Я потряс головой:
– Мила, каким же образом получилось, что Юля осталась жива и позвонила? Она что, выплыла и понеслась в Москву?
Мила повертела пальцем у виска.
– Вы совсем того, да? Они с Пашей поругались, уж не знаю, в чем дело было, только Павел ей гадостей наговорил и один улетел. А Юля осталась. В общем, я плохо ситуацию знаю. Когда беда случилась, Юля ничего не рассказывала, только плакала и твердила:
– Ну почему я вместе с ним не полетела?
А потом время прошло, она замуж вышла, ребеночка родила. Мама наша ее осудила, а я считаю, что жизнь продолжается, нечего себя вместе с умершим хоронить, не в Индии живем, чтобы вдову на костре погребальном сжигать. Да она и не жена Пашке была. Я с Юлей дружу, вернее, общаюсь, мы созваниваемся.
– Дайте мне ее телефон, – попросил я.
– Без проблем, – ответила Мила, – записывайте.
Оказавшись в машине, я сразу набрал Юлин номер и услышал тихий голосок:
– Але.
– Позовите Юлю.
– Маму?
– Да.
– Она спит, ей в ночную смену.
– Подскажите, когда она проснется?
– Ну… не знаю, я в это время уже сама дрыхну.
– Можете маме записку написать?
– Не-а.
– Почему же?
– Я на роликах каталась и упала, теперь правая рука в гипсе, а левой писать не умею.
– Если я позвоню в десять вечера, застану вашу маму?
– Я телефон выключу перед тем, как лечь, – бубнила девочка, – муся по будильнику встает.
Потерпев полнейшую неудачу, я решил «заехать» с другой стороны:
– Мама где работает?
– Продавщицей в магазине «Наш дом», в отделе посуды.
– И уходит на работу так поздно?!
– Он круглосуточный, – объяснила девочка, – а за ночь больше платят.
Я повесил трубку и поехал домой. Ладно, сейчас сам лягу и покемарю чуть-чуть, а затем поеду в «Наш дом» и разыщу в посудном отделе Юлю, может, она расскажет мне правду? Похоже, в этой истории есть какая-то тайна, и, может быть, Юля ее знает и почему-то морочит родственникам Павла голову. Конечно, он прошел регистрацию, раз милиция сообщила родным, что он летел… А вдруг он потом передумал и вернулся к Юле? И по какой-то причине они скрыли это от родных…
Глава 25
Войдя в квартиру Норы, я невольно закашлялся. Пахло как в бане, чем-то травянисто-растительным. Я не слишком большой любитель греть кости на полке, но пару раз Макс затаскивал меня в парилку, и я очень хорошо запомнил дух от растворов, которыми приятель плескал на раскаленные камни. Вот и у нас, как в бане, жарко, просто дышать нечем.
Я прошел в свою комнату, снял пиджак, повесил его на спинку стула, потом отворил окно, оперся о подоконник и вытащил сигареты. Не знаю, как других людей, а меня угнетает жизнь в окружении высотных домов. Во времена моей молодости журналисты очень любили употреблять штамп «каменные джунгли». Правда, за этими двумя словами, как правило, следовали названия городов: Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон и другие, кроме тех, что принадлежали к соцлагерю. Это в их, чуждом нам капиталистическом мире люди задыхались в мегаполисах, а в Москве, Софии, Праге дышали свежим воздухом и слушали пение птиц. И что самое интересное, мы верили в это горячо, искренне.
– Вава, – закричала, вбегая ко мне, Николетта, – немедленно закрой окно!
Я повернул голову и спокойно ответил:
– В квартире жарко.
– Захлопни створки.
– Но почему?
– Дует.
– Прости, Николетта, моя комната в самом конце квартиры, место, где ты сейчас спишь, далеко отсюда…
– Это из-за мандрагоры, ее нужно готовить без притока свежего воздуха.
Я послушно затворил окно и сел в кресло.
– Ты очень скрытный, – надула губки Николетта, – нет бы рассказать, где бываешь, чем занимаешься! Я обязана быть в курсе дел! Вдруг ты попадешь в дурную компанию!
Все понятно, у Николетты очередной приступ материнской любви, накатывает он на нее примерно раз в пять лет и длится около часа. Далее события станут развиваться следующим образом: маменька откроет шкаф, переворошит вещи, сообщит, что мне следует купить себе новые костюмы, затем посоветует сходить в парикмахерскую, поцелует в щеку и упорхнет, очень довольная собой. Мне и в голову не придет делиться с ней сокровенными мыслями. Я никогда не откровенничал с матерью, не спрашивал у нее совета и не просил помощи, бесполезное это дело, а порой даже опасное. Любую полученную информацию Николетта, самозабвенная сплетница, не способна удержать при себе, все мигом станет известно заклятой подружке Коке, а уж та разнесет чужие тайны по всем гостиным.
