к чему у вас есть склонность. И потом, к нашему глубокому прискорбию, отцу Окимию уже много лет, и он слаб здоровьем. Дни его походят к концу, и как любой из нас, кто ходит под Богом, он может предстать перед Господом нашим в любой момент. Кто тогда сможет продолжить его дело? В монастыре, к сожалению, таких талантов нет. Вы же сможете достойно продолжить его работу, даруя радость его сердцу и в ином мире. Даже если отец Окимий сейчас ошибается в ваших благих намерениях, будьте уверены, что я глубоко чувствую их, и если Господь сподобит меня, доверив моим плечам огромную ношу ответственности за наш монастырь, то иной кандидатуры руководителя монастырской обсерваторией нет и не будет. Вся бесценная техника и ваше время будет исключительно в вашем распоряжении. Не мечта ли это любого учёного? Я предлагаю вам покровительство, думаю, принять его в ваших интересах.
Кровь бросилась мне в лицо:
– То есть вы мне предлагаете постричься в монахи и ждать смерти отца Окимия, чтобы занять его место в обсерватории?
– Ну почему же ждать? Это только в исключительном случае, если отец Окимий откажется сейчас принять вас в обсерватории как брата. Согласитесь, это его право. Однако даже при таком раскладе событий, вы не останетесь в накладе. Я, как ваш духовник, с подвигнувший вас на постриг, смогу всецело содействовать тому, чтобы вы занимались любимым делом уже сегодня. Должность библиотекаря отдела научной литературы у нас вакантна. Мы давно хотели создать прекрасное хранилище для специализированных книг. И я бы смог предложить вам эту должность в качестве подвига монаха. Это тихое спокойное, отнюдь не обременительное место, где вы сможете изучать научные труды, заниматься наукой, всем, что вам интересно, и с полным доступом к интернету, – отец Фивий замолчал, выжидающе смотря на меня.
Предложение Фивия было настолько неожиданным, что я растерялся. Мысли метались. С одной стороны, всё, что он говорил, было разумным. Неизвестно, когда настоятель допустит меня в обсерваторию, да и допустит ли вообще. Возможно, я так и проведу три года ссылки подручным Герасима. А тут довольно комфортные условия. Три года пережду и уеду. Но согласиться на постриг для меня было равнозначно предательству самого себя. Мне, как атеисту, не только глубоко чужды религиозные обряды, но, если смотреть правде в глаза, они были просто омерзительны в своём фанатизме. И то, что умирает девочка Аня, я скорее обвиню фанатиков – церковников, чем некий несчастный случай.
С другой стороны, все мои метания – есть глупость несусветная и мальчишечий романтизм. Пора повзрослеть. Смысл человеческой жизни – реализоваться, для этого необходимо научиться приспосабливаться. Другой жизни не будет и надо использовать те возможности, которые даются. «Олег, ты охренел, что ли совсем? Купился за еду и тёплое место. Почему сразу купился? Нормально пообедать и выпить я могу хоть раз за всё это время? А там пошлю его куда подальше», – решил.
– Но вы понимаете, что это очень серьёзное решение, надо обдумать, – произнёс я.
– Конечно, конечно! – замахал руками монах. – Я вас не тороплю. Знайте, что вы можете в любое время прийти ко мне и выразить своё желание, – он помолчал, и печально, хотя я готов был поклясться, что видел насмешку в его глазах, продолжал, – ну, а пока договор с Департаментом Юстиции не расторгнут, сами понимаете, мы обязаны его соблюдать.
Отец Фивий встал, взял колокольчик со стола и позвонил. Через минуту дверь открылась, и вошёл монах.
– Брат, Твин, проводи, пожалуйста, ссыльного в гостевой домик.
И повернувшись ко мне, скрестив руки на животе и чуть поклонившись, сказал, – рад знакомству. Надеюсь, ещё увидимся.
– Спасибо за обед, – сказал я, с сожалением взглянул на оставшееся в бокале вино и ножку индейки, лежащую рядом, встал и пошёл к выходу.
* * *
В гостевом домике было также тихо и пусто, как и в первый раз, когда меня сюда привел отец Ануфрий. Только молодой монах убирал со стола посуду.
– Здравствуйте, – обратился я к нему.
– Спаси Господь, – откликнулся он и поклонился мне в пояс.
– Скажите, пожалуйста, сюда Герасим должен был зайти, не видели его?
– Был, батюшка, был Герасим. Вы должно быть Олег?
Я кивнул:
– Олег.
– Так ждал он вас, да домик гостевой пора закрывать. Паломнические часы заканчиваются. Он и пошёл на конюшню, к дороге готовится. Просил вас туда идти. Знаете где?
– Да, конечно, мы там остановились сразу, как приехали, – пробормотал я.
– Спаси Господь! – сказал монах, поклонился в пояс и продолжил устанавливать грязную посуду на большой деревянный поднос.
– Спасибо, до свидания, – откликнулся я, и неожиданно для себя неловко поклонился в ответ, и пошёл к выходу.
«Вот ведь черт, – думал я, спеша в конюшню, – совсем о Герасиме забыл. Напился, нажрался, как последняя свинья, – я отчего-то почувствовал себя неловко перед Герасимом, будто предал его. – А что собственно произошло? Если со мной захотел познакомиться Фивий, я что отказаться что ли должен был? И потом неизвестно, когда ещё удастся по-человечески снова поесть и вина попробовать. Герасим сам выбрал такую жизнь. А я нет. Почему я должен был отказаться от нормального обеда? – но на душе всё равно было скверно.
Герасим ждал меня рядом с нашей уже тяжело нагруженной телегой.
– Ого! Сколько всего. Как же ты Герасим, сам управился? Что ж меня не подождал, – мне почему-то было неловко смотреть ему в глаза.
– Да ни чо, монахи пособили, вместе-то быстро управились. А ты куда пропал? – сказал он, подойдя ко мне. И видимо почувствовал запах вина, усмехнулся, – вижу, вы с отцом Фивием хорошо покушали.
– Ну да, – я отвёл глаза, и тут же вскинулся, – а что, собственно, такого? Я что должен был отказаться? За столько дней нормальный обед.
Герасим закивал и пошёл к телеге:
– Ну да, оно так. Привычка – великое дело.
Я опомнился:
– Нет! Ты не подумай, Герасим! Я не так выразился. Я хотел сказать, что вот так с вином и …, – я замялся, подбирая слова.
– Да понял я, не майся, – улыбнулся он, – давай уже, пора. Садись рядом со мной, там места нету, – кивнул он в телегу.
Я устроился рядом с Герасимом, и мы отправились обратно.
День был в самом разгаре, но, несмотря на то, что солнце висело прямо над нами, летней жары уже не было. Все-таки конец августа. Осень посылала свои первые приветы жёлтыми листьями и порывистым ветром.
Ехали мы тяжело, и часто в тех местах, где дорога шла резко в гору, приходилось идти пешком, чтобы хоть немного облегчить
