подумать, почему бы мне… — Но тут вернулся Эмиль и покачал головой.
— Нет, ну если задуматься, — продолжал Джо, — то я даже рад, что не вышло. Близко мы подобрались, Эмиль?
— Как бы не так. Девятьсот тридцать два. Промах всего лишь в… это… в пятьсот двенадцать. Но видит Бог, парни, сейчас я отыграю у вас мой доллар.
Он вернулся за стол и завершил раздачу. Я не торопился подбирать свои карты со стола, поскольку меня вдруг посетила одна мысль и мне захотелось её обдумать. Все мы смотрели на четыреста двадцать как на некоторое число и подсознательно связывали его с числовой лотереей, поскольку она непрестанно присутствовала в наших рассуждениях о том, что могло случиться с дядей Эмом. Но ведь четыре-двадцать могло оказаться также и временем, наподобие «двадцати минут пятого».
А двадцать минут пятого могло оказаться тем самым временем, когда нечто произошло с дядюшкой Эмом. Ведь именно к этому времени он должен был оказаться поблизости от «Грешама», если отправился туда из нашего агентства пешком.
Карлу это, должно быть, пришло в голову, когда он записывал это число, пусть даже он не отделил час от минут дефисом или точкой, или хотя бы небольшим промежутком между цифрами.
Но даже если это так, мне было непонятно, каким образом число четыреста двадцать в качестве указания на время должно было нечто значить для Карла, отчего он кинулся звонить мне по телефону и столь возбуждённо тараторил о том, что у него имеется нечто важное. Да ещё прибавил: «Это не астрология, точно». А то бы я просто решил, что он вычислил это время как такое, в которое с дядей Эмом случилось то, что случилось. На том бы дело и кончилось. Но всё оказывалось не так, поскольку вот предупредил же Карл…
Тут мысль моя пошла по кругу, а потому я взял со стола свои карты и попытался сосредоточиться на игре. Но для себя я положил обдумать как следует возможность того, что четыреста двадцать — это всё же время, а не просто число, и обсудить эту возможность со Старлоком и Бассеттом за ужином.
Играл я до четверти пятого, когда явился Бассетт; тогда я отправился в кабинет к Старлоку.
По лицу Бассетта судя, мне не было нужды спрашивать его, есть ли новости; он выглядел усталым и подавленным. Проведя рукой по своим вылинявши рыжим волосам, Бассет начал:
— Я всего лишь выяснил, какие места Карл вчера посещал. Обход клиентов он предпринял согласно своему списку; при этом все те, к кому он заходил, утверждали, что Карл словно бы торопился. Он механически собрал положенные взносы и даже не пытался, как это обычно бывало, продать дополнительные страховки. Вероятно, ему не терпелось вернуться домой, чтобы пораньше заняться своей астрологией. Я выяснил даже, где он обедал и ужинал. Там он должен был получить один взнос — в ресторане на Холстед-стрит, так подгадал это к определённому часу после полудня, чтобы поужинать заодно. Наскоро; человек там сказал, что в ресторане Карл пробыл не более пятнадцати-двадцати минут, заодно и пожирая заказ и взимая платёж. И твоё предположение, Эд, было верным, — насчёт того, где он поел во второй раз. В гриль-баре на Кларк-стрит, где раньше работала Эстелла, примерно в полпятого. Съел сандвич с жарким да кофе, а значит домой мог попасть к пяти, как раз когда ты заметил его входящего. Весь день его проследил. Мы знаем всё, что он делал вплоть до того часа, как позвонил сюда, в агентство, в двадцать пять минут шестого, после чего ты перезвонил ему в шесть-тридцать.
Это вновь подвело меня к вопросу о Карловом числе; я рассказал, что пришло мне в голову, — не может ли «четыре-двадцать» оказаться временем, а не обычным числом.
— Думаю, так оно и есть, — проговорил Бассет. — Мы откопали одного астролога и дали ему бумагу с выкладками Делла. Тот сказал, что методы Делла неортдоксальны, что Делл, вероятно, разработал собственную систему, отличную от общепринятой. Астролог не мог выяснить существо этих выкладок, но полагал, что эти выкладки подвели Делла к моменту времени, когда нечто произошло, и что «четыре-двадцать» означает, скорее всего, четыре часа двадцать минут пополудни.
— Среды? — задал вопрос Старлок.
— Он не стал бы в этом ручаться. Сказал, что не может вычленить какой-то день недели или месяца. Ведь система Делла, объяснил он, всё же необычна. Этот астролог записал дату рождения Эма и сам стал составлять гороскоп. Сказал, что попытается что-нибудь для нас сделать. Это ж надо, собирается поработать вместо меня! Ведь мне больше не над чем тут работать. Вот вы, ребята, имеете занятие помимо того, чтобы сосать палец?
Мы отозвались, но звучало это неважнецки.
Хмыкнув, Бассетт сказал, что неплохо поработали мы лишь над тем, чтобы отсечь те возможности и подозрения, которые были у нас первоначально.
— Я тоже подумывал об этом, — объявил он, когда я рассказал ему, что планирую завтра пойти по следам дяди Эма. И всё же Бассетт мрачно добавил: — Ведь то же я проделал сегодня в отношении Карла Делла. Много же это мне дало!
Мы отправились к «Жийяру» и получили там отменный ужин, но никому из нас он не доставил особой радости. Поев, мы расстались, причём Старлок велел мне отправляться домой и в кои-то веки выспаться, да и он собирался сделать то же. Что ж, занятие было не хуже прочих.
Но когда я добрёл до дому, было только восемь часов; мне не хотелось ложиться так рано, как и читать книжку. Вспомнилось, что у Эстеллы раз в неделю выдаётся свободный вечер, и не исключено, что это сегодня, а потому я поднялся к ней. Но дома её не оказалось.
Вернувшись на этаж ниже, я заметил, что дверь в комнату Карла Делла заперта, и из-под щели не пробивается света. Полиция, видимо, больше её не охраняла.
Зато свет пробивался из-под двери Честера Хемлина, и я постучал к нему. Большой симпатии я к Честеру не испытывал, но не хотелось мне сидеть у себя в одиночестве.
Честер, казалось, обрадовался моему приходу; он пригласил меня войти.
— Вот, Эд, взгляни-ка на те два снимка, где ты играешь на тромбоне. Отлично вышло!
Снимки и впрямь получились ничего себе, а один так даже весьма занятен. Раструб тромбона на нём полностью скрывал моё лицо, и почти всё, что от меня оставалось, это ноги, руки, кулиса тромбона и раструб.
— Ручаюсь, Эд, что смогу эти снимки продать. Ты не против, если я попробую, а?
