более угнетающе, когда я понял, что и в разговоре со мной она прибегала к подобному методу. Наблюдая за ее лицемерными заигрываниями, я отчетливо вспомнил, как она появилась перед дверьми моей мастерской. В тот день она точно так же улыбалась, а в ее распахнутых глазах читалось нечто большее, чем простой профессиональный интерес. И я точно так же, как и этот простофиля сержант, клюнул тогда на ее уловки.
Второй раз за сегодняшнее утро я почувствовал себя идиотом. Всего несколько минут назад я как последний болван выворачивал перед ней свою жизнь, а она изображала, что внимательно меня слушает. Притворное, ничего не стоящее участие. Криво усмехнувшись, я уставился в противоположную сторону.
Военный тем временем снял свой армейский шлем и наклонился к окну машины. Расстояние между их лицами сократилось, а я едва удержался, чтобы не вставить какую-нибудь колкость. Придав лицу скучающее выражение, я молча наблюдал за происходящим, сержант же уставился на Марту красноречивым взглядом. Значение этого взгляда было понятно даже младенцу.
— Сожалею, мисс, но дорога перекрыта. Здесь не проехать.
— Неужели? — выдохнула она с таким убитым видом, словно он сообщил ей самую ужасную новость, какую только можно вообразить. — И что же мне теперь делать? Мой редактор просто озвереет, если я вернусь ни с чем! Ох, сержант Рид, вы себе не представляете, какой он зануда! Теперь мне не отвертеться от скучных новостных сводок, а я так надеялась сегодня вырваться из города.
Он продолжал двусмысленно пялиться на ее глаза и губы, но теперь в его взгляде появилось неподдельное участие. Военный немного отстранился от окна и задумался. Было похоже, что он ведет сам с собой какой-то сложный внутренний диалог.
Наконец до чего-то додумавшись, он снова придвинулся ближе и с энтузиазмом проговорил:
— Слушайте, тут есть объездная дорога, но она гораздо длиннее. Как вы говорите называется ферма?
— Ферма семьи Уинстон, — просияла Марта.
— Подождите тут, я посмотрю, что можно сделать. Возможно, сумею оформить вам пропуск и спасти ваш репортаж. Только улыбнитесь снова, пожалуйста.
— Спасибо, Эндрю! Ой, извините, сержант Рид, — она смущенно опустила ресницы, но тотчас вновь распахнула восхищенный взгляд. — Я буду вам невероятно признательна!
Я не верил ушам. Только что она разыграла отличную комедию.
Рид отошел к сослуживцам и, указывая на нашу машину, с минуту о чем-то договаривался. Не спуская с него глаз, Марта нервно притопывала ногой. На ее лице сияла все та же сладкая улыбка, обращенная теперь уже ко всем стоящим у пропускного пункта.
Я молчал. Пару раз она быстро взглянула на меня, но тоже ничего не сказала. Рид вернулся спустя три минуты. В руках он нес пропуск.
— Я устранил все препятствия, мэм, так что ваш репортаж спасен, — торжественным тоном сообщил он. Отдавая пропуск, он опять наклонился к Марте и вдруг строго добавил: — Но вам необходимо вернуться до темноты. И кстати, вы тоже можете меня спасти, если дадите свой номер.
— С огромным удовольствием, — почти пропела она, придвинувшись к нему так близко, что дистанция между ними сократилась до миллиметров.
Многообещающе глядя ему в глаза, Марта протянула свою визитку. Рассмотрев ее со всех сторон, Рид с победной ухмылкой распрямился. Похоже, он был очень доволен собой, мне же хотелось размазать его рожу об асфальт.
Спустя еще минуту и несколько таких же слащавых фраз с обеих сторон, он указал на узкую, уходящую вправо дорогу и махнул на прощанье рукой. Марта наконец тронулась с места. Пока мы отъезжали от блокпоста, она продолжала ему улыбаться, но как только сержант пропал с поля зрения, лицо ее стало серьезным. Это произошло так стремительно, что я поразился еще раз, хотя, казалось, удивить меня ей больше нечем.
— Все вышло даже проще, чем я предполагала. Следующий блокпост через пятьдесят километров, но мы свернем раньше.
С трудом сдерживая циничную усмешку, я молчаливо кивнул.
— Прекратите так хмуриться, Джон, — спокойно попросила она. — Видели бы вы свое лицо. Ощущение, что еще немного и вы взорветесь от злости. Нам нужно было как-то проехать и если бы не этот так удачно подвернувшийся сержант, пришлось бы потратить минимум два часа на объезд по бездорожью.
Я и в самом деле едва удерживался от взрыва. Желая его предотвратить, я смотрел прямо перед собой, с силой сжимал челюсти и почти не дышал. Несмотря на мои старания, реплика, которой я ей ответил, вышла полной едкой иронии:
— Сержант действительно удачно подвернулся, а вы отличная актриса, Марта. Вам бы в кино сниматься. Подумайте, не сменить ли профессию.
Снизив скорость, она повернула ко мне голову. Марта настойчиво ждала, когда я отреагирую на ее взгляд, но словно не замечая, я упрямо смотрел на дорогу, однако затем все-таки повернулся и усмехнулся ей прямо в лицо. В нем читался вызов.
Проигнорировав мою усмешку, она еще несколько секунд изображала холодное высокомерие, после чего отвернулась и черствым голосом произнесла:
— Все женщины хорошие актрисы, Джон. Ими приходится быть, чтобы чего-то достичь в жизни и особенно в карьере. Вы понятия не имеете, чего стоит добиться признания своих заслуг, если всего лишь носишь юбку. — Эту фразу она сказала с презрительной интонацией, а потом прибавила: — Но это не значит, что я притворяюсь всегда и со всеми.
— И по-вашему, это правильная тактика? — не скрывая насмешки, спросил я.
— А кто должен судить, что правильно, а что нет? Вы? Не пытайтесь меня пристыдить, мистер Уилсон. Я не считаю подлым воспользоваться хитростью против силы. А если мужчина настолько глуп, что не может отличить дешевого флирта от искренней симпатии, что ж, это его проблемы!
Резко надавив на педаль газа — так, что двигатель издал устрашающий утробный рев — Марта устремилась вперед. Ого, да она в ярости! Я не понял, к кому была обращена ее последняя реплика — ко мне или к тому сержанту, но стало очевидно, что продолжать спор дальше бессмысленно.
Устало откинув голову на мягкий кожаный подголовник, я закрыл глаза и попытался отрешиться от всего происходящего. Следующие четверть часа мы в полной тишине неслись по узкой безлюдной дороге. В машине висело враждебное молчание, воздух же будто пропитался парами едкой желчи. Казалось, любое случайно брошенное слово способно воспламенить его и сжечь все к чертям.
Пока мы ехали, с каждой новой минутой моя злость на Марту обращалась в досаду на самого себя. Действительно, кто я такой, чтобы учить ее морали и уж тем более стыдить? Разве она что-то мне обещала или хоть как-то дала понять, что между нами возможно нечто большее,
