ценных работников не уволился, и люди его любили».
Рид никак не отреагировал на юмор висельника. Он просто продолжал, словно цитируя заученное. Я убрал его слайды, но эту речь Рид определенно репетировал. Он явно нервничал, выкладывая мне все это.
«Марк, – сказал Рид. – Мы приближаемся к проблемам, и я хочу, чтобы ты понял, как акционер, что от этого маленького бизнеса уже достаточно дыма, чтобы понять, что огонь больше, чем кажется. Нам нужно осуществить задуманное. Мы должны двигаться быстро и почти безупречно. Конкуренция будет жесткой. Yahoo! начался с выпускного школьного проекта, превратившись в компанию стоимостью шесть миллиардов долларов благодаря четкой реализации. Нам нужно сделать то же самое. И я не уверен, что мы сможем это сделать, если ты будешь руководить в одиночку».
Он помедлил, потом посмотрел вниз, словно пытаясь набраться сил, чтобы сделать нечто сложное. Потом посмотрел прямо на меня. Помню, я подумал: он смотрит мне прямо в глаза.
«Так что я думаю, лучшим возможным выходом будет, если я присоединюсь к компании на полный рабочий день, и мы будем управлять ей вместе. Я как генеральный директор, ты как президент».
Он снова подождал. Не видя никакой реакции, он надавил. «Не думаю, что я реагирую слишком бурно. Я полагаю, это разумное решение в сложной ситуации. И я думаю, что союз президента и генерального директора даст этой компании команду лидеров, которую она заслуживает. Мы можем создать историю, которой будем гордиться до конца наших дней».
Наконец, милосердно, он остановился, немного отклонился назад на стуле и глубоко вздохнул.
Я сидел, не говоря ни слова, лишь медленно кивая. Это именно то, что случается, когда с небес на вашу голову падает пианино.
Рид гадал, почему я не видел ситуацию с той же ясностью и логичностью, как он. Я знал, что Рид не мог понять, что происходило у меня в голове. Слава богу, потому что слова, которые проносились у меня в голове, не были вежливыми.
Я знал, что многое из того, о чем он говорил, было правдой. Но я также знал, что мы имеем в виду мою компанию. Это была моя идея. Моя мечта. А сейчас это был мой бизнес. Пока Рид находился в Стэнфорде и TechNet, я положил всю свою жизнь на построение компании.
Было ли реалистичным ожидать, что каждое решение окажется правильным? Неужели мне не дозволено работать своим способом, прокладывая путь через ошибки?
Но в этом он тоже был прав. Он был прав насчет некоторых наших ошибок и будущего. Но моя первая реакция на то, что Рид сказал в тот день была больше о том, что что-то не так с ним, а не со мной. Я думал: он осознал, что сделал ошибку всей жизни. Может быть, заскучал в Стэнфорде и решил все бросить? Может быть, он разочаровался в своей работе над образовательной реформой в TechNet? Он пропустил самые первые дни Netflix, потому что хотел изменить мир, провести революцию в образовании. Тогда как большинство учителей и администраторов, с которыми он сталкивался, просто хотели, чтобы их зарплата повышалась вместе со стажем. А теперь, увидев, что маленькая безумная идея, которую мы проверяли вместе, имеет реальный потенциал, он «внезапно» обнаружил проблемы в моем руководстве? Был ли я неспособен руководить компанией в одиночку, или он просто хотел вернуться, не ранив свое эго из-за того, что станет моим сотрудником?
Я был разъярен и обижен. Но еще, даже в тот момент, я знал, Рид был прав.
Как эта смесь эмоций выглядела со стороны, знает только он. Но, должно быть, выглядело это так себе, поэтому Рид понял, что должен сказать что-нибудь хорошее – положить верхнюю булочку на дерьмовый сэндвич.
«Не расстраивайся, – наконец ляпнул он. – Я испытываю к тебе огромное уважение и привязанность. Мне больно быть настолько суровым. В твоем характере и деловых качествах существует миллионы деталей, которыми я глубоко восхищаюсь. Я бы с гордостью назвал тебя партнером».
Рид снова замолчал. Кажется, было что-то еще. Но как вообще возможно было сказать что-то еще? У меня голова шла кругом.
«Рид, мне надо время, чтобы переварить это, – сказал я. – Слушай, ты не можешь просто так прийти ко мне в кабинет и предложить отдать управление компанией. И ожидать, что я скажу: “О, конечно, это так логично!”»
Мой голос снова стал громче, так что я замолчал.
«Я не предлагаю отдать мне компанию, – сказал он. – Я предлагаю управлять ей вместе. Как команда».
Наступило долгое молчание.
«Послушай, чем бы все это ни кончилось, я твой друг, – сказал наконец Рид, поднимаясь. – Но если ты категорически против, я не собираюсь заталкивать тебе эту идею в глотку, даже если с моей позиции акционера могу это сделать. Я слишком тебя уважаю. Если ты не веришь, что все это в интересах компании, и не хочешь идти по этому пути, я это приму. Мы просто продадим Netflix, вернем деньги инвесторам, разделим прибыль и разойдемся по домам».
Когда он выходил из кабинета, то закрыл за собой дверь осторожно, точно покидая больничную палату. Солнце садилось, но я не встал, чтобы включить свет. Я сидел в темноте до тех пор, пока не ушли почти все. Все, кроме Хо, который появился около девяти, насвистывая и барабаня пальцами по покрытой жирными пятнами коробке из-под пиццы.
Крайняя честность прекрасна до тех пор, пока не направлена на тебя.
Я не собираюсь лгать вам или самому себе. То, что Рид сказал мне тем сентябрьским днем, ранило. На самом деле ранило. Не потому, что Рид был злым, – но потому, что он был честен. Это была жестокая, строгая, срывающая покровы честность. Крайняя честность, такая же, как та, что мы практиковали с самого начала – в моем «Вольво» на семнадцатом шоссе. У Рида не было ни камня за пазухой, ни каких-то скрытых мотивов. Он руководствовался интересами бизнеса и слишком меня уважал, чтобы сделать что-то еще, кроме как выложить неприкрытую правду. Он просто отнесся ко мне так, как мы всегда относились друг к другу.
И чем больше я об этом думал, тем больше меня задевала презентация. Было ли это топорно? Да. Было ли это полностью в духе Рида – попытаться выстроить деликатный, эмоционально устойчивый разговор в безопасных границах анимированных слайдов презентации наподобие тех, что я научил его делать? Тоже да.
Но оскорбительно? Нет. Сейчас, когда я сидел в темноте, а
