– Ошибаешься. Я в выигрыше.
– И как долго ты сможешь без меня обходиться?
Он явно занервничал и сказал уже серьезно:
– Я не знаю, что сказала тебе Екатерина Григорьевна, но уверен, что она ввела тебя в заблуждение относительно моих планов.
– И каковы же твои планы?
– Я по-прежнему намерен уехать с тобой за границу.
– Но прежде ты едешь с ней в Петербург. Ведь так?
– Пойми, мне надо ехать, – с досадой сказал он.
– Разве дела с наследством нельзя уладить здесь? Насколько я знаю, это как раз нельзя решить в Петербурге. Видно, не наследство тетушки тебя так беспокоит.
– Ты права, – он замялся. – Есть еще кое-что.
– Говори! – велела она.
– Я не могу об этом говорить, пока дело не устроилось. Но поверь, все это ради тебя.
– Так ты уезжаешь? Когда?
– Дня через три.
– И зачем ты здесь?
– Не знаю, через какое время, но я вернусь. Я не хотел бы оставить тебя в заблуждении относительно моих чувств к тебе.
– Как ты сказал?! Оставить меня в заблуждении относительно твоих… Я не ослышалась? Чувств? Да разве они у тебя есть, чувства?
– Как ты видишь, есть, – тихо сказал Серж.
– Я тебе говорила и говорю: я тебя не держу.
– Я могу быть уверен, что когда вернусь, застану тебя по-прежнему свободной? Что ты не сбежишь с кем-нибудь, так и не дождавшись меня, или не сойдешься от отчаяния с господином Лежечевым?
– Прекрати! Неужели ты хочешь, чтобы я тебе в этом поклялась? За все то время, пока я твоя, я не получила от тебя ни одного обещания. Ну, так и ты от меня никаких обещаний не получишь.
– Хорошо. Это гораздо меньше, чем я хотел, но все же лучше, чем ничего. Прощайте, графиня. Ежели вы хотите ко мне писать…
– Я никогда не буду тебе писать. И тебя попрошу не беспокоить меня более своими письмами.
– Вам так противен мой слог?
– Мне, сударь, противна ложь, которая, увы, в каждом вашем слове. Прощайте.
Соболинский отвесил ей полный салонного изящества поклон и легко сбежал по ступенькам в сад. На последней остановился, словно чего-то ожидая. Каких-то прощальных слов от нее, а может, даже нежностей. Но она молчала, хотела было отвернуться, но не смогла. Соболинский усмехнулся и, не оглядываясь более, направился к своей коляске. Она, все так же молча, смотрела ему вслед.
– Вот и все, – сказала она вслух и отправилась искать Жюли.
– Прости меня, – виновато сказала сестра. – Как видишь, я не справилась.
– Это ты меня прости. Юленька, все, что он говорил, это все неправда. Твой муж никогда не посмотрит в сторону другой женщины, пока у него есть ты. Ты святая. Ты лучшая из женщин. Тебе не стоит опасаться измены.
– Господи, прости меня, – заплакала вдруг Жюли. – Как я могла ему поддаться? Ведь он почти заставил меня поверить… И предать… Тебя…
Александра не выдержала, обняла сестру и тоже расплакалась. Так они с Жюли и стояли, обнявшись, пока в комнату не вошла Марья Васильевна.
– Что здесь такое? – сказала она, поджав губы. – Фу! Слезы! Ладно, Юлька, та всегда была сентиментальной! Но чтобы Сашка заревела? Видимо, беременность на женщин так сильно влияет. А мне тогда что прикажите делать, сестрицы? Если уж вы, богатые, замужние, ревете белугами, мне-то что ж, сразу в петлю?
– Ты не понимаешь, – всхлипнула Александра. – Кроме денег есть еще что-то.
– Как же, знаю. Любовь? – насмешливо спросила Мари. – Как бы она обеих вас не сгубила, эта любовь. Ладно, плачьте. Не стану вам мешать.
Когда Мари ушла, слезы у них сами собой пропали.
– Ну вот, все и испортила, – с досадой сказала Александра. – И что за характер?
– Не суди ее строго. Вспомни, какая она была? А какая теперь? Ей оттого и досадно, что она не может быть тем, чем хочет. Ведь это все не ее: простота речи, грубые словечки, даже платье и то не ее. Помнишь, как она за модой следила? Первая из нас была, кто новое платье у маман требовал. Она ведь лучше нас с тобой говорит по-французски, а танцует как! Да кому все это теперь нужно?
– Мне ее, конечно, жаль, но кто ж виноват, что так вышло? Нет, что ни говори, все дело в ее характере. Она потому и мужа себе не нашла, а вовсе не потому, что… В общем, не потому.
– Мне ехать надо, – вздохнула Жюли. – И помни, что я тебе сказала: ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и понимание.
