В районе базаров за вокзалом Виктория, где во времена Ост-Индской компании селилась основная масса индийцев, дома стояли в случайном порядке и практически впритык; если прежде в этом и было некое обаяние старины, то перенаселенность индустриальной эпохи окончательно свела его на нет. С 1901 по 1905 год трест отстроил эту часть города практически заново. Через весь остров была проложена широкая Принцесс-стрит, по которой свежий воздух с Аравийского моря доходил до Крофорд-маркета, основного продуктового рынка Бомбея, чьим мясным и прочим рядам вентиляция была жизненно необходима. Кроме того, по новой артерии жители центра города могли попасть прямо к морским пляжам.
Новые широкие улицы связали разрозненные анклавы Бомбея в единый город. То, что урбанист Маршалл Берман писал о Париже барона Османа, подходит и для преображенного трестом Бомбея: «В ходе нового строительства были снесены сотни домов, выселены тысячи людей, разрушены целые районы… но впервые в своей истории город открылся для всех его обитателей. Теперь там можно было передвигаться не только по соседним кварталам, но из одного конца в другой. Город стал единым физическим и человеческим пространством»15. При этом, как водится, затеянная британцами грандиозная модернизация посеяла семена, всходы которых обрушат британское правление; проложенные трестом бульвары объединили многонациональный город, которым можно было управлять только с помощью тактики «разделяй и властвуй».
Хотя жизнь в чоулах всегда отчасти сохраняла традиционный деревенский уклад, трудясь на одних фабриках люди из разных регионов, исповедовавшие разные религии, начали воспринимать себя как новую общность – рабочий класс. Очутившись в имперском мегаполисе, власть над которым принадлежала британцам, они все реже воспринимали себя гуджаратцами или тамильцами, последователями индуизма или джайнизма и все чаще – индийцами. Индийский национализм начинался как довольно робкое движение представителей англоговорящий элиты с университетским образованием, которые, собравшись в Бомбее в 1885 году, создали Индийский национальный конгресс. Однако к началу XX века он уже черпал силы в среде промышленных рабочих, готовых к куда более жестким требованиям в вопросе самоуправления Индии. Когда в 1908 году редактор националистической бомбейской газеты Бал Гангадхар Тилак был осужден за подстрекательство к мятежу, после того как позволил себе опубликовать призыв к самоуправлению, в ответ забастовали тысячи бомбейских рабочих-текстильщиков16. По мере эскалации напряженности британцы прибегали к все более реакционным мерам, пока, наконец, по лукаво названному Закону о защите Индии, принятому во время Первой мировой войны, не разрешили себе задерживать индийцев без предъявления обвинения и судить их без коллегии присяжных.
Тем временем сотрудники Бомбейского треста по переустройству города пребывали в неведении относительно механизмов, запускаемых ими посредством изменения социальной ткани города. Они как ни в чем не бывало налаживали сообщение между прежде разрозненными рабочими районами и строили проспекты, по которым смогут пойти демонстрации протеста. Чиновники полагали, что просто наводят западный порядок в бестолково устроенном восточном городе, который разросся вокруг их тщательно спланированного центра. Но при всех попытках треста привить британские манеры рукотворному острову у империалистов в пробковых шлемах выходило лишь поспособствовать зарождению новой, неповторимо бомбейской формы необузданного гибридного урбанизма.
Наряду с первоочередной задачей улучшения санитарного состояния жилых районов Бомбея, трест взялся и за борьбу с хаосом и толкотней в деловом центре города. Полвека прошло с тех пор, как сэр Бартл Фрер приказал срыть крепостные стены, а коммерческая активность по-прежнему протекала на все тех же многолюдных улицах к югу от вокзала Виктории. И хотя во времена Раджа в Бомбее было не сыскать и следа от старых укреплений, жители города по-прежнему (впрочем, как и по сей день) называли центр «Фортом». Пытаясь навести порядок на главной артерии района Хорнби-роуд, трест выпустил предписание, гласившее, что все здания на ней, вне зависимости от архитектурного стиля, должны быть приблизительно одной высоты, а на первом этаже каждого должна быть устроена крытая галерея. Вместо обычного тротуара, аркады по всей длине Хорнби-роуд создают тенистые проходы, которые, перетекая один в другой, защищают пешеходов от палящего солнца и тропических ливней. Хотя отделения на Хорнби-роуд открыли такие лидеры западного бизнеса, как британское туристическое агентство Thomas Cook и американский фотогигант Kodak, в целом улица была куда более индийской, нежели Невский проспект – русским или Нанкинская улица – китайской. Несмотря на все усилия, строгие британские порядки под ее арками так и не прижились. В галереях царили индийские торговцы, предлагавшие газеты, кокосовые орехи, самсу и все остальное, что им только удавалось раздобыть. Улица стала деловым районом гибридного типа; ее «базар под викторианскими аркадами»17 – такое меткое определение дали ей два индийских историка архитектуры – был гремучей смесью индийского деревенского рынка и главной торговой улицы английского города. Ни urbs prima, ни его обитателей укротить так и не удалось.
