такое «коммунист».
При одной мысли о постели Джоуи начал зевать.
– Я совсем не устал, – сказал Фрэнк.
– А ты когда-нибудь устаешь? – спросила Элоиза.
Фрэнк пожал плечами. Если честно, то нет. Даже когда он вечером ложился спать, он делал это только потому, что ему так велели, а не потому, что устал. Фрэнк спросил Элоизу:
– Ты скучаешь по Опе?
– Конечно. Все скучают по Опе. Он всегда был добр. Он единственный из всех, кого я встречала, кто всегда был добр.
– Почему? – спросил Джоуи.
– Он говорил, что оставил свою вредную часть в Германии, – ответила Элоиза. – Когда корабль выходил из гавани, она стояла на причале и звала его. Это был его злой близнец. Я много лет думала, что у него и правда был близнец.
– А на самом деле? – спросил Джоуи. Но Фрэнк знал ответ.
– Нет, это он просто так говорил.
После этого они надолго замолчали, и словно по волшебству Джоуи снова зевнул и встал с дивана, а Лиллиан, которая еще несколько часов назад должна была лечь в постель, закрыла глаза и уснула.
– Элоиза… – начал Фрэнк.
– Что?
– Что такое «коммунист»?
Элоиза лишь улыбнулась.
– Ты коммунистка?
– Не совсем. А кто-то сказал, что я коммунистка?
– Нет.
– Тогда почему ты спрашиваешь?
Она поудобнее устроилась на диване и положила Лиллиан на спину, потом сняла со спинки дивана шаль, которую сшила бабушка Элизабет, и накрыла ею девочку.
– Говорят, твой ухажер – коммунист.
Теперь Элоиза расхохоталась.
– Почему ты смеешься?
– При мысли о том, что кто-то назвал Юлиуса Зильбера «ухажером». Он бы назвал себя моим товарищем.
– А что это?
– Мой друг и коллега, тот, кто хочет того же, что и я. Мы не произносим слова типа «ухажер» или «жених». Это слишком по-французски. Юлиус англичанин.
– То есть коммунист – это тот, кто не любит все французское? Дедушка Уилмер такой.
Элоиза поджала губы, откинулась на спинку дивана и сказала:
– Ну, Фрэнки, не пойму, ты меня разыгрываешь или тебе и правда интересно. С тобой никогда не поймешь.
– Я хочу знать. Правда.
Она выдохнула и бросила взгляд в сторону бабушки Мэри, а потом сказала:
– Коммунисты – это люди, которые видят, как несправедлив мир, и хотят сделать его более справедливым. Они видят, что у кого-то есть гораздо, гораздо больше, чем им когда-нибудь понадобится, а у других нет ничего, и они не считают, что для этого есть какая-то особая причина, как, например, воля Божья.
– А ты как думаешь, почему так бывает?
– Я думаю, что на это много причин, но здесь причины иные, чем, скажем, во Франции или Англии. Юлиус родился в Англии, поэтому он немного по-другому смотрит на вещи, чем я.
– А как он смотрит?
– Ну, в Англии все очень несправедливо, и так уже много веков, а если человек пытается совершенствоваться, у него ничего не получается, потому что система этого не допустит. Но в Америке то, что несправедливо, изменить легче, потому что так было всего лет семьдесят или восемьдесят, так что… И еще, страна такая большая, что если ты сталкиваешься с несправедливостью, например, в Виргинии, то можешь поехать в Техас или Калифорнию и попытать счастья там.
– Я бы поехал в Чикаго.
Элоиза, которая своим гладким черным платьем и аккуратно причесанными короткими волнистыми волосами олицетворяла Чикаго в представлении Фрэнка, погладила его по щеке.
– Я тебя все еще жду.
– А в Чикаго несправедливо?
– Ну, мы с Юлиусом каждый день это обсуждаем. Скажем, там меньше несправедливости, чем в Англии, и Юлиусу там нравится, потому что он может жить там и делать что хочет, но там довольно дико. Знаешь, там есть гангстеры. Но я думаю, что, если отменят сухой закон, город успокоится.
– А здесь несправедливо?
– Здесь нет ничего несправедливого, кроме погоды. Да, погода в последнее время довольно несправедлива.
Фрэнк знал, что это правда. Некоторое время он смотрел на Элоизу, потом спросил:
– Можно поцеловать тебя на ночь?
– Конечно. – Она подставила щеку, но от нее так приятно пахло, что он в конце концов поцеловал ее в губы. Она оттолкнула его и сказала: – Ох, Фрэнки! Господи! Что же Розанне с тобой делать?
Сбор кукурузы еще не закончился, но папа, посадив Джоуи и Фрэнка в машину, все равно уехал с фермы до вечера, до самого ужина. Они проехали семьдесят миль до города под названием Сентервилл, расположившегося в самом центре Айовы. Джоуи заснул в машине, а потом был всем недоволен, но оба мальчика оживились, увидев, сколько народу собралось послушать человека по имени Кристиан Рамсейер, который был конгрессменом, правда, «не «нашим» конгрессменом, – а жаль», сказал папа.
Пока папа общался с другими фермерами, Фрэнк и Джоуи бегали в толпе. Все были одеты в рабочую одежду, а не как в церкви, но когда мама перед отъездом пожелала одеть мальчиков прилично, папа ответил, что они едут «делать заявление». «Не делайте его слишком громко», – сказала мама, а потом они уехали.
