– Ладно, подведем итог. – Взгляд Ника пробежался по моей грязной одежде и ободранным коленкам, после чего вернулся к багровой шишке на моем виске. – Вы потеряли ноутбук и все ключи. Что еще было в вашей сумке?
– Ох, да ничего особенного. – Я подняла рукав, чтобы осмотреть пульсирующий болью локоть, невольно обнажив запястье и продемонстрировав «краденый» браслет. – Всего лишь конверт с десятью тысячами долларов. – Я покачала головой, не обращая внимания на то, что Ребекка чуть было не задохнулась от ужаса. – Все остальное было или в комнате, или в карманах.
– Все остальное?..
Внезапно охваченная ознобом, я натянула на себя одеяло. Хотя я и говорила чистую правду, мой голос прозвучал фальшиво.
– Ну, у меня еще с собой был фотоаппарат со снимками из Алжира. – Я потянулась к черной ветровке, лежавшей на кровати рядом со мной. – Надеюсь, он не сломался.
Ник без малейших колебаний отобрал у меня камеру и достал из нее карту памяти:
– С вашего позволения.
Это не было вопросом.
Ноутбук Ника был специально спроектирован для того, чтобы противостоять грязи, пыли пустынных дорог и даже легким взрывам. Отличный выбор, учитывая, на кого работал Ник, подумала я, наблюдая за тем, как он ставит компьютер на кровать рядом со мной и загружает мои фотографии прямиком в свою библиотеку снимков. И в следующую минуту вся моя жизнь потекла перед нами: Джеймс, играющий в теннис, мой отец в фартуке с белочками, разрезающий рождественскую индюшку, несколько ранних нарциссов, которые я купила на улице, моя мать с мороженым в руке… все снимки из Алжира, один за другим, и в конце – те фотографии, которые я сделала всего несколько часов назад в хранилище глиняных табличек.
– Похоже на то, – сказала я, слегка раздраженная тем, как Ник бесцеремонно вторгся в мою частную жизнь, – что я теперь поселилась в вашем компьютере.
– Все в порядке… – Ник нахмурился, рассматривая снимок на экране – последний из всех. – Выглядит не особо интересно. Это и есть та самая табличка? – Когда я кивнула, Ник покачал головой. – И вы рисковали жизнью ради того, чтобы сфотографировать картинку на вот этой лепешке?
Я предпочла пропустить его слова мимо ушей. В конце концов, это было только к лучшему – то, что Ник так отнесся к драгоценной глиняной табличке; прояви он искренний интерес, я бы могла снова задуматься о настоящих причинах его приезда на Крит.
Странный гудящий звук отвлек меня от мыслей и вернул к настоящему.
– Простите.
Ник достал из кармана брюк телефон и вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, Ребекка придвинулась ко мне, горя желанием изучить его компьютер.
– Ну-ка, посмотрим, что у него там! – настойчиво прошептала она. – Скорее!
– Это уж ты давай. Ты лучше умеешь. – Я подтолкнула к ней ноутбук. – Располагайся.
Ребекка посмотрела на клавиши и только теперь заметила, что на них красуется арабский алфавит.
– Ох…
– Отлично. – Я снова повернула компьютер к себе. – Но ты ведь и не думала, что он постарается облегчить нам задачу, правда?
– А как насчет его собственных фотографий? – Ребекка с жадностью уставилась на экран. – Попробуй заглянуть в другую папку.
Мне бы следовало отказаться, но, по правде говоря, любопытство разбирало меня еще сильнее, чем мою подругу. После недели напряженного сосуществования с Ником я до сих по ничего о нем не знала, кроме того, что он умеет очень ловко уходить от разговора о Фонде Акраб.
На первый взгляд фотоснимки в компьютере Ника не содержали в себе ничего преступного. Я торопливо просматривала их, чувствуя себя слегка виноватой, но видела в основном кадры археологических раскопок на разных стадиях заглубления и расчистки разнообразных предметов. Были и кадры вскрытых захоронений – скелеты, окруженные глиняными сосудами и оружием; на других снимках виднелись целые здания, извлеченные из-под дюн пустыни, и артефакты, найденные в них, включая золотые украшения и чаши для вина.
Но между снимками раскопов и находок попадались и фотографии вооруженных охранников и бронированных машин, которые как бы связывали воедино всю коллекцию картинок колючей проволокой. И несмотря на то что охранники частенько улыбались и даже позировали перед объективом, в них ощущалась затаенная жестокость, лежавшая прямо под цивилизованной поверхностью.
