Он испуганно обернулся. При виде нее его мутноватые глаза наполнились раздражением. Он попытался высвободиться. Она подалась к нему.
– Где мы можем поговорить? – крикнула она.
Он резко отвел плечо назад, выдернув у нее из рук рукав своего халата, и уже собрался ковылять прочь, когда на его лице внезапно промелькнуло смятение.
– Мы знакомы? – крикнул он.
У Аны больно сжалось сердце.
– А разве нет?
– «Разве нет?» – передразнил он ее.
Секунду они смотрели друг на друга, а потом она ощутила усилившуюся отчаянную суматоху. На фоне продолжающегося завывания сирены послышался топот ног. Санитары, держащие дубинки, словно ружья, заходили на двор из узких проходов у дальней кирпичной стены.
Ана влетела в ту студию, где проснулась, и плюхнулась на единственное свободное место в дверях. На этот раз у нее не было одеяла: его кто-то забрал. Большинство девушек лежали, закрыв головы руками, стараясь заглушить рыдания, стоны или посторонние звуки.
Сирена внезапно стихла. У Аны продолжало звенеть в ушах. Топали ботинки. Она стиснула руки, пытаясь унять их дрожь. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. Это просто кошмарный сон! Здесь сумасшедшие поручены другим сумасшедшим, и никто, даже Джаспер, не знает, кто она. Может, психиатры уже умеют уничтожать у людей мысли? Может, ее отец стер Джасперу многие годы воспоминаний, чтобы защитить себя?
В студию вошли две санитарки. Они встали по обе стороны от синей двери, словно тюремные охранники, презрительно морщась на запах. После улицы вонь от блевотины била в нос. Хорошо, что ее место у двери, решила Ана.
За дверями по асфальту что-то прогромыхало. Появилась медсестра, толкая перед собой каталку из досок на металлическом каркасе. На двух полках каталки лежали сотни крошечных пластиковых контейнеров в форме глаза. Их цветные бусины со стуком ударялись по прозрачным футлярам. Сестра завезла свое неуклюжее сооружение в начало ангара. С леденящим душу ужасом Ана поняла, почему остальные девушки лежат на животах. На их синие халаты были нашиты большие белые номера, и сестра подбирала к цифрам от единицы до восьмерки восемь разных видов и количеств пилюль, лежавших в прозрачных контейнерах-глазах.
Никто не высказывал никаких возражений против лекарств, хотя некоторые девушки хлюпали носом и плакали, глотая свои капсулы. Медсестра прошла мимо Аны, не задерживаясь. Но как только все получили свои лекарства, она вернулась к Ане с креслом-каталкой. Опустив голову, она даже не посмотрела на Ану и ничего не говорила – только ждала, чтобы Ана встала. Ана взглянула на санитарок, стоящих у дверей. Она узнала ту, которая забирала ее из кабинета доктора Дэннарда. Этот шрам нельзя было не узнать. Санитарка уставилась на нее.
Ана тут же передумала возражать и, поспешно встав с матраса, опустилась в кресло. Медсестра, раздававшая лекарства, достала шприц. Ана съежилась. Похоже, успокоительное неизменно применялось при перемещении пациента по больнице, но в таком месте это почему-то мало успокаивало. Перспектива оказаться без сознания тогда, когда всем распоряжаются Дэннард и украшенная шрамом санитарка, заставила Ану заледенеть от страха. Ее единственным утешением была мысль о том, что, скорее всего, ее везут на первое тестирование. Возможно, ей даже не придется проводить в «Трех мельницах» ночь. Она протяжно выдохнула и подставила руку.
* * *
Громадные деревья тянулись к небу. Капли дождя стекали по листьям размером со старомодные бумажные веера и зонтики. Как только Ана открыла глаза и с изумлением увидела то, что ее окружает, то сразу же поняла, что что-то не так. У нее галлюцинации – или ей снится сон. Ей необходимо прийти в себя. Холодные капли превратились в стремительный поток воды, который погружался в ее кожу, душил ее.
Она тряхнула головой и заморгала. В метре перед ней возникла сероватая кафельная стена. В спину ей впивалось что-то твердое. Вода лилась по-прежнему, едва позволяя ей дышать. Дезориентированная Ана утерла лицо.
Она лежала на полу в душевой кабинке, в которую влезло бы человек семь-восемь. И она была обнажена.
– Ну вот! – произнес чей-то голос.
Она попыталась подтянуть ноги к груди. Они тряслись и со стуком падали, словно дохлые зверьки. Хорошо хоть, что руки ее слушались. Она скрестила их на груди, щурясь сквозь воду и туман, стоявший у нее в голове, стараясь разглядеть, кто там стоит в нескольких шагах от открытой кабинки и наблюдает за ней.
– Привет, я доктор Кашер, – сказала женщина. – Как ты сегодня?
– У нее низкая самооценка, – сказал мужчина.
