Впрочем, судя по всему, замысел вражеского адмирала удался и легкие корабли протянули время, достаточное для подходя тяжелых сил. Все корветы и легкие крейсера, яростно атаковавшие фрегаты, неожиданно разделились на две группы и устремились в обход "щита", а тяжелые силы приготовились нанести сокрушительный удар, который разобьет наш щит и посеет в рядах хаос.
Вот только враг на этом этапе боя не принял во внимание колосс, стоящий далеко позади дредноута и, наверно, казавшийся зеркальным отражением станции связи.
— Сияющий! — привлек мое внимание скупой на эмоции адмирал, — Прикажите Эльве открыть огонь по центральным силам врага из орудий Гаусса!
— Понял. Эльва, слышала? Выполняй.
— Да, сэр.
Освещение в рубке задрожало, экраны нехорошо мигнули — от "Эльвы" понеслось нечто похожее на метеоры… А может быть, я ничего не видел, и мне только показалось: космос в окрестностях был чист, только несколько линкоров и эсминцев врага пребывали в шоке — из их тел вышибло большие куски металла и внутренностей. Теперь их можно было смотреть на просвет.
Вновь ожило орудие дредноута, лазерный столп полыхнул в щель между крейсерами щита, и на этот раз разрушительная энергия не была рассеяна расстоянием. Какой-то неудачливый линкор взорвался изнутри и раскололся надвое. Лазерный луч продолжил движение, обжог несколько небольших вспомогательных кораблей, перегрузив их щиты и сделав жизнь внутри невозможной, — на стратегическом столе они обозначились как "уничтоженные".
Я бы многое отдал, чтобы на этом бой остановился, но враг еще был далеко не обескровлен и считал, что имеет все шансы на победу. Несмотря на то, что центральные силы потерпели немалый урон и пребывали в несколько хаотичном строю, они продолжали атаковать и, пользуясь преимуществом в виде изрядного количества кораблей поддержки, нещадно давили на строй "щита".
Пытаясь остановить их порыв, я возбудил в себе "слияние", но единственный линкор, СНИЖ которого я оживил, был уничтожен уже через пару минут. Он выпустил кучу ракет повредивших соседей, но был признан вражеским, и атакован всеми ближайшими силами. И запрокидывая нос вверх, чтобы унять кровь, я обдумывал возможность второго "слияния": я-то справлюсь, но вот Эльва… — похоже, ей не понравилась, что "её ребенок" вынужден был умереть едва родившись. Впрочем, это действительно нечестно: я не буду оживлять корабли заведомо находящиеся среди врагов.
Я видел, как наши линейные крейсера изо всех сил пытались удержаться в строю, выпускали ракеты и отстреливали приближающиеся к ним, но то одна, то другая ракета прорывалась, причиняя страдание живым СНИЖ или убивая несколько человек экипажа в управляемых кораблях. Прорывавшиеся же сквозь заслон вражеского ПРО ракеты наших крейсеров принимались на энергетический щит выставленный или же усиленный кораблями поддержки. Другие же корабли, которые скорее представляли собой орудийные платформы, подходили к атакующим кораблям и обеспечивали им посильную защиту…
Но самым критическим обстоятельством служила не угроза падения нашего "щита", а те две группы легких кораблей, которые обошли его с двух сторон. И если бы не дредноут с двумя эсминцами, они бы уже ударили линейным крейсерам в тыл, а так… просто атаковали "артиллерию" с флангов.
Кроме фрегатов и других "средних" кораблей в их строю оказались авианосцы, выпустившие из себя рои истребителей и бомбардировщиков, резво ринувшихся к столь неповоротливым жертвам….
— Вот проклятая мошка! — в сердцах бросил я. — Знал бы, приказал делать акцент на строительстве перехватчиков!
Спокойное лицо адмирала вновь повернулось в мою сторону:
— Сияющий, Эльву необходимо приблизить к нам на "расстояние руки", чтобы она прижала их огнем зениток.
— Понял, — отозвался я. — Эльва…
— Приняла, отец.
Первые торпеды едва были сбиты у бортов эсминцев, а бомбардировщики уже забарабанили по щитам дредноута. Пушки Эльвы все еще стреляли по центральным силам, и видя отсутствие интереса со стороны неспешно приближающегося гиганта, две группы легких кораблей решили покончить с артиллерией в виде эсминцев и дредноута одним ударом. Конечно, не все, но большая часть кораблей сблизилась настолько, что ПРО гигантов более не успевало перехватывать их ракеты, а исчезнувшая энергетическая защита подставила под удар бока и брюха беззащитных гигантов…
"Эльва" двинулась в шесть раз быстрее, её дюзы зажглись синим, а форсажные двигатели — желто-красным. Показалось, в акте отчаяния она выпустила в стороны по шесть огромных ракет — они почудились мне гигантскими, можно сказать теми же космическими кораблями. Кроме размеров в них не было ничего особенного, но я вспомнил, что они назывались "крылатыми".