И только тогда мне пришло в голову открыть самую последнюю папку. Как я и ожидала, в ней содержались снимки из алжирского храма, включая несколько фотографий крупным планом: саркофаг во внутреннем святилище. Пролистывая картинки дрожащими пальцами, я почти не смотрела на них, пока не добралась до самой последней.
– Смотри! – прошипела Ребекка. – Это же твой браслет!
Я недоверчиво уставилась на снимок. На фотографии действительно был свернувшийся кольцом шакал, только он лежал на бумажной салфетке, и древняя бронза выглядела слегка тусклой от пыли. Но это определенно был не мой браслет. Это был браслет из саркофага! Моя ушибленная голова принялась болезненно пульсировать от возбуждения, и я решила, что объяснение этой фотографии в папке Ника может быть только одно: это он сам снял браслет с руки скелета, а его заявление о том, что воровка – я, было всего лишь подвернувшимся под руку предлогом последовать за мной на Крит.
В этот момент дверь комнаты открылась, и Ребекка, у которой не было моей практики шпионских игр, отпрянула, едва не задохнувшись. Ник бросил на нее долгий взгляд, а потом подошел к нам и захлопнул ноутбук.
– Пора спать.
Свернувшись калачиком рядом с Ребеккой, я поняла, что заснуть не в состоянии. Вечерние и ночные события вертелись в моей памяти, и я ощущала странное, головокружительное возбуждение, в котором не было никакого смысла. Я прошла сквозь адские испытания, и голова у меня болела так сильно, что я едва могла лежать. И все же… я ведь осталась в живых. Я устояла перед нападением и даже сумела самостоятельно выбраться из подземного мира. И теперь пришла запоздалая реакция на все это – триумф победителя.
Может быть, я не такая, как большинство людей. Или это все из-за бабушкиной одержимости выносливостью амазонок… Или я просто унаследовала от нее некие генетические особенности; может быть, в моем мозгу даже отсутствовали целые пучки нервов… Уже не в первый раз я принялась обдумывать эти гипотезы, но впервые искренне порадовалась тому, что, возможно, в определенных отношениях я больше похожа на бабушку, чем на кого-либо другого.
На поздний завтрак мы отправились в таверну «Пасифая». Солнце наконец-то проглянуло сквозь дымку утреннего тумана, и его лучи постарались побыстрее разогнать задержавшиеся кое-где ночные тени. Ни один из нас явно не спешил вернуться к теме моего неудачного приключения в лабиринте. Ник раз или два посмотрел на мой синяк, но даже не спросил, как я себя чувствую.
Сегодня он был одет во все белое – просторную рубашку без ворота и довольно растянутые брюки, что моя мать – со всей ее бесчувственностью к чужим обычаям – обязательно классифицировала бы как вполне милую пижаму. Я же восприняла это как знак того, что Ник намеревается ближайшим рейсом вернуться в Алжир, и искренне обрадовалась.
– Итак… – Ник посмотрел на меня с понимающей улыбкой. – Что там говорится на той глиняной лепешке? Я знаю, вы ее расшифровали.
Я заколебалась. Краем глаза я видела, как напряглась Ребекка, но решила, что тема достаточно безобидна для того, чтобы мне не пришлось лгать. Я ведь действительно все утро провела над табличкой, руководствуясь бабушкиной тетрадкой, но не нашла в тексте никаких упоминаний о золотых сокровищах или чем-то таком, что могло бы заинтересовать мистера аль-Акраба.
– Похоже, это какой-то договор, – честно ответила я, – или, по крайней мере, предложение о заключении договора между какой-то царицей и – но это лишь предположение – правителем Кносса.
– А вы нашли какую-нибудь связь между этой табличкой и надписями в Алжире… Ну, кроме языка? – спросил Ник, глядя мне прямо в глаза.
– Возможно. – Меня немножко нервировала настойчивость Ника. – Имя этой царицы – то же самое, что имя одной из жриц, упомянутых на стене храма, а в договоре также весьма ясно описаны ее враги как люди, имеющие «черные корабли». Я не могу быть уверенной, чем порождено подобное сходство, разве что… – Я умолкла, сообразив, что история, сложившаяся в моем уме, история подвергшихся жестокому нападению женщин, ищущих мести, была слишком фантастичной.
– Ладно… – Ник снова пристально посмотрел на меня, и я поежилась под его взглядом. – Но как вам это удалось? Вы расшифровали алжирский текст за каких-то пять дней. В чем тут фокус?
Меня уколола тревога. Хотя я не предпринимала слишком уж больших усилий для того, чтобы скрыть от Ника бабулину тетрадку, я уж точно не давала ему понять всей ее ценности. Ник только то и знал, что я весьма талантливый дешифровщик древних текстов, который способен найти определенные схемы и связи там, где другие не видят ничего.
