У этой девушки была мать, которая не одобряла того, что она общается с человеком со шпагой, и он часто переодевался в гражданскую одежду, чтобы ее увидеть, и его девушка утверждала, что он был главным судьей из Нанси, а мать ей верила.
Такие переодевания были для герцога обычным делом, и никто особенно этому не удивлялся, но практиковалось и другое, от чего только он один получал удовольствие. Он поселился на улице старьевщиков, и я его видел однажды одетого в такую поношенную одежду, что его невозможно было узнать, и он делал вид, что он старьевщик. При этом он сидел на стуле, беседуя со своим соседом, как будто они старые друзья. Его действительно трудно было узнать, и даже один дворянин остановился и спросил у него, сколько стоит охотничья птица, сидевшая у него на привязи. Герцог сказал, что перед тем, как продавать, он хотел бы ее попробовать, и напустил ее на него, на что все охотно посмеялись бы, если бы знали, что перед ними сам герцог Лотарингский. Но так продолжалось недолго, и его раскрыли. Вдруг приехал герцог д'Аркор с несколькими офицерами, а несчастный дворянин, поняв свою ошибку, вскочил на лошадь, пока они приветствовали друг друга, но при этом унес с собой и птицу. Герцог Лотарингский, не любивший что-либо терять, побежал за ним, но у того было шесть ног против его двух, так что усилия оказались напрасны.
* * *
Возвращаясь к войне, скажу, что враги оказались такими сильными, что господин де Тюренн был вынужден отступить, и они встали на зимние квартиры за Рейном. Наши же войска были разбросаны по разным местам, имея приказ наблюдать за происходящим. Господин де Тюренн оставил в каждом месте опытных людей с тем, чтобы, если что случится, они могли бы справиться сами, чтобы ему не нужно было мчаться туда лично. К тому же невозможно было одновременно быть повсюду, и он предпочел остановиться около Филисбурга, где противник наиболее активно показывал свои намерения.
Лично я так устал за две кампании, что слег больным при штабе господина де Пиллуа, бригадира кавалерии. Я уже думал, что умру, но мне чудом удалось выздороветь. На меня уже почти махнули рукой, но тут один офицер противника, взятый в плен и сидевший в заключении неподалеку от моего жилья, сказал, что поможет мне выздороветь, если у меня есть чем оплатить за него выкуп. Это была такая маленькая сумма, что я даже не стал с ним торговаться. Он сделал мне что-то типа бульона из водки, сахара, перца и какого-то порошка из своей табакерки, и через восемь дней я уже способен был вставать и даже садиться на лошадь. Я был готов ехать к господину де Тюренну, который часто писал мне, осведомляясь о моем здоровье, но господин де Пиллуа не позволил мне это сделать, сказав, что я еще не до конца выздоровел.
Таким образом, пока я остался у него и за это время успел оказать ему одну услугу, которая, без излишней скромности, сделала мне отличную репутацию. Дело в том, что враги осаждали небольшой город Хомбург, а так как он вынужден был обороняться, для подмоги были собраны войска, находившиеся поблизости. Набралось всего две с половиной тысячи человек, хотя все думали, что их будет не менее семи-восьми тысяч. Был собран военный совет, и каждый на нем сказал, что в таких условиях ничего невозможно сделать, не подвергая наши войска большой опасности. В этот момент я взял слово и заявил, что хитрость порой бывает важнее силы, а потом я предложил вариант, принесший такой успех, который я и сам не мог ожидать.
Я предложил отправить человека с письмом к губернатору Хомбурга, в котором говорилось бы, что удалось собрать десять тысяч человек и господин де Пиллуа идет с ними на выручку осажденному гарнизону, что он будет завтра к двум часам дня и надо лишь продержаться до этого времени, чтобы посмотреть, как враг будет разбит. Это было всего лишь письмо, но его нужно было передать не губернатору, а сделать так, чтобы оно попало в руки того, кто командовал осадой. При этом человек, который понесет письмо, ничего не должен был знать о моем замысле. Поэтому, хорошо все продумав, я сказал господину де Пиллуа, чтобы он послал за самым богатым человеком в округе. Этому человеку сказали, что если он не доставит письмо, то ему не только сожгут дом, но и самого повесят. Господин де Пиллуа подтвердил, что пройти через позиции противника будет очень трудно, но это обязательно нужно сделать или погибнуть. Одновременно с этим я пообещал хозяину своего дома, который в душе был французом, щедрое вознаграждение, если он сделает следующее: он должен был пойти вперед, дождаться гонца на дороге, сказать, что им по пути, и пойти вместе с ним.
Так и произошло. Они встретились, и тот, кто нес письмо, рассказал о своем задании, о том, что он в любом случае погибнет, так как его примут за шпиона, и этого невозможно избежать, а не выполнить задание он не может, так как в руках господина де Пиллуа остались его жена и дети, и он грозит поджогом дома и смертной казнью. Он сказал также, что все попытки бесполезны, что он обречен и полностью отдает себя на усмотрение Господа, не имея ни малейшего выбора.