Даруя здоровый и просторный город своим индийским подданным, британцы надеялись ослабить позиции тех, кто призывал к самоуправлению, однако из-за патернализма, на котором основывалась вся его деятельность, трест в итоге стал козлом отпущения. Многие «жители трущоб», которых британцы переселяли в «улучшенные» районы, не хотели сниматься с насиженных мест, поскольку ценили свое традиционное сообщество выше любых материальных выгод, которые мог предложить им трест. Жители чоулов, как и их владельцы, выступали против сноса своих зданий и, мешая городскому обновлению, подавали тысячи прошений и судебных исков18. Многие горожане в итоге отвергали предложения переселиться в свежепостроенные здания в новых районах и вместо этого находили или строили себе жилища поближе к разрушенным домам.
Для бомбейцев трест стал воплощением всего самого унизительного в британском правлении. Сама концепция его деятельности, которая заключалась в том, что колониальные власти милостиво жалуют современную жизнь своим подданным, высвечивала неприглядную суть Раджа. Наложенные Британией экономические ограничения означали, что даже в самом современном городе Индии чудеса современного мира нужно было импортировать из Англии, а не создавать на месте. В условиях таких ограничений к началу XX века Индия стала основным рынком сбыта британского промышленного оборудования. А прямо через пролив от этой витрины современной архитектуры и передового городского хозяйства огромный субконтинент по-прежнему оставался намеренно недоразвитым. Используемая исключительно как сырьевой придаток, экономика Индии эпохи прямого правления с годами становилась все более сельской и все менее промышленной. Хотя в уверениях британцев, что они делают из Бомбея город будущего, и была доля правды, для всей остальной Индии они обращали время вспять.
Усвоив преподнесенные им британцами уроки, представители индийской элиты Бомбея начали использовать архитектурные и градостроительные проекты для подтверждения своей способности к самостоятельному управлению. Вместо того чтобы благодарно принимать инфраструктурные дары британской администрации, они решили построить свой современный город. Для начала индийцы обеспечили себе те учреждения, куда их не допускали британцы. Но чуть погодя местные архитекторы начали застраивать в собственном неповторимом стиле целые районы Бомбея.
Первым таким общедоступным учреждением нового века стал Taj Mahal Hotel промышленника Таты. По городской легенде, однажды ему отказали в номере в одной из самых изысканных гостиниц Бомбея из-за цвета его кожи. Остро переживая унижение, бизнесмен решил открыть собственный, еще более роскошный отель. Многие считают эту историю апокрифом; в конце концов кто-кто, а уж Тата точно знал, что для клиента английской гостиницы у него слишком темная кожа. Но одно не вызывает сомнений: именно он построил самый роскошный отель в городе – Taj Mahal.
Проектировать отель, достойный имени величайшего индийского памятника – беломраморного мавзолея, сооруженного в XVII веке падишахом империи Великих Моголов Шах-Джаханом в память о своей любимой жене, – Тата доверил индийскому инженеру по имени Раосохиб Ситарам Хандерао Вайдья, который руководил строительством здания Бомбейской муниципальной корпорации по проекту Фредерика Уильяма Стивенса. Как и здание Стивенса, Taj Mahal Hotel, который после смерти Вайдьи достраивал английский инженер У.А. Чемберс, сочетал в себе готические и индо-сарацинские формы. Луковичные купола по углам напоминали об оригинальном Тадж-Махале, а характерные для арабской архитектуры ажурные резные решетки на окнах, которые пропускают прохладный воздух, но защищают от палящего солнца, еще больше подчеркивали эстетику эпохи Моголов. Центральный граненый купол, похожий на купол вокзала Виктория, свидетельствует о том, что архитектурные формы, использованные в свое время Стивенсом, не были отвергнуты местным населением как европейская подделка, но, напротив, стали восприниматься как нечто сугубо бомбейское. В распахнувшем двери в 1903 году отеле к услугам гостей всех национальностей, цветов, каст и вероисповеданий были американские вентиляторы, немецкие лифты, турецкие бани и – внимание – английские консьержи.