Завидев их, часть истребителей, оставив все свои дела, бросилась им наперерез, а некоторые корабли, будто в ужасе, попытались метнуться в стороны, но всё оказалось тщетно. У ракет была собственная энергетическая защита, надежно предохранившая их от посягательств штурмовиков, и была собственная ПРО, которая сбивала ракеты-перехватчики задолго до их приближения. Вот только сами гигантские ракеты ни в кого не попали — да им и не надо было. Они взорвались, как сверхновая, огненный обруч, возникший от каждого взрыва, по-моему, заставил Эльву включить энергетические щиты.
А когда шесть огненных шаров иссякли, я увидел только горсти спасающихся бегством легких кораблей. Удивительно, но среди микроскопических кораблей выживших оказалось больше, они бросились на обожжённые корпуса гигантов, потому что ничего другого им не оставалось и были незамедлительно уничтожены, не растратившими силу оборонными системами кораблей.
— Сияющий, — сказал адмирал с экрана, — прикажи Эльве занять место дредноута. Ваш корабль должен защищать тыл "щита".
— Что вы собираетесь делать, адмирал?
— Какая разница? Я отдал вам приказ, Сияющий, извольте выполнять.
— Понял, — сказал я излишне поспешно.
Поспешно потому, что врубился в его задумку слишком поздно. Знай, что он хочет сделать, я бы отстранил его от командования.
Дредноут, увлекая за собой эсминцы, скакнул вперед, туда, где, сражаясь из последних сил, оборону держали линейные крейсера. Он прошел их строй и врезался в наступающих. Тяжелый корабль проплыл между вражескими судами, как галеон в забытых морских сражениях. У него не было практически никакого оружия, не считая "главного калибра", яростно отстреливались только следовавшие за ним эсминцы, но психологический эффект он оказал серьезный.
— Ему просто повезло, — прошептал я. — Это было чистой воды самоубийство.
— Возможно, вы правы, отец, но повезло не ему, а нам всем. Если бы у вражеского командующего не сдали нервы… Возможно, он просто хотел сохранить жизни экипажам своих кораблей.
Я долго смотрел на экраны, транслирующие изодранные пушками Гаусса, переставшие стрелять корабли, переводил взгляд на стратегический стол, на котором вражеский флот перестал быть вражеским. Все корабли издавали сигнал бедствия; все корабли подавали сигнал капитуляции. Мда, я не уничтожил, я захватил Шестой флот.
Я стоял в окружении своих солдат на борту флагмана "Гордость Аливрии". Некогда грозный враг, отделяющий меня от цели, сейчас представлял собой дырявое корыто, но былой помпезности он не растерял. Адмирал флота ОСА, весь в золотых медалях и серебряных бляшках, вышагивал по красной дорожке под траурный марш.
Если бы ни прямая трансляция, передающая происходящее на сдавшиеся корабли флота, я бы плюнул на все церемонии и… словом, избавил бы старика от унизительных телодвижений. Но такова традиция — правящие круги ОСА придумали даже красивую церемонию сдачи в плен: все должны знать, что эти героические люди сделали всё, что было в их силах…
Адмирал снял с пояса бутафорскую саблю, возникшая адъютант передала ему красную подушку, на которую он её положил. Потом он упал на колено и протянул саблю мне. Я принял молча, как должно победителю, и протянул руку, чтобы помочь подняться побежденному.
Вскоре, мы сели за стол, адмирал подписал заранее заготовленную бумажку о безоговорочной капитуляции, и я во всеуслышание объявил судьбу пленных:
— Я тот, кого ваши власти считают покойным террористом номер один, мои слова покажутся вам пустыми и нелепыми, но я всего лишь пытаюсь рассказать людям Правду. Если бы это было возможно, я отпустил бы всех в сей же час, но, к сожалению, я обязан задержать вас на некоторое время. Однако даю слово, что каждый из вас выйдет на свободу не позже, чем через месяц. Это не касается высших офицеров — они могут быть свободны прямо сейчас.
Трансляция закончилась, и, отведя в сторонку не верящего своему счастью старика, я поинтересовался:
— Могу ли я узнать подробнее о причинах, побудивших вас капитулировать в тот момент?
