Пока они поднимались по чисто выметенным белым ступеням в зал приемов, Мирина оглядывала двор, гадая, почему это открытое место порождает в ней смутную тревогу. В дальнем конце вымощенного плиткой квадрата в бледно-желтую кирпичную стену была врезана двойная красная дверь, резко выделявшаяся на светлом фоне, и золотые изображения бычьих голов и скрещенных топоров на перемычке над ней заставляли предположить, что за дверью скрывается какое-то священное место.
– Запомни как следует, – прошептал Парис, крепко сжимая локоть Мирины, – когда мы войдем в тронный зал, то должны сначала поклониться Священной Матери, даже если реальная власть принадлежит Миносу.
Несмотря на пышное название, тронный зал оказался не слишком большим, зато был так набит людьми, что Мирина не заметила бы Священную Мать, если бы не высматривала ее специально. Сидя на троне на фоне ярко расписанной стены, чуть обмякнув, словно в дремоте, госпожа Кносса производила впечатление крупного дикого животного, одетого в человеческие наряды и втащенного в дом против своей воли. И только когда Мирина опустилась перед ней на колени, женщина подняла голову и сосредоточила усталый взгляд на золотом обруче, венчавшем кудрявую голову необычной просительницы. А потом, медленно подняв унизанную кольцами руку в жесте какого-то ленивого отказа, женщина показала в сторону истинного правителя Крита.
Минос стоял в дальнем углу, буквально затопленный волной политиков. Окруженный людьми явно противоположных интересов, энергично размахивавших руками, Минос был из тех людей, которые редко пребывают в покое. И даже с большого расстояния нетрудно было заметить в его лице змеиное коварство; никто не мог бы составить более сильного контраста госпоже Кносса, чем этот мелкий, суетливый мужчина. Когда Мирина опустилась перед ним на колени, то попыталась представить, каковы были в действительности отношения между этими двумя людьми. Были ли они мужем и женой? Матерью и сыном? Трудно было сказать наверняка.
– Сегодня я привел к тебе царицу Мирину, – заговорил Парис, обращаясь к Миносу на том языке, на котором говорили в храме богини Луны, и в его голосе не слышалось ни малейших признаков смущения или неуверенности. – Она прибыла издалека, чтобы повидать эту страну и принести дары мира.
Он сделал короткий жест в сторону своего верного друга, длинноногого Энея, и тот выступил вперед, держа в руках небольшую глиняную табличку с текстом, который Кайми и Мирина сочинили этим утром.
Минос вдруг изменился, как по волшебству. Едва он увидел глиняный диск с элегантными письменами, он раскинул руки в самом что ни на есть радостном приветствии.
– Встань, царица! – воскликнул Минос, принимая табличку из рук Энея. – И расскажи мне о своем государстве. Из каких необычных сфер ты явилась?
Мирина не сделала даже попытки ответить. Парис весьма строго наставлял ее на этот счет, объясняя, что, несмотря на все добрые слова и жесты, только мужчины имеют право напрямую говорить с Миносом.
– Царица Мирина правит большой страной, – соврал за нее царевич. – Рядом с озером Тритонис.
– О! – откликнулся Минос, и его энтузиазм тут же угас, но потом разгорелся вновь. – Понимаю. Думаю, ты прибыла за пищей. Чтобы поддержать свой народ, пока не вернутся хорошие времена. – Он посмотрел на табличку, и его брови сдвинулись. – Я не знаю этого языка. Что за просьба здесь изложена?
– Это благословение, – пояснил Парис. – И предложение дружбы.
– Что? И никаких даров от ее народа? Ну, при таких обстоятельствах следует думать… – Минос перевернул табличку, как будто рассчитывал найти на обратной стороне ожидаемую просьбу. – Похоже, этот народ находится в отчаянном положении! – Он ткнул пальцем в сторону Париса, совершенно не обращая внимания на Мирину. – Она понимает, конечно, что боги разгневались на нее и их следует умилостивить.
Парис кивнул, и вид у него был по-прежнему абсолютно спокойный.
– Царица это понимает. Но она здесь не для того, чтобы раздобыть пищу. Она здесь потому, что знает: Крит в очень хороших отношениях с греками.
Минос внезапно выпрямился:
– Да, конечно… И сын царя Агамемнона только что побывал здесь.
– Вот как? – Парис бросил взгляд на Мирину. – Тогда, должно быть, он как раз вернулся с озера Тритонис.
