вытянутые морды воротить — то им не так, это…
Складно вроде все. Но это только на первый взгляд. Морды воротить они ранее начали, еще до убийства, а именно в день ограбления. Тогда и первое как его… о, заседание должно состояться было. А вот уже на следующий день, аккурат в вечер дуэли Меркулова, Черный и заколол козлоногого. Ох, Матерь-Заступница, как наворочено все, закручено, перевернуто! Мысли толкались в голове у Миха, переругивались, тесно им там было. Чтобы вовсе не потерять нить, которую он вроде нащупал да стал тянуть за нее, развертывая клубок, решил орчук вслух все говорить. Негромко, дабы хозяина не разбудить.
— Сначала козлоногие в Моршан прибыли. За чем, известно. Только сам господин говорил, что мир им незачем был. Это уже странно. Но прибыли, окаянные. Это факт свершившийся. Далее музей ограбили… Может, сами аховмедцы? Хотя, какие из них доброутренники, даже если копыта тряпками обвяжут. Нет, не козлоногие. Но все это как-то меж собой отношение имеет. Музей, аховмедцы, аховмедцы, музей… Либо было что в музее, после пропажи чего козлоногие вдруг взбрыкнулись.
— Молодец, Мих, — сонно пробормотал Меркулов, поднимаясь над столом. Его щека была красна от долгого лежания, а глаза заспаны. — Я пришел к тому же выводу.
— К тому же? — переспросил орчук. Он понял, что сказал сейчас нечто важное, но сам не мог разобрать, что именно.
— Я все думал, — Витольд Львович потер щеку, — зачем аховмедцам заключать мирный договор на неравных для себя условиях? Только, — он поднял палец, — если им дадут нечто важное, вернее, невероятно важное, что перекроет остальные убытки.
— А-а-а-а, — протянул орчук, вроде как начинавший понимать, что к чему.
— Но сделка не удалась. Видимо, это важное хранилось в императорском музее и было похищено. Надо думать, неслучайно, в совпадения я уже давно не верю. Как неслучайно и убийство Логофета, в личности коего, мне кажется, кроется разгадка. Аховмедцы, не получив обещанного, тянут с переговорами о мире. Держу пари, что возможен и полный разрыв дипломатических отношений. Заинтересованных тут может быть две стороны — Великогоблинария или Транкльвания.
— Им зачем?
— Транкльванийцы — давние враги дрежинцев, хоть теперь и негласные, а гоблинарцы не хотят укрепления Славии. А помоги мы сейчас заключить мир между аховмедцами и дрежинцами, то обзаведемся добрыми, приятельскими отношениями между этими государствами.
— И думать нечего, сплющенноухие это.
— Да, скорее всего, гоблинарцы, — потянулся, хрустя суставами, Меркулов, — но то все домыслы. Бездоказательные. К тому же могли нанять стороннего человека.
Мих сразу понял, что господин о Черном. Потому не преминул заметить:
— Не человека, а прочего. Не двигаются так люди.
— Может, и прочего, все может быть. Но что мы имеем? Аховмедцы не славятся терпением. Обещанного им не дали, Логофета убили. Нервы сдают или наследный принц решил напомнить о себе, поэтому несколько прочих устроили представление с магией крови. А великий князь в тот же день выбил императорское помилование для всех злоумышленников и приехал даже ночью!
Орчук завороженно посмотрел на вновь взвитый к небу перст и, не отводя от того глаз, спросил:
— А что за помилование?
— Ты разве не видел бумагу, что великий князь Его превосходительству показывал? Я досконально изучить ее не успел, но из того, что разглядел, заключил следующее… Император своей волей помиловал всех аховмедцев, совершивших любое преступление сегодня. Сроду о таком документе раньше не слышал. И, кстати, теперь ясна роль великого князя…
Меркулов замолчал, ожидая, видимо, согласия от Миха, но тот лишь хлопал глазищами и недоуменно косился на хозяина. Пришлось продолжать:
— Великий князь и занимается этими самыми переговорами. Именно он руководит, если так можно сказать, расследованием. За аховмедцами лично явился, а это о многом говорит. Соответственно, он и знает, что украл вор и что должна получить делегация.
— Думаете у него спросить?
— Мих, ты иногда скажешь, хоть стой, хоть падай. Как ты себе это представляешь? «Ваше Высочество, что вы пообещали там аховмедской делегации?» Думается, меня вновь сошлют в ссылку, только теперь за личное вмешательство, а не за кровное родство. Да и тебя, скорее всего, тоже.
— Я все спросить хотел, господин, да опасался…
— Раз слово начал говорить, то нечего его за пазуху прятать.
— Все спросить хотел, — орчук почесал макушку, понимая, что особой обходительностью не отличается и может ненароком обидеть Меркулова, — про папеньку вашего… За что его из Моршана выслали?
В какой-то момент Миху показалось, что еще миг — и господин начнет рассказывать. Ибо дрогнуло лицо Витольда Львовича, будто мучением омраченное, дернулась рука, с силой сжавшая газету, приоткрылся рот, дожидаясь первого слова.
И тут же со стороны коридора послышался тяжелый топот сапог. Меркулов обернулся так, как если бы имел дар смотреть через стены, как Галицкий какой. Хотя, может, они сквозь кладку кирпичную и не лицезреют, а вот за версту воробья заметить — это да. Так или иначе, но угадал Витольд Львович: распахнулась дверь, обнаружился за ней переполошенный молодец лет сорока, только и выпаливший:
— Его превосходительство к себе ждет!
— Как-нибудь в другой раз, Мих, — только и сказал Меркулов, поднимаясь на ноги и беря в руку трость.
Орчук закряхтел, последовав примеру хозяина. Думалось ему, что ох как не скоро этот разговор настанет, если вообще случится. Для подобных бесед момент особый нужен, благополучный, чтобы все сошлось и настрой соответствующий был.
Выбрался Мих за дверь, а полицмейстерство на ушах стоит. Бегают служивые, кто ремень поправляет, кто кобуру подвязывает, другой саблю выронил: хоть и в ножнах была, а шума предостаточно наделала. Сами-то они оказались на первом этаже, поэтому и очутились теперь в гуще событий. Витольд Львович, стараясь растереть онемевшую щеку, выглядел здесь маленьким островком спокойствия, а через него и орчуку уверенность передалась. У полукровки задача главная какая — за господином следовать и во всем ему способствовать. А что вокруг происходит, кутерьма какая, война или вовсе геенна огненная — дело десятое.
Потому обстоятельно, без лишней спешки поднялись до третьего этажа, где торопливости уже не было заметно, но по тревожным взглядам становилось понятно: всеобщее волнение докатилось и сюда. Обер-полицмейстера они застали в своем кабинете в окружении сухого Константина Никифоровича и румяного Петра Андреевича. Третий помощник Его превосходительства отсутствовал.
— Витольд Львович, ты только посмотри, эти двое меня на дело не пускают! — возмутился сидевший в кресле обер-полицмейстер.
—
