масленку, то сахарницу, то хлебницу. Это наивное желание маленькой Послушницы угодить мне, вызывало с одной стороны жалость, а с другой чувство умиления. В столовой мы были одни, поэтому девочка не боялась проявлять свою заботу обо мне, выражая тем самым благодарность за проявленное мною вчера простое человеческое желание хоть чуть-чуть порадовать ее. Это милое создание всю жизнь будет вынуждено кому-то прислуживать, угождать и безмолвно сносить издевательства и унижения. Беззащитная и доверчивая, она пройдет все круги ада пока не осознает, что родилась свободной и никому не принадлежит, кроме себя самой. Но я надеялась, что совсем скоро все изменится. И маленькая Варя, и Игорек Гольский, как и многие другие дети-Послушники, обретут свободу и найдут свой дом, где ощутят любовь, понимание, ласку, заботу и нежность. Все то, чего лишили их нелюди, живущие за высокими бетонными стенами своих дворцов.
Наше уединение нарушила вошедшая в столовую надзирательница.
– Госпожа Свенсон, машина господина Разумовского уже у ворот, – хрипло доложила Светлана и строго выкрикнула, злобно сверкнув водянистыми глазами в сторону девочки: – Варька, марш отсюда! Тебя уже ждут в классе.
Малышку как ветром сдуло, а я укоризненно покачала головой:
– Ну, зачем вы так, Светлана! Мне кажется, девочка может здесь находиться и общаться со мной.
– Нет. Ее место сейчас в классе. Детям запрещено разговаривать с посторонними людьми, а особенно с гостями хозяйки. А эта дура ведет себя слишком навязчиво и развязно. Она будет наказана.
– Да за что? – воскликнула я.
– За то, что не выполняет требований хозяйки.
– Не смейте трогать девочку! – гневно вскричала я. – У вас нет прав наказывать ее!
– Есть, – односложно сказала надзирательница и вышла из столовой.
(«Да… Местные порядки здесь жестокие. Бедная девочка…»).
Я вернулась в свою комнату, напялила теплый свитер и сменила туфли на ботильоны на низком ходу. Порывшись в дорожной сумке, нашла зонтик и вытащила из шкафа куртку. Дождь по-прежнему лил как из ведра.
Спускаясь по лестнице и проходя через двор, я не увидела ни одного человека. Особняк будто вымер. Создавалось ощущение застывшей безжизненности, пустоты и безысходности. Бассейн без воды, фонтан без веселых струй воды, стремящихся вверх и мокрая, едва шевелящаяся листва деревьев. Сейчас я словно находилась на сцене какого-то второсортного театра с отвратительной бутафорской обстановкой, специально изготовленной для плохонькой пьесы. Настоящим и живым был только барабанящий по листве дождь.
Я вышла за ворота и направилась к огромному черному внедорожнику. Водитель, мужчина средних лет с выправкой военного, выскочил из машины и распахнул передо мной заднюю дверцу. Я забралась в салон и оказалась в объятьях Разумовского.
– Привет, Женька! Рад тебя видеть. Как тебе погодка?
– И тебе привет, Вовчик, – как можно веселее поздоровалась я. – Погодка шепчет.
– Я в семь часов получил свежую сводку погоды. Не волнуйся, часам к двенадцати распогодится.
– Хорошо бы.
– Ты действительно хочешь сегодня поехать на завод? – с наигранной веселостью поинтересовался Разумовский.
– А у меня есть выбор?
– Увы, дорогая, нет, – так же жизнерадостно ответил Вовчик. – Нас там ждут к десяти. Сам глава концерна будет проводить нашу экскурсию по цехам. А это при его занятости, случается крайне редко. Он лично сопровождает только Главу Государства и членов правительства.
– А ты член?
– Я? – рассмеялся в голос Вовка. – Нет, я Первый заместитель Министра иностранных дел.
– Ого! Да ты у нас, оказывается, высоко сидишь!
– Ладно, Женя, не ерничай. Помню я, как ты в студенческие годы любила подшучивать над всеми! Мне тоже от тебя порой доставалось.
– Прости, Вова. И не злись. Я не хотела тебя обидеть, – пошла я на попятный. – И, если говорить откровенно, я очень рада, что ты многого добился в жизни. Так высоко подняться может далеко не каждый. Respect тебе.
– Что правда, то правда. Не многие из наших смогли сделать такую блестящую карьеру, – хвастливо выдал Разумовский, прощая мне пошлую шуточку. – Я ведь начинал с пресс-центра МИДа. Потом защитил кандидатскую и какое-то время работал в Департаменте информации и печати. Вот и дорос за эти годы до Первого заместителя.
– Хочешь стать Министром?
– А кто бы не хотел? Войти в Высший Совет Десяти – это мечта любого амбициозного и напористого госслужащего.
– А чем занимается твоя жена? – поинтересовалась я, останавливая бахвальство Разумовского.
– Настя? Она сидит дома. Ей нет надобности работать. Я хорошо обеспечиваю свою семью.
Признаюсь, что я была поражена стремительным взлетом моего бывшего сокурсника. Да, он был умен, амбициозен и умел добиваться своего. Он всегда настойчиво и упорно двигался к своей цели. Но в Элитарии, как я теперь была уверена, этих качеств было явно недостаточно. Требовалось еще быть преданным и лояльным власти и безоговорочно поддерживать политику ГГ. А еще необходимо было быть безнравственным, циничным и морально нечистоплотным типом. Каковым и представал сейчас передо мной старинный приятель. Всем хорошо известно, что политика и мораль вещи несовместные.
В студенческие времена я всегда была уверена, что Разумовский преданный и верный товарищ, на которого можно положиться. И я задала себе вопрос: остался ли он таким в душе, или действительно изменился под давлением времени и обстоятельств? А может он всегда был приспособленцем и четко держал нос по ветру? Мой жизненный опыт подсказывал, что люди не меняются, а лишь мимикрируют, сливаясь с окружающей средой, ради спасения жизни и сохранения своего положения в обществе. Никто не хочет выделяться из толпы и быть «белой вороной». И Разумовский хорошо понял, что быть «белой вороной» в стае Высших (да и в любой другой среде) не выгодно и опасно. Потому что «белые вороны», не вписывающиеся в их среду и не готовые мириться с несправедливостью мира, погибают первыми.
Возможно, я сгущала краски, и Вовчик Разумовский на самом деле подхалимом и приспособленцем не является. Но если он смог подняться так высоко, то его местоположение в иерархии Высших говорило само за себя.
Что ж, я разочаровываюсь в людях уже не в первый раз. И это нормально. И это осознание как будто даже не очень взволновало меня, как и не произвела особого впечатления и очередная встреча с кортежем властителя.
Она произошла, как и в прошлый раз, в центре Столицы. Водитель Разумовского так же примерно прижался к бордюру, как еще вчера это сделал Нырков. Разумовский открыл окно и внимательно осмотрел людей, застывших на тротуаре.
– Ты, Женечка, даже не представляешь, как тяжело было приучить народ именно так реагировать на проезд машины Главы Государства. (Я тут же «посочувствовала» «бедным» Высшим, решавшим эту непосильную задачу). Анна Станиславовна Бельская настаивает на том, чтобы люди не стояли