«Итак, у меня уже два союзника. Сначала Мари предложила мне свою помощь, а теперь и Юля. Уж в ней я никогда не сомневалась. Если мне случится на какое-то время оставить здесь сына, которую из сестер я выберу? Нет, не надо сейчас об этом. Я уже никуда не собираюсь. И все же, я должна подумать…»
* * *
Уже на следующий день, после того как граф Ланин выкупил у загадочного Петра Сергеевича алмаз, он догадался, почему ему так знакомо это лицо. А догадавшись, окончательно решил, что начатое дело надо довести до конца.
За Петром Сергеевичем следили люди графа Ланина, и когда они донесли ему, что известный господин встречался с графиней Еленой Алексеевной, все стало ему ясно. Он вызвал к себе в кабинет Элен и начал разговор издалека:
– Итак, сударыня, когда вы намерены зажить своим домом?
– Вы меня гоните, papá? – с плохо скрываемой досадой спросила графиня Безобразова.
– Вы сказали недавно, что дела ваши устроятся. Я хотел бы знать, откуда вы ожидаете поступление средств?
– Почему вас это заботит? – кусая губы, спросила Элен.
– Я ваш отец. И я хотел бы это знать.
– Мои дела устроились, это все, что вам надо знать.
– Итак, вы не хотите отвечать. Я надеялся, что в вас осталась хоть капля разума. Хорошо. Я знаю, как получить у вас ответ. Вы узнаете это? – он достал из стоящей на столе резной шкатулки алмаз «Сто солнц в капле света» и показал ей.
– Глупец… – прошептала дочь, сразу же выдав себя. – Так он продал его вам… какой же глупец!
– Не далее как вчера вы получили свою долю…
– Я ничего не получила! – с неожиданной злостью сказала Элен.
– Как же так?
– Мне было сказано, что я хотела избавиться от…
– Продолжайте сударыня.
– Ах, вы и так уже все знаете! – Элен закрыла лицо руками и простонала: – Зачем же надо меня так мучить?
– А вы разве испытываете муки? – с иронией спросил граф. – Нежели же вы стыдитесь того, что сделали? Я вам не верю, сударыня. Отвечайте прямо: вы мне лгали? Это ведь был мой ребенок?
Элен отняла ладони от лица и твердо посмотрела ему в глаза:
– Да это был ваш ребенок, и он теперь мертв. И его мать мертва. Мне уже никто не сможет помешать. Помешать получить наследство.
– Неужели вы сделали это из-за денег? – в ужасе спросил граф. – Боже, в кого вы превратились! Моя дочь! Видимо, упав в глазах общества после скандальной связи с господином Соболинским, вы так и не смогли подняться! Вот какова губительная сила этого человека! Где он сейчас? Отвечайте?!
– Он уехал… В имение своей тетушки…
– Ах, да, – словно бы что-то вспомнил граф. – Мне известно, что о нападении на карету моей жены и о ее смерти вам сообщили запиской. Где эта записка?
– У меня ее нет, – стараясь не смотреть на него, сказала Элен.
– Вы еще рассчитываете спасти этого человека, вероятно для того, чтобы спастись самой. Вы должны отдать мне эту записку.
– А что остается мне?
– Вы позволяете себе торговаться, сударыня?!
– Я спасаю своих детей! – вскинула голову Элен.
– Ах, да! Я совсем забыл, что один из них – сын господина Соболинского! Он вам, должно быть, особенно дорог, этот мальчик. Что касается вас, вы немедленно уедете в свое тамбовское имение и останетесь там до конца своих дней. То есть, я хотел сказать, моих. Моя смерть, разумеется, даст вам свободу. И деньги, ибо мне некому более оставить наследство, кроме как вашему старшему сыну. Но сами вы и ваш младший сын не будете иметь ничего. Ваше содержание будет на совести единственного сына графа Безобразова, так что все зависит от того, какое воспитание вы ему дадите и сумеете ли внушить к себе уважение, а к брату любовь. Что же касается меня, то я постараюсь прожить как можно дольше. Если только вы не задумаете меня убить так же, как вы убили мою бедную жену. Но я позабочусь о том, чтобы себя защитить. А также и о том, чтобы в оставшиеся мне годы жизни спустить как можно больше.
– Но я же ваша дочь! – жалобно вскрикнула Элен. – Как вы можете так поступить со мной?! Ведь она… Она была никто… Какая-то…
– Не сметь! – он еле удержался, чтобы ее не ударить. – А вы, сударыня, кто?! Кто вы?!! Неужто порядочная женщина?! Да женщина ли вы вообще?! Уезжайте, – устало сказал он. – Вы женщина, по крайне мере, считаетесь таковой, и вы будете жить. С остальными участниками этой драмы я не буду столь милосерден.
Элен зарыдала.
– Я полагаю, что госпожа Осинкина все это время вам помогала? – вспомнил вдруг он. – Прошу вас передать ей от моего имени, чтобы она немедленно покинула мой дом.
– Но ей скоро рожать! Дайте ей хотя бы сделать это здесь, а не в дороге! А мне помочь ей, побыть подле нее, поскольку я ее ближайшая подруга.