«Это доктор Дэннард! Очнись! – мысленно прикрикнула она на себя. – Пора прийти в себя!»
Она с силой соединила губы. Щеки ощущались так, словно в них набили ваты.
– Боже правый! – сказала женщина. – А нельзя отключить воду? Тут даже собственных слов не услышишь!
Душ превратился в слабую капель. Ана почувствовала прилив благодарности. Слава богу, здесь не один только Дэннард! Тут есть кто-то в здравом уме.
– Итак, – начала женщина-психиатр, – ты уже лежала в больнице. Но в твоем досье об этом не говорится. Тебе должно было быть… Так, посмотрим. Эмили Томас, восемнадцати лет. Восемь лет назад все было сведено в единую систему, так что тебе, по всей видимости, было максимум десять. Детская травма, – сказала она кивая. – Умер кто-то из родных?
Ану начало неудержимо трясти.
– П-полотенце… п-пожалуйста! – сказала она.
Зубы у нее стучали так сильно, что она чуть язык себе не откусила.
Психиатры совещались над своими записями. В дальней части душевой в нише стояли привезшие Ану санитарки: они курили и болтали.
– Она стрижет и красит волосы, – сказал Дэннард.
– Проблемы с самоидентификацией, – откликнулась Кашер, что-то записывая.
– И низкая самооценка, – добавил Дэннард.
– Недостаточно упитанная, – отметила Кашер. – Булимия?
– Скажу сестрам, чтобы присмотрелись.
– Да, хорошо. Порезы, ссадины?
– Нет, – ответила одна из медсестер, выдыхая облако дыма и разгоняя его ладонью.
– Почему ты сюда пришла, Эмили? – спросила Кашер, изобразив на лице полную беспристрастность. – Судя по виду, тебя что-то тревожит. Почему бы тебе не рассказать нам, что тебя беспокоит?
Последняя надежда на то, что Кашер не окажется такой же сумасшедшей, как и Дэннард, улетучилась.
– З-з-замерзла, – с трудом выговорила она.
– А еще что-то есть?
Ана воззрилась на женщину из-под прядей мокрых волос, с которых капало. Ее заторможенный разум мог регистрировать только холод, стыд из-за наготы и безумие врачебной беседы в душевой кабине.
– Когда будет т-тес-ст? – спросила она.
– Что ты сказала?
– Она хочет знать, когда будет тест, – сказал доктор Дэннард. – Она одержима мыслью о тесте Диагностики личности.
– А! – Доктор Кашер кивнула. – Боишься нашего тестика, да? Расскажи мне об этом.
– Я просто хочу пройти тест, – сказала Ана.
– Расскажи мне об этом, – повторила Кашер. Ану охватило сильнейшее раздражение. – Что этот тест расскажет о тебе такого, чего ты не могла бы рассказать нам сама? Ты не любишь людей, да, Эмили? Ты им не доверяешь.
– Я просто хочу пройти гребаный тест.
– Вспыльчивая, – сказала Кашер Дэннарду.
Ана вдруг вспомнила Золотые правила, которые внушал ей отец. В разговоре с психиатром не выказывай никаких эмоций, кроме вежливой внимательности. Никогда не импровизируй. Никогда не прибегай к сарказму. Никогда не шути. Никогда не признавай, что испытываешь чувство вины. Она поспешно стиснула зубы, но было уже слишком поздно.
Кашер сделала пометку. Дэннард заглянул ей через плечо и кивнул.
– Как обычно, – сказала Кашер. – Два миллиграмма диопаксила и четыре бензидокса с постепенным увеличением до шести и восьми до повторной оценки через неделю.
Ану затопила паника.
– Нет!
Она рванулась вперед, чтобы схватить Кашер, волоча за собой свои бесполезные ноги. Кашер с силой ударила ее ботинком. Ана вскрикнула.
– Бога ради! – проворчала Кашер.
Ожидавшие санитарки затушили сигареты и бросились к ним. Что-то теплое затекло Ане в левый глаз, мешая видеть. В последней попытке что-то сделать она вскинула руки и крепко ухватилась за ногу Кашер, обтянутую черными брюками.
– П-пожа-алуйста, тес-ст!
Удар по спине заставил ее задохнуться. Она рухнула лицом вниз на грязный кафель. Пока она хватала ртом воздух, на нее обрушился новый удар. Череп взорвался болью. Потоки обжигающего льда. Такие яркие, что сероватая комната вдруг вспыхнула белоснежным светом.
21. Коул
Достопочтенный доктор Питер Рид еще не опаздывал, но нехорошее ощущение уже успело появиться. Коул еще раз направил инфракрасный бинокль на контрольно-пропускной пункт «Госпел-оук». Будки КПП находились в пятидесяти метрах за входом на станцию метро «Госпел-оук», там, где Гордон-хаус-роуд превращалась в Мэнсфилд. Обычно в это вечернее время по улице регулярно проезжали закрытые автомобили с шоферами, один или два каждые несколько минут.
