почему он, не сможет вместить и всю Вселенную? Или вы полагаете, что наука не способна развиваться и у неё есть какой-то предел, после которого она отомрёт за ненадобностью из-за невозможности познания? Абсурд! И что же тогда такое человеческий разум, если способен на такое? И разум ли это, та мизерная частица, которая, как вы же открыли, неразрывно связана с энергией Вселенной, и которая может в себя вместить то, что физически вместить невозможно? Как человек, живя здесь и сейчас, может изучать, понять, а значит вмещать в своё сознание, ну, хотя бы историю своей цивилизации? Мы говорим знания. А что такое знания? Не есть ли это то, что мы вбираем в своё сознание время, прожитое цивилизацией? И не только время, но и пространство, на котором проходило его развитие, понимание закономерностей явлений, которые происходили тогда. Получается, что в одном ничтожно крошечном сознании человека может сфокусироваться всё, весь опыт, что получило человечество до него. Как такое возможно? Не есть ли это доказательством того, что в нас есть нечто такое, что может вместить это всё? Ни есть ли это всё – каждый из нас? Не прав ли Гермес Трисмегиста, писавший в Изумрудной скрижали: «Как Вверху, так и Внизу»? И если вначале всего лежит Нечто, из которого исходит всё, и в том числе наш разум, то не есть ли это всё и наш разум само Нечто, что позволяет разуму вместить в себя всё? Разве то, что стало закономерным сейчас, ибо изучено разумом человека, не было ли ранее для человечества таким же неизведанным, как то, что не изведано нами теперь? Не думаете ли вы, что ваше сомнение в возможности изучения какого-то неизученного ныне явления – это не научный подход?
– Да. Но я говорил о явлениях, которые мы в принципе не имеем возможность изучить, – начал было я, но запнулся, наткнувшись на насмешливый взгляд отца Окимия.
– В принципе не имеем возможности изучить. Какая привычная фраза для консерватора в науке. Думаю, ни один учёный-исследователь и ни один раз слышал эту фразу.
Я смутился.
– Да, возможно, вы правы. Но как вы представляете подобное изучение. Наука о Нечто? Она будет скорее основана на логических умозаключениях, нежели на фактах.
Отец Окимий укоризненно покачал головой:
– Странно слышать такое от учёного, – и, помолчав, добавил, – ну, во-первых, почему логику разума вы не рассматриваете, как научный инструмент исследования. Разве философия, математика и другие дисциплины, основанные на логике, идеализации необходимых для изучения свойств объектов, формализации задач для вас не являются научными? И во-вторых, почему же только логика. Вот присмотримся к вашему же открытию, Олег. Что лежит в его основе? Ну, очень обобщённо говоря: некая энергия, которая излучается живыми существами и которая может объединяться в разные структуры. Так я вас понял?
– Ну, если уж очень обще, то да.
Отец Окимий кивнул и продолжал:
– Вы назвали её био-энергией и нашли корреляцию между нею и тёмной материей и тёмной энергией Вселенной. А если представить, что это и есть та Божественная энергия, которая была первым импульсом, как мы говорим, Разумного Нечто, исторгнута им и является праосновой всего?
– Как Иисус пожертвовал своей жизнью, чтобы даровать веру в бессмертную жизнь человеку, так и отец его, Бог, пожертвовал жизнью, разметав свою бессмертную сущность на мельчайшие частицы, из которых создано всё? – улыбнулся я.
Отец Окимий удивлённо взглянул на меня:
– Сложно сейчас судить, как и что произошло, но очень возможно, что ваше ассоциация близка к истине. И если Иисус – Брат наш – человек, познавший божественную праоснову, и посвятивший жизнь свою служению эволюции, то Бог, не потому ли и есть Создатель, что из своей же плоти создал нас? Что такое энергия, как не структурированное поле взаимодействия частиц? Частиц на столько малых, что мы пока ещё не научились их распознавать, и ваш научный эксперимент лишь доказывает их наличие и «разумность» закономерности взаимосвязей между ними? И разве это не дело науки изучить эти закономерности, открыть в нашем разуме новую грань понимания?
Послышался тихий мелодичный звон. Отец Окимий взглянул на браслет:
– Прошу меня простить, мне пора. Подумайте над нашим разговором. Пришло время, когда необходимо создать науку, объединяющую все разрозненные знания, открывающие нашему разуму грани, как вы выразились, Нечто. И я предлагаю вам сотрудничество в этом. Предлагаю применить свои знания и способности в изучении Науки о Боге. В принципе без разницы как называть эти исследования, главное понять праоснову всего, а значит осознать её смысл и цель. И понять, осознать не только верой, но и разумом, научной мыслью.
Отец Окимий встал, давая понять, что разговор окончен. Я тоже поднялся. Он протянул мне руку для пожатия, и я пожал её, ощутив необычную радость в душе, которую породило тепло, исходившее от неё.
– Олег, думаю, пришла пора вам занять комнату тут в обсерватории. Работа с Герасимом у вас закончена, перебирайтесь-ка сюда, – и быстро набрав комбинацию на своём браслете, сказал:
– Люсенька, проводите, пожалуйста, Олега в его комнату. Он сейчас выйдет, – и кивнул мне на прощанье, – Храни вас Господь, скоро увидимся. Да! И постарайтесь избегать алкоголя, он разрушительно действует на разум, а он вам очень пригодится в вашей работе.
Я смутился.
– До свидания, отец Окимий, – я попрощался и направился к выходу.
Уже выходя, я обернулся. Отца Окимия за столом не было, только чуть покачивался гобелен, который висел рядом в простенке между стеной и камином.
«Тайная комната?» – удивился я.
Глава 16. Открытие Бога
Моё новое место жительства – это комната на первом этаже обсерватории, которая стала для меня и кабинетом, и библиотекой, и гостиной, и спальней; да ещё небольшая, но с самой настоящей микроволновкой и электрочайником, кухня-столовая, всю роскошь которой венчала мойка с подведённой к ней водопроводной водой. Но что сделало меня абсолютно счастливым, так это крошечное в четыре квадратных метра помещение туалета, в котором отгороженный угол занимал душ. Наконец-то мой быт устроился. Хотя часто мне снилось, что я лежу под низким бесконечным небом на стоге душистого сена, и мириады звёзд смотрят на меня. И тогда меня охватывало такое чувство безграничной свободы и радости, что когда я просыпался, оно ещё долго не покидало меня. Жизнь на новом месте налаживалась.
Мне было искренне жаль, что я теперь редко вижусь с Герасимом и Митрием. Из разговоров обсерваторских я знал, что у мальчика уже начались занятия в школе при монастыре, а Герасим, не покладая рук, следил