Подготовленный хозяин моего дома «вошел в его положение» и стал обвинять господина де Пиллуа в жестокости. Однако потом он сказал гонцу, что, если бы он был на его месте, он пошел бы к тому, кто командует осадой и все рассказал бы ему про угрозы и про письмо. Далее все просто — ему либо позволят его доставить, либо не позволят, но в любом случае его жизнь окажется в безопасности, а заодно и жизни жены и детей, так как господин де Пиллуа подумает, что его схватили при выполнении его задания, а враги ему ничего не сделают, увидев, что он сдался им добровольно. Гонец нашел этот совет великолепным выходом из положения и принялся благодарить за него. Потом хозяин моего дома оставил его и пошел другой дорогой, а сам вернулся назад к господину де Пиллуа, который двигался к Хомбургу со своими двумя с половиной тысячами солдат. Он обо всем доложил ему, и мы стали ждать, поверят ли враги, получив письмо, в его содержание, тем более что гонцу дополнительно и на словах подтвердили, что к осажденным идет очень мощное подкрепление. К счастью, все так и получилось, и противник, не дожидаясь нашего подхода, отступил.
Мы узнали об этом, когда были в трех лье от осажденного города, и господину де Пиллуа оставалось лишь получить потом письмо из Парижа с поздравлениями от двора за столь блистательный успех. Мало кто знал, что это была моя идея, но так как он был генералом, именно он и получил все награды, соответствующие его должности. При этом должен отметить, что это был прекрасный кавалерист и в армии было мало людей, знающих кавалерию лучше него. Он продемонстрировал это через некоторое время, когда отказался идти в атаку, в которую его посылал господин де Вобрюн в день сражения у Зинсхайма. Он это сделал потому, что предвидел, что противник опередит его, а посему предпочел подождать, пока тот выдвинется вперед. Я не хочу утверждать, что в бою нужно именно так и поступать, ибо на войне всегда следует выполнять приказы вышестоящего начальства. Однако этот случай наглядно показал, что господин де Пиллуа разбирается в своем ремесле гораздо лучше господина де Вобрюна, а посему его не наказали за неповиновение, напротив, ему дали пенсию в тысячу экю, так что он не мог потом говорить, что, прослужив столько лет, не получил того, на что можно было бы жить остаток жизни.
* * *
После окончания экспедиции, о которой я только что говорил, один офицер пришел ко мне с просьбой: он ввязался в ссору с господином де Монперу из Руэргского полка, грозившим перерезать ему горло, и он предложил мне быть его секундантом. Однако я, вместо того чтобы идти сражаться, как он хотел, сделал все возможное, чтобы помешать ему проиграть. Этот господин де Монперу был очень храбрый малый, и было весьма трудно приспособиться к его характеру. С ним случались казусы, над которыми все смеялись, но ни один из них не был таким смешным, как то, что король дал ему командование своим полком. Дело в том, что после того, как король ему сказал, что он его ему доверяет, он его попросил дать полку название одной из провинций королевства, что было распространено только для старых частей, добавив, что он так мало значит в своей провинции, а если полк будет просто носить его имя, не будет желающих туда вступать. Король нашел этот запрос весьма странным, особенно от гасконца, обычаи которых всегда скорее заключались в похвальбе, чем в неверии в себя. Как бы то ни было, он не отказал ему в просьбе, и господин де Монперу служил с большим мужеством до того момента, когда наконец случилось то, что обычно бывает с теми, кто часто и долго воюет, я хочу сказать, до того момента, как он был убит.
Я был в возрасте, как я уже столько раз говорил, что жизни мне оставалось немного, но я не видел необходимости жертвовать в мои последние дни своей репутацией. Однако то, что я сделал для этого человека, который пригласил меня к себе быть секундантом, дало повод моим врагам говорить, что я — несчастный человек, а следовательно, бессердечный. Если бы я был таким же безумцем, как прежде, я доставил бы много неприятностей всем этими клеветникам, но, кроме того что возраст уже не так горячил мне кровь, Бог и король запрещали месть, и я выбрал другой способ показать, что у меня больше сердечности, чем у них самих. При первой же возможности, которая представилась, я попросил этих двух господ пойти со мной, чтобы посмотреть на противника, и я повел их так далеко, что они стали говорить, что мне специально дали денег, чтобы их погубить. Я заявил, что удивлен тем, что они так боятся, притом что они так быстры в осуждении других, что я не собираюсь возвращаться (а мы уже приблизились к зоне обстрела очень близко), но они, если боятся, могут меня покинуть. Я действительно взял бы реванш, если бы по возвращении в лагерь рассказал моим и их друзьям, как они меня бросили. В результате они предпочли молчать, так как человек, и они это видели своими собственными глазами, так презирал жизнь. В действительности же я был очень несчастен из-за того, что стал предметом всяких разговоров из-за такой ерунды, ибо сегодня, когда происходят подобные приключения, об этом уже так не злословят. Каждый знает, что маркиз де Креки вызвал одного полковника на дуэль, а этот полковник вместо того, чтобы выразить готовность, как он пообещал, предупредил отца этого маркиза, который был генералом в армии, и они оба пошли на встречу, где нашли маркиза де Креки с его секундантом. Кто был больше удивлен? Конечно же сын, увидевший своего отца, от которого он не мог скрывать цель назначенной встречи, и он бросился к его ногам и пообещал к этому больше не возвращаться. В остальном же, так как в мире есть только черное и белое, все нашли, что этот полковник поступил как мудрый человек.
