую руку другим разводилам, обозленным еще и оттого, что лысый «пассажир», за счет которого они намеревались разжиться боеприпасами, тупо их оболванил.
— Я не понял, вы че тут шастаете, суки?! — проревел кто-то.
Тут же разорвал тишину треск «калашей», бас-гитарой застучал ручной пулемет, закричали в один голос сразу несколько парней.
— Скормил я вас, мрази, — говорю, сплевывая с зубов песок.
А спустя всего несколько секунд там снова все было тихо. Три контрольных «бабах!», и все, тишина.
Я выдохнул, поднялся, стряхнул с себя песок. Тот же хриплый бас заматерился внутри склада, в ответ ему недовольно визжала, судя по голосу, пузатая приманка. Двое с оружием взошли по ящикам к краю плиты, оттуда высматривали меня, как мышь орлы. Поняли, что их руками хвост свой обрубил, замахали руками, мол, сюда ходи, хитрожопый. Да уж, никто не любит, чтоб их уделывали. Но неужели все так плохо? Наверняка ведь будет чего снять с «конкурентов».
Всяко я не стал испытывать их терпение. Перетащил «галиль» свою на грудь и быстренько слился с кустарниками, растущими вдоль трехэтажки. Свернул за угол и дал деру. Все равно круто я отделался за счет профсоюза. Всегда бы так.
Похавать бы чего. Кстати, тут недалече мой корешок живет. Может, наведаться, все равно до стрелы с Призраком времени еще хватает.
К дому, занятому Варягом, я добрался минут за тридцать и, к счастью, без особых проблем. Так, пару стервятничков повстречал, что на звуки выстрелов вспорхнули. На меня они не велись. Слишком жирным куском сочли. Может, узнали?
А все-таки удачное местечко метатель молота выбрал: на возвышении, в стороне от дороги, бывший хозяин (наверняка не бедный человек) выкупил даже соседние участки, чтоб соседи не шастали под его каменным забором. Закатал жалкие домишки под асфальт, окружив себя квадратами свободного пространства. Незамеченным не подберешься.
Я знал, где Варяг расставил растяжки, где в земле прикопаны капканы и где лучше не перелазить через забор, чтоб не нарваться на пулю от самого хозяина. Впрочем, последнего дома не было — я помаячил минут пять перед створками ворот с хитреной ковкой и острыми окончаниями. Был бы тягач дома, конечно же меня заметил бы.
Проникнуть в этот дом для меня не проблема. В гостях здесь я был не один раз, к тому же добряк Варяжский особо не пытался скрыть от меня место, где прячет запасной ключ. Впрочем, я бы и сам его нашел, было б время и желание.
На кухне у Варяга особо не прокормишься, но тут ведь понятно: как и я, он не держит схрон у себя дома. Никто из более-менее опытных тягачей так не делает. Ну мне особо-то и не надо. Обойдусь малым. Я разрезал булку домашнего черного хлеба напополам, смочил водой из ведра, обильно присыпал сверху сахаром. От это я понимаю, вкус, узнаваемый с детства. Хрустит сахар под зубами, на языке тает, и ржаной хлеб вкуснее всяких там круассанов. Хоть и челюсти ноют от усилий, а все равно — вкуснотища же! У Варяга еще и мясо вяленое на леске висит, но на деликатес я уж зариться не буду, вообще сволочь, подумает.
Хлебца оказалось враз. И с тем пока управился, вспотел.
На фотографии в коридоре он улыбается вместе с Машей, женой своей. Счастливые были тогда еще. В коридоре я нахожу ручку, квитанцию за свет.
«Голодный приходил, хлеб одолжил. Верну. Салман», — накарябал с обратной стороны.
До городского универмага шагалось веселее. В кишках уютно урчало, во рту все еще ощущался сладкий привкус «белой смерти», а чего нам еще надо-то? Так и топать удобнее, даже дырень в боку ныть перестала.
Проникши в один из классов музыкальной школы, где во время эвакуации был развернут мобильный госпиталь, я поднялся на второй этаж. Обогнув ряды стоящих в коридоре брошенных наспех каталок с желтыми простынями, я зашел в самый дальний класс. Пыль, грязные матрасы на полу, горы пустых ампул, кучи битого стекла, подставки под капельницы, портреты великих композиторов и оперных певцов на стенах. Мебели нет вообще никакой: ни парт, ни шкафов, местами и пол сорван: две зимы ведь миновало, все бесхозные строения неизбежно подверглись разграблению. Музыкальная школа из-за наличия в ней древесины, конечно, занимала в этом рейтинге первое место.
