что-то новое.
Но в связи с этим же мне кажется, что правильным было бы отразить изменения, разделив наши акции. IVP инвестировало под обещание, что мы сможем работать, как председатель и генеральный директор. Было бы неправильным вернуться к ним и сказать, что это не сработало, и нам надо еще два миллиона акций для меня.
Я не мог поверить в то, что читал. Далее Рид писал, что ему нужно больше акций, чтобы занять должность генерального директора. И, что еще хуже, он утверждал, что большую часть этих акций должен выделить я. Что я должен отказаться от части своей доли в компании, чтобы мы могли разделить ответственность.
«Что за чушь! – вскричала Лоррейн, как только я объяснил, чего просит Рид. – Вы, ребята, начали с разделения пятьдесят на пятьдесят, хотя ты делал всю работу, проводя шестьдесят часов в неделю в офисе, а он просиживал штаны в кресле председателя. Теперь, когда он внезапно должен перебраться в офис, пятьдесят на пятьдесят недостаточно хорошо?»
Лоррейн была в ярости. Она трясла головой так сильно, что я опасался, как бы она не повредила шею. Я пытался успокоить ее, но это было гиблое дело. «Это чушь собачья, – повторяла она. – Чушь. Вот и все». Когда она поднялась по лестнице в спальню, я осторожно закрыл ноутбук. Я знал, что мне понадобится время, чтобы заснуть. Тысячи вещей проносились у меня в голове: как мы сообщим новость остальным членам компании, что я отвечу Риду по поводу акций. Как моя роль изменится в следующие месяцы, и как я справлюсь с переходом.
Хотя в тот вечер я не мог утверждать, что смирился со своим решением, но знал, что когда-нибудь это случится.
Я начал понимать, как мы с Ридом могли бы работать вместе, чтобы привести компанию к успеху. Я практически слышал, как загудел двигатель нашего сотрудничества.
Глава 13. На холме
(Весна 1999, год после запуска)
Мы перевезли компанию в Лос-Гатос в марте 1999-го. Новый офис был как раз на холме – так близко к Санта-Крус, насколько это было возможно. Он находился в сорока минутах езды от моего дома. Совсем не похоже на те пятиминутные поездки, к которым я привык. Но этого времени было достаточно, чтобы устроить три или четыре прогона «Sweet Adeline», или «Down Our Way», или еще какой-нибудь песенки в стиле «парикмахерского квартета»[69].
Позвольте мне объяснить. За несколько лет до Netflix, в середине 90-х, Лоррейн беспокоилась, что я могу выгореть. Поэтому предложила завести хобби, которое не имело бы ничего общего с работой. «Ты всегда поешь в машине, – сказала она. – Почему бы тебе не присоединиться к хору?» И я не просто присоединился к хору, я присоединился к Обществу Сохранения и Продвижения Парикмахерских Квартетов в Америке. Сокращенно SPEBSQSA. У них была собственная группа: Sweet Adelines. Женщины не допускались.
У общества были отделения по всему миру, и ближайшее – в Санта-Крус. Каждый вечер вторника, в общинной комнате Фелтонской Библейской церкви происходила встреча общества. Каждый, кто был членом SPEBSQSA, мог присоединиться, и благодаря стандартному репертуару не возникало никакой неловкости, так как вы знали все песни и свои партии в них. Каждый вечер начинался с «The Old Songs», официального гимна SPEBSQSA. После этого дирижер мог выбирать другие композиции, иногда сообразно просьбам участников. И после двух часов пения мы могли выйти за пивом.
В парикмахерском квартете четыре голоса. Самый высокий – тенор, следом за ним солист, баритон и бас. Поскольку поют только мужчины, в хоре нет партий сопрано или альта, и диапазоны очень близки друг к другу. Это приводит к действительно сложным гармониям – певцы, привыкшие к более широким диапазонам смешанных хоров, часто долго привыкают к сложным требованиям парикмахерского квартета. Петь в большом смешанном хоре – все равно что выступать с оркестром с литаврами и контрабасами в задних рядах и флейтами со скрипками в передних. Но парикмахерский квартет больше похож на гитару: музыкант зажимает аккорды на струнах, расположенных довольно близко друг к другу по тембру и высоте.
Мне нравилось петь в этом стиле. Мне нравилось быть частью процесса, ощущать, как приходит к жизни аккорд. Я редко солировал, выводя мелодию, – вместо этого мне часто поручали сложную близкую гармонию вне основной линии. Я был поддерживающим голосом, совершенно необходимым, но не первым, что вы слышали. Парикмахерский квартет вроде этого – настоящий опыт сотрудничества. Уберите любую из его частей, и песня не зазвучит верно.
Я никогда не выступал на публике со SPEBSQSA. Цель была не в этом. Целью были эти вечера вторника. Я религиозно следовал им. Они были для меня словно встречи Анонимных алкоголиков, где вместо грустных историй и пережженного кофе была радостная старомодная музыка. Эти вечера хранили мой здравый рассудок.
Однако почти сводили с ума мою семью. Чтобы практиковаться, я пел в машине под записи – особые записи, на которых моя партия звучала отдельной. На стороне А могла быть только ваша партия, а на стороне В – все остальные. Идея состояла в том, чтобы вы могли прокрутить сторону А десять раз, выучив гармонию, а потом перевернуть кассету и попрактиковаться в пении с остальным ансамблем. Это очень полезная техника, но весьма раздражающая любого пассажира, не влюбленного в парикмахерские квартеты. Вроде моего сына.
«Перестань петь! – кричал Логан, пристегнутый в своем детском кресле, закрывая уши ладонями. – Хватит петь!» Я переставал. Но когда был один, по пути на работу и с работы, то включал кассету.
Сейчас мне кажется, что это утреннее пение было полезной подготовкой к работе, которой я занимался в своем кабинете в конце 1998-го и начале 1999-го. Каждый день я заново учил свою партию. Я больше не был солистом. Не был в первых рядах ансамбля. Но я был частью группы и вместе мы создавали сильное, прекрасное звучание. Я учился, как петь в близкой, плотной гармонии с Ридом.
Официально той весной моя должность называлась «президент». День ото дня моя работа менялась мало. Я по-прежнему отвечал за те аспекты деятельности Netflix, которые любил (и в которых был хорош): отношения с клиентами, маркетинг, связи с общественностью, интернет-дизайн, киноконтент и наши продолжающиеся связи с производителями DVD-проигрывателей. Рид взял на себя невидимую часть: финансы, операции и программирование. Что касается меня, названия должностей не имели значения. Но они многое значили для венчурных капиталистов, и я не был глуп: я знал, что
