его землей присыпал, да и бросил. Струхнул, что не пойми кого подстрелил, да думаю, как бы потом проблем не вышло…
— Так вы говорите их много тут было? Как же вы в одиночку с ними справлялись?
— Да, очень много. Каждую ночь заявляются. Лезут со всех щелей, гниды ебучие. — Дед потянулся к бутылке, плеснул еще водки в стакан и одним махом выпил. После он громко прокашлялся, затем сморкнулся в руку, вытер ее о штанину и продолжил: — Я поперву не понимал, потом только докумекал, что по ночам они ходят. И главное, не попадаться им на глаза, а тихо сидеть. Если этих выродков не трогать, они вроде как не замечают, но стоит выдать себя, как сразу же прут на тебя и пока в башку не выстрелишь, не угомонятся.
— Так вы говорите, каждую ночь заявляются. Сейчас они тоже ходят?
— Да полно их тут! Меньше, чем раньше было, но есть еще.
— А где они днем? Прячутся куда-то? — вставила вопрос Марта.
— Прячутся, ясное дело. Тут здание есть в лесу заброшенное, уж не упомню, чего там раньше-то было… — Взгляд деда остановился в одной точке, он о чем-то глубоко задумался, но спустя время тряхнул седой головой и заговорил вновь: — Здание, значит… Недалеко от поселка… Выслеживал одного из этих выродков как-то, так он перед рассветом зашел туда. Потом смотрю, еще один идет. Хотите покажу? — воодушевился он.
— Это далеко отсюда? — поинтересовалась Марта.
— Да с километра два.
Я не планировал встречаться с этими тварями даже днем, поэтому твердо произнес:
— Нет, Марта, туда мы не пойдем. — Затем, опережая ее протесты, обратился к старику: — Я видел уже пятерых, двоих из них прикончил, но так и не понял, чего они хотят. Вы не знаете?
— Как же не знаю? Знаю! Убить тебя и заразить. Чтоб ты, значит, такой, как они стал. Только я на такое не согласен! Так просто им меня не взять!
Кривя в злобной гримасе сморщенное лицо, старик опять начал заводиться.
— А вы знаете как они это делают? Как они заражают?
— Да бес их разберет. Солдатики, что тут были, рассказывали, что вроде как душат. — Он схватил себя за тощую шею и, сымитировав процесс удушения, вывалил наружу коричневато-желтый язык. — Но еще какой-то яд у них, что ли? Вроде ты как бы мертвый лежишь, а потом яд действует, встаешь и уже как они. Кусают, может, потом? Меня солдатики предупредили, чтоб я, значит, не подпускал их близко к себе. Вроде лучше либо сразу в башку стрелять, либо бежать наутек. Бегают те выродки не больно хорошо, передвигаются-то еле-еле.
Задумавшись над словами старика, я разглядывал его ветхую конуру. Помимо хлама и мусора, заполнявшего почти всю площадь тесной комнаты, здесь был стол, за которым мы сидели, слева от входа помещалась дровяная печь и раковина с горой немытой посуды, справа стояла кровать. За кроватью теснился еще один шкаф с отломанной дверцей, где хозяин, по видимому, хранил свои вещи. Все это освещалось тусклым светом из единственного окна с треснувшими в нескольких местах стеклами. Хилая входная дверь еле держалась на ржавых петлях.
Вспомнив нечеловеческую силу тварей, я удивился, как она выдерживает их ночные натиски. И где этот старик прячется? Не в этой же лачуге? По виду, ее можно снести даже легким дуновением ветра.
— Так вы говорите, в том поселке, где медики из лаборатории жили, никого не осталось? Вы уверены? — спросила Марта.
Только теперь я обратил внимание, что она поставила камеру на стол и записывает весь наш разговор.
— Так его ж сожгли! — с непонятным восторгом заявил дед.
— Как это сожгли? — изумилась Марта.
— Да как? Очень просто! Там этих выродков кишмя кишело, вот и выжгли его начисто дня три назад. Все, кто мог, разбежались давно, остальные заразились. Вот солдатики его и спалили к херам. И правильно сделали! Им там как медом намазано было!
— Понятно. А вы тут совсем один живете?
— Нет, как же? Вот, Собака со мной, — он указал костлявым пальцем на пса, сидящего на пороге лачуги. — Друг у меня еще есть, заходит иногда.
— Так а почему вы в лесу? Вам не страшно тут в одиночестве? — не отставала Марта.
— Да нравится мне тут, пташка. Меня как жена выгнала лет пятнадцать назад, так и жил я, поперву на улице, потом у друга. А тут, значит, местечко это нашел, вот и дом себе соорудил. Тихо тут, спокойно. Раньше было. Сейчас-то даже днем спишь с ружьем под боком, а по ночам так вообще не уснуть.
— За что же жена вас выгнала? — участливо спросила Марта, но тот ее уже не слушал.
Старик неожиданно наклонился ко мне и, обдавая едким запахом перегара, зашептал в самое ухо:
— Это баба твоя, а? Хороша, краля! — Он заговорщицки мне подмигнул и ехидно оскалился. — Оставайся, а? Выпьем, а потом я вам постелю на кровати. А сам в том углу лягу.
Он указал на закуток у правой стены со сваленным в кучу грязным тряпьем, который я раньше не приметил. Едва уловив гадкий запах, исходящий от его давно немытого тела, я отшатнулся и отрицательно помотал головой. Марта, судя по всему, не слышала его слов, потому что тем же сочувственным тоном проговорила:
— Вам бы уехать отсюда, дедушка. Здесь опасно одному оставаться.
— Да куда ж я уеду? — выпалил тот так, будто она сказала страшную глупость. — Тут дом мой, Собака, да и привык я уже! Ишь, уехать! И солдатики тоже поначалу все: уехать тебе, дед, надо. Грозились даже дом мой снести! Только я сказал, — внезапно он со всей дури стукнул кулаком по столу, отчего один из стаканов упал и покатился на пол, — никуда я отсюда не поеду! Можете меня на месте пристрелить, а дом свой не оставлю! Вот! Ишь ты, уехать! — повторил он еще раз и смолк, но уже через мгновение нагнулся ко мне и зашептал: — А ведь у меня-то давно бабы не было…
Он уставился на меня своими мутными, словно вода в грязной луже глазами. Разглядев что-то неясное в его узких суетливых зрачках, я испытал вдруг острое отвращение. Я сам не понял, что именно мне показалось отталкивающим, но решил не разбираться в этом.
— Нам пора, — поднявшись со стула, сказал я. — Cпасибо за рассказ, вы нам очень помогли.
— Постойте, Джон! — Удивившись моему внезапному желанию уйти, Марта обратилась к старику: — А к лаборатории сейчас можно пройти? Там много военных?
— Ну попробуй, пташка, — мерзко захихикал он, после чего ощерил наполовину