Минос нахмурился:
– Он ничего не говорил о том, что ему приходилось волочить свои корабли через полные змей топи, чтобы вернуться к океану. Хотя что-то упоминал о большой черной статуе. Но могу ли я спросить, почему тебя так интересуют передвижения греков? Я искренне надеюсь, что никакого нового конфликта не назревает?
Мирина шагнула вперед, от волнения забыв, что ей следует хранить молчание. Но прежде чем она успела открыть рот, Парис так стиснул ее руку, что Мирина поморщилась.
– Около месяца назад, – пояснил царевич Миносу, – сын Агамемнона побывал во дворце царицы Мирины, изображая дружелюбие, однако отбыл оттуда, прихватив несколько священных предметов и прочих драгоценностей, включая девять кузин царицы, юных девственниц.
Минос отступил на шаг назад:
– Я потрясен!
– Само собой, – продолжил Парис, – царица пришла в ярость. Но она предпочла бы не начинать военных действий.
– Да, конечно… – Минос тяжело сглотнул.
Из объяснений Париса Мирина знала, что все богатство и власть Миноса полностью зависели от свободного движения кораблей вокруг его острова. Война сразу же создала бы напряжение и тревогу в торговом мире. И только по этой причине Минос всегда оставался сторонником мира.
– Вряд ли это может быть широко известно в здешних краях, – продолжил Парис, – но армия царицы Мирины – это тысячи воинов, причем большая часть из них конные. – Дополнительный щипок дал Мирине понять, что Парис продолжает веселиться даже в такой момент. – Конечно, никому бы не захотелось, чтобы подобная сила обрушилась на здешние народы.
Минос с трудом изобразил улыбку:
– Разумеется. Но почему ты пришел ко мне? Чем я могу тут помочь?
Парис кивком указал на глиняный диск:
– Царица надеется получить от тебя соглашение, в котором говорилось бы, что вы согласны заключить с ней союз. Перед лицом такого соглашения греки вполне могут предпочесть вернуть то, что они украли…
– Ох, боги… – Минос вздохнул. – Это потребует некоторого времени. Жрецы сейчас ужасно заняты, но они ведь должны одобрить… выяснить, каковы будут предсказания…
Больше Мирина не могла терпеть.
– Прошу тебя! – воскликнула она прежде, чем Парис смог ее остановить. – Разве ты не можешь сделать исключение?
Вздох ужаса дал Мирине понять всю чудовищность ее ошибки еще до того, как сам Минос сумел выразить свой испуг.
– Может, будет лучше, – прошипел он наконец, и голос отчетливо выдал его чувства, – если царица отдохнет вместе с другими женщинами, пока мужчины здесь договорятся обо всем.
Парис довольно быстро завершил переговоры с Миносом и вернулся к Мирине, очутившейся в противоположном конце переполненного просителями тронного зала. Когда Парис вывел ее из дворца под ослепительные лучи солнца, Мирина со страхом подумала, что выражение презрения на его лице относится к ее несдержанному поведению.
– Мне так жаль, – начала она, пытаясь не отставать от сердито шагавшего царевича, – я просто забылась…
Парис остановился на белых ступенях, оглядываясь в поисках своих людей, оставшихся снаружи.
– Если уж тебе хочется извиняться, так пожалей тогда, что не оскорбила его еще сильнее. Не мужчина, а какое-то мелкое недоразумение… Рот открыть боится при своих жрецах. Помяни мое слово: этому острову недолго процветать.
Когда Парис и Мирина вместе спустились по широкой лестнице, к ним подошел длинноногий Эней и что-то быстро и настойчиво заговорил прямо в ухо Париса. Хотя Мирина и не могла понять его слов, она предположила, что речь идет о чем-то ужасном, потому что Эней был бледен от волнения, а сдержанность Париса очень быстро сменилась на настоящую ярость.
– В чем дело? – спросила Мирина, когда Эней наконец замолчал.
– Ни в чем, – резко бросил Парис, не сводя глаз с двустворчатой красной двери по другую сторону двора. – Давай-ка поскорее убираться отсюда.
– И все же? – Мирина пыталась угадать, что именно вызвало ярость царевича. – Это как-то связано с греками?
Парис не отвечал, пока они не вернулись к своим лошадям.
– Похоже, мы с ними разминулись, – сказал он, пытаясь выглядеть таким же беззаботным, как обычно. – Они уехали шесть дней назад, чтобы вернуться прямиком в Микены.
Мирина уставилась на него во все глаза, чувствуя, что он чего-то недоговаривает.
– А что насчет моей сестры?
– Женщины не покидали кораблей. – Парис подал Мирине руку, чтобы помочь сесть в седло. – Кроме одной. Ее оставили в дар Миносу…
