– Подозреваю, что похитители были греками, – заговорил он наконец. – Просмоленные корабли, отличное оружие, тот язык, который ты описала… – Он оглядел своих соотечественников и увидел согласные кивки и взгляды. – Мы делим с ними северное море и слишком хорошо знаем, на что они способны.
Злобный шепоток пробежал по шатру в подтверждение его слов.
– Северное море, – повторила Мирина. – Далеко оно?
Царевич мрачно посмотрел на нее:
– Дело не в расстоянии. Любой может туда добраться при попутном ветре. Но греки – народ самолюбивый и завистливый. Они построили множество городов и яростно их защищают, а в особенности Микены, где живет их великий царь Агамемнон. Этот город стоит на холме посреди защищающей его бухты, и я бы сказал, до него невозможно добраться. Если, конечно, у тебя нет могучего флота и заодно еще сухопутной армии, а я так полагаю, ничего этого у тебя нет. – (Мирина не нашлась что ответить.) – Для греков, – после недолгого молчания продолжил Парис, – женщины мало чем отличаются от домашнего скота, а уж на чужаков они смотрят и того хуже. Именно поэтому пираты Агамемнона ничуть не смущаются нападать на храмы в других странах и налагать свои лапы на жриц, и как раз поэтому я настойчиво прошу тебя забыть обо всем, что случилось. Даже если твои подруги еще живы, то все равно скоро умрут. Зачем добавлять лишние трупы в погребальный костер?
Мирина была настолько потрясена словами царевича, что ее уважение к Парису чуть было не потеряло точку опоры.
– Будь я мужчиной, – заговорила она, выпрямляясь, – ты бы не стал говорить со мной подобным образом. Но поскольку я женщина, ты уверен, что смысл моей жизни – покой и удобства, что все мои достоинства и моя честь заключаются в целомудрии. Я тебя не виню за это, потому что ты просто говоришь то, что, как тебе кажется, я хочу услышать. Но ты ошибаешься. У нас есть и более высокая цель – цель, которая ведет нас, словно звезда в ночи, и наше стремление так просто не погасить.
Слова Мирины повисли в воздухе, и девушка почувствовала, как ее сестры неловко ерзают на местах, боясь, что она настроит против них гостеприимных троянцев. Но Парис в конце концов просто вздохнул и сказал:
– Завтра я встречаюсь с Миносом в Кносском дворце. Мы обсудим это. Может быть, вам следует пойти со мной и самим рассказать о ваших бедах. Он союзник греков, и они поддерживают его власть; если кто-то и может на них повлиять, так это он. И если ваши подруги до сих пор живы, может быть, нам удастся их выкупить.
Мирина чуть не рассмеялась:
– Твоя щедрость тебя ослепляет. Вряд ли тебе захочется унизить себя, показавшись рядом с женщиной в лохмотьях…
Парис вскинул руку, заставляя Мирину замолчать.
– Не вижу ничего такого, чего нельзя было бы исправить куском хорошего мыла. Останьтесь здесь на ночь, все вы, отдохните как следует вот в этом шатре, а завтрашний день начните с плотного завтрака и купания в море. Могу поспорить – а ты ведь уже знаешь, что я азартный игрок, – после крепкого сна и смены одежды ты превратишься в настоящую царицу. – Парис улыбнулся, и в его взгляде снова вспыхнул веселый огонек. – По крайней мере, будешь сильно напоминать таковую.
Кносский дворец возвышался над окружавшим его городом многочисленными слоями ярко окрашенных крыш и колоннад. Он выглядел гармонично и просто, и не видно было ни малейших признаков каких-то укреплений.
– Все в порядке? – спросил Парис, когда увидел, как Мирина выглядывает из-за легких занавесок паланкина. – Может, хочешь поехать верхом на страшном звере между моими ногами?
Его вопрос вызвал взрыв хохота вокруг. Этим утром у троянцев вообще не было недостатка в веселье, начиная с того момента, когда они устраивали на скорую руку место для купания женщин на берегу залива и выставляли вокруг него стражу, и заканчивая знакомством царицы Мирины с ее «транспортным средством».
– Ох, боже! – воскликнула Мирина, в ужасе пятясь при виде животного, на котором собирался ехать верхом Парис. – Что это такое?
Эти звери были крупнее коров, но поменьше верблюда и уж точно куда подвижнее их обоих. Животные поразили Мирину своей красотой, но они были также и куда своенравнее, чем все те домашние существа, которых ей когда-либо приходилось видеть. Норовисто перебирая ногами после долгого заточения на корабле, они пятились и вставали на задние ноги с яростью диких кошек, а когда Парис подтвердил подозрения Мирины на тот счет, что и ей придется сесть на одно из этих созданий, она сделала шаг назад и энергично затрясла головой.