Николетта подошла ко мне.
– Вава, тебе пора постричься.
Ну вот, я ошибся в последовательности действий, сейчас она рванет к шкафу!
Николетта бодро дорысила до гардероба.
– Ужасно, – заломила она руки, разглядывая вешалки, – совсем нет приличной одежды. Широкие лацканы давно не носят!
– Мне нравится.
– Отвратительно! А галстуки!
– С ними что?
– Слишком узкие.
– Я не люблю лопатообразные!
– Молчи, Ванечка, – замахала руками Николетта.
Я вздохнул. Похоже, маменька сегодня в ударе. Последний раз она называла меня Ванечкой лет… ну не припомню когда!
– А эти брюки! К ним же нужен пиджак!
– Вот он, на стуле!
– Ванечка! Разве так можно! Ты испортишь вещь! Плечи провиснут!
Николетта схватила пиджак, мирно висевший на спинке, и принялась интенсивно встряхивать его. На пол упала бумажка.
– Это что? – удивилась маменька.
– Обертка, я мороженое съел!
– Эскимо? А мне почему не принес? Вава!
Понятно, припадок любви закончился, я вновь Вава!
– Сходи в магазин, – потребовала Николетта, – принеси мне именно такое! Фруктовый лед!
– Он слишком калориен, – попытался я испугать Николетту.
Пальчик с идеально отполированным ноготком ткнул в строчку, напечатанную на бумажке.
– Ерунда, – провозгласила маменька, – по сути, это просто замороженная вода.
– С красителями. А ты занимаешься очищением и омолаживанием.
– С соком, стопроцентным!
– Не верь рекламе.
– Вава!!!
– Уже иду, – покорно кивнул я.
– Всем купи.
– Николай с Верой такое не едят.
– Отчего же?
– Ну…
– Вава!!!
Я молча пошел к двери. Остановить ураган невозможно.
В супермаркете я потолкался между холодильниками и, о радость, нашел именно то эскимо, обертка от которого попалась Николетте. Девушка на кассе, увидав пакет с мороженым, предостерегла меня:
– Сюрприз не в каждой упаковке. На десять эскимо только одно с игрушкой.
– Без проблем, – улыбнулся я, – пробивайте.
Навряд ли Николетта, Николай и Вера будут переживать, если им не достанутся резиновые машинки.
Дома гулял сквозняк. Я вошел в столовую, обнаружил всех в сборе и спросил:
– Теперь уже можно открывать окна?
– Да, – кивнул Николай, – мандрагору сварили.
– Она не простудится? – съехидничал я.
– Нет, – совершенно серьезно ответил целитель, – следует соблюдать осторожность только при кипячении.
– Принес? – перебила его Николетта.
Я протянул маменьке эскимо.
– Вава! Что за манеры! Предложи сначала Николаю с Верой!
– Вряд ли вы захотите мороженое, – улыбнулся я, глядя на парочку.
– Отчего же? – удивился Николай. – С большим удовольствием.
– Оно, наверное, вредное, – не утерпел я, – холестерин, углеводы, ну и так далее.
– Фруктовый лед можно, – кивнула Вера, – изредка.
Троица принялась было разворачивать бумажки.
– Николетта, стойте, – спохватился целитель, – сначала нужно выпить мандрагору. Очень хорошо получится, снадобье любит сладкое. Заедите его мороженым. Я сейчас.
С несвойственной ему расторопностью Николай выскочил в коридор, потом вернулся, неся стакан, накрытый черным платком.
– Внимание, – провозгласил он, – день великолепный, не тринадцатое число, не пятница. Время подходящее, полдень миновал. Все встали сегодня с правой ноги… Ну, Николетта, бог в помощь!
Маменька размашисто перекрестилась, целитель сдернул платок. Николетта схватила стакан. Я во все глаза наблюдал за происходящим.
– Одним махом, – зудела Вера, – не отрываясь.
– Не ставьте пустой стакан на стол, – взвизгнул Николай.
Маменька замерла:
– Почему?
Целитель нахмурился:
– Ужасная примета, хуже черной кошки на дороге.
– Куда же его деть? – удивилась Николетта.
– Порожнюю посуду следует тут же отнести в кухню и поместить в раковину, желательно с водой.
– Стакан должен быть с водой или мойка? – решил уточнить я.
– Вава, – сердито заявила маменька, – у тебя просто отвратительный отцовский характер. Тася, забери стакан. Тася, Тася! Ну глухая, Тася!
– Вам чего? – всунулась в комнату Ленка.
– От тебя ничего, – рявкнула маменька, – где моя прислуга?
– Сами ж ее в химчистку отправили, – сообщила Ленка.
– Сделай одолжение, – попросил я, – унеси стакан.