– Ну же, иди сюда! – поддразнивал ее Парис. – Я же тебя называл бесстрашной! Не доказывай теперь, что я лжец! Нет ничего проще, чем ехать верхом на лошади! Смотри! – Он легко вскочил на спину животного, ничуть не испуганный его пританцовыванием. – Тебе только нужно держаться покрепче!
Но ничто не могло убедить Мирину забраться на спину лошади. И даже на одном коне с Парисом она наотрез отказалась ехать.
– Пожалуйста, – сказала наконец Мирина; ее пальцы инстинктивно потянулись за стрелами на спине, но вместо колчана наткнулись на вышитую ткань платья, которое было куплено утром на рынке специально для нее, без сомнения, за очень большие деньги. – Почему я не могу просто пойти пешком?
– Пешком?! – Парис едва не вывалился из седла. – С каких это пор троянский царевич начал водить цариц пешком, как каких-нибудь девок?
Явно рассерженный упрямством Мирины, он наконец отдал новое распоряжение слугам, на этот раз приказав принести паланкин. Забравшись в него, Мирина решила, что ее внезапная боязливость стала следствием того, что у нее отобрали оружие и опутали бессмысленными тканями… Хотя то, как смотрел на нее царевич, когда надевал ей на голову тонкий золотой обруч, и то, как он сказал: «Ну вот, я выиграл спор! Ты действительно царица», не давало ей покоя всю дорогу, и никакие шутки не могли избавить ее от странного ощущения в груди.
Дворцовая стража не стала медлить, впуская их внутрь. Даже не заглянув в паланкин, они проводили троянцев через огромные ворота во двор.
Выглянув из паланкина, Мирина увидела четкие очертания дворца на фоне яркого голубого неба, и еще – широкие ступени лестницы, заполненные людьми. Это было величественное зрелище, куда более грандиозное и куда более утонченное, чем вид храма богини Луны, и Мирина невольно восхитилась тем, что все это великолепие было возведено ради простого смертного человека.
Потом занавески паланкина отодвинулись в стороны, и Парис протянул Мирине руку, чтобы помочь выйти.
– Царица Мирина, – произнес он очень серьезно, без малейшей улыбки. – Прошу следовать за мной.
Выходя из паланкина, Мирина обнаружила, что ее окружают троянцы, стоявшие с каменными лицами, и ужасно важные на вид дворцовые глашатаи; она вдруг ощутила себя невероятно маленькой. Хотя на ней были изящные туфли на деревянном каблуке, купленные вместе с платьем, которые делали девушку чуть выше, ей все равно казалось, что она уменьшилась в размерах, когда сбросила с себя тунику из змеиной кожи и надела дорогой наряд. Парис был высок ростом, но прежде он не так сильно возвышался над ней. И не важно, что теперь его золотой венец был на голове Мирины; наследник троянского царя до кончиков ногтей выглядел царевичем, стоя в расшитой синей тунике и накидке, в то время как Мирина, при всей ее позаимствованной элегантности, никогда не чувствовала себя столь малорослой.
И хотя троянцы были правы, уверяя Мирину, что она обладает благородной внешностью и легко сойдет за женщину царской крови, она только и думала, чтобы шагать как можно грациознее в опасной обуви. И хотя она достаточно долго прожила в храме богини Луны, где женщины носили только платья, Мирина никогда не чувствовала себя достаточно удобно в просторных и легких одеждах жрицы.
– Мирина, ты же не сурка выслеживаешь! – как-то раз выбранила ее верховная жрица, к немалому веселью Кары и Эги. – Ты божественное тело, звезда в небе, которой чужды любые мысли!
Но Мирина, при всем ее желании соответствовать таким определениям, так и не освоила искусства изображать из себя божественное тело. И сейчас, отпуская руку Париса, чтобы неловко приподнять подол юбки, она испугалась, что дворцовые стражи увидят в ней не царицу и даже не женщину, а простую разодетую чужестранку.
Но если стражи что-то и заметили, то ничем этого не показали. Кланяясь Парису и семерым троянцам с предельным уважением, глашатаи повели гостей по искусно выложенному цветными плитками полу – ничего подобного Мирина не видела даже в священных залах своего храма.
– Видишь двусторонний топор? – прошептала она Парису, кивком указывая на рисунок. – Это же священный символ!
Пока они поднимались по чисто выметенным белым ступеням в зал приемов, Мирина оглядывала двор, гадая, почему это открытое место порождает в ней смутную тревогу. В дальнем конце вымощенного плиткой квадрата в бледно-желтую кирпичную стену была врезана двойная красная дверь, резко выделявшаяся на светлом фоне, и золотые изображения бычьих голов и скрещенных топоров на перемычке над ней заставляли предположить, что за дверью скрывается какое-то священное место.
