— Господин Оттар! — я услышал голос Юссира. — Не знаю, что с ними, но этим надо воспользоваться!
— Да, — согласился я, стараясь сохранять спокойствие. — Атакуем.
Вдвоем мы набросились на рубайятцев и мой клинок испил новую порцию вражеской крови. Удар! И голова с плеч. Выпад! И сталь пронзила грудь сжимающего охотничий лук ополченца. Толчок щитом в лицо другого местного вояки! И бронзовый умбон пробивает его голову.
Ослабленные и ничего не соображающие ополченцы умирали, а мы с Юссиром собирали кровавую жатву. А затем появились кавалеристы, которых вел Ян Михар, и дело было кончено. Пока я бился на фланге и перекрывал тропу, поручик и основные силы нашего отряда уже разобрались с остальными ночными налетчиками. Больше убивать было некого, кто успел, тот сбежал, и мы с Михаром, оставив солдат собирать трофеи и вытаскивать трупы рубайятцев на поляну, вернулись обратно.
— Последние лучники были странными, какие‑то сонные, — сказал поручик. — Не знаешь, что с ними, Оттар?
— Не знаю, — я покачал головой.
— Да понятно в чем дело, — в разговор вклинился Юссир. — Наверное, отвара дурманного перед боем выпили, для храбрости, и перебрали.
— Может быть, — сказал Михар и хлопнул меня по плечу: — Ты оказался прав, Оттар. Мы атаковали и победили. Славный бой вышел.
— Славный, — я выдавил из себя улыбку, и мы вышли на поляну, где царила суета.
Ржали подраненные лошади и стонали люди, которых задели стрелы. Юна Эстайн, как и положено целительнице, помогала пострадавшим, и я видел, как от ее рук, которые соприкасались с ранами, исходило легкое зеленое свечение. Девушка была бледна и растрепана, но держалась. Значит, не белоручка, хотя избалованна сверх всякой меры. Так бывает. Человек сам по себе не плох, но излишнее внимание близких может превратить его в домашнего тирана, который знает, что любое желание будет выполнено, а любая проказа прикроется старшими родственниками. Но ничего, жизнь все расставит по своим местам и есть надежда, что красавица Юна поймет, что к чему, и сделает правильные выводы…
Михар и я вернулись к кострам и сменили одежду. Сержанты справлялись без нас, и наше вмешательство в ночную лагерную суету лишь добавило бы хаоса. Поэтому мы с поручиком обновили магическую сигнальную цепь, которая среагирует на чужаков, если они вновь появятся, и стали готовить ужин. Он подкинул в костер смолистых сучьев, я поставил рядом с огнем котел кашей, а дядька Эльвик, который весь бой, сжимая в руках дубину, прятался под повозками и следил, чтобы никто не разграбил трофеи, расстелил на траве полог и стал накрывать новый стол.
Спустя час, обсудив ночной бой и поужинав, мы с поручиком подвели итоги. В нашем отряде трое убитых, семь раненых и выбыло шесть лошадей. В госпитальном караване восемь убитых, два с половиной десятка раненых и выбыло семнадцать лошадей. Серьезные потери, но могло быть гораздо хуже, если бы мы продолжали сидеть в обороне. А у противника двадцать семь убитых и мы взяли пятерых пленников. Главарь банды налетчиков, которая была частью большого подразделения, к сожалению, сбежал. Добычи взяли мало. Что с нищих взять? Разве только оружие из сыродутного железа, а больше ничего не было.
Тем временем, когда трупы врагов были собраны в кучу, появился Сьеррэ Рахов, который сделал вид, что ничего не произошло. Он уже отмылся от дерьмеца и попытался руководить, не только своим кавалеристам, но и нам с Михаром. А мы демонстративно отвернулись, и поручик приказал воинам сносить к мертвым телам хворост для погребальных костров.
При виде такого неуважения, Сьеррэ вскипел:
— Господа офицеры! Я старше вас по званию! Поэтому требую исполнять мои приказы и проявлять уважение!
Поручик улыбнулся и сделал вид, что ничего не слышит. А я кивнул на руку лейтенанта и сказал:
— Господин лейтенант, а у вас ладонь в какашках. Да и пахнет от вас как‑то не по–военному.
— Где!?
Сьеррэ вскинул к лицу ладони и, конечно же, ничего не обнаружил. После чего, понимая, что над ним издеваются, резко развернувшись на каблуках, он ушел, и его проводили смешками.
Больше в ту ночь ничего не произошло. Пару раз на нашу стоянку выезжали патрульные из конно–егерского отряда, который должен был обнаружить налетчиков заблаговременно, но прозевал нападение. Им мы передали пленников, которых допросят и повесят, а сами, отринув прочь заботы, завалились спать.
Поутру воины сложили два погребальных костра, и огонь испепелил тела павших воинов, морейских и вражеских. После чего наш караван продолжил путь и на окраине поляны меня окликнула Юна Эстайн:
— Корнет!
Я подъехал к девушке, которая первой обратилась ко мне, что было добрым знаком, и всмотрелся в ее лицо. Она выглядела усталой и глаза Юны лихорадочно блестели. Всю ночь она, избалованная отцом благородная аристократка, помогала раненым и, спрыгнув с лошади, я кивнул ей и сказал:
— Доброе утро, госпожа Юна. Наши встречи не приносят нам радости и заканчиваются неприятностями. Но все равно я рад видеть вас и вы, как всегда, великолепны.
Девушка слегка улыбнулась и сказала:
— Спасибо за комплимент, корнет, и жаль, что все так выходит. Видимо, такова судьба, и опять мы расходимся в разные стороны. Но прежде чем вы снова исчезнете, я должна вам сказать, что была не права. Вы два раза спасли меня. Сначала в Рупьенгарде, а затем минувшей ночью, а я отплатила вам черной неблагодарностью.
«Слава богам! — я кинул взгляд на небеса. — Она все поняла. Наконец‑то. И ей понадобилось на это всего каких‑то два месяца».
— Рад служить вам, госпожа Юна. Надеюсь, мы еще встретимся при других обстоятельствах.
— Буду рада… — она замялась, а затем все же выдавила из себя: — Будьте осторожны… Сьеррэ затаил на вас зло…
— Мне не страшно, но я буду начеку. Кстати, а он вам кто, не жених, случаем?
— Нет… Просто друг детства… У него с девушками не очень… Впрочем, это неважно… Прощайте, корнет Руговир.
Красавица направилась к госпитальным фургонам, возле которых стоял хмурый Сьеррэ Рахов, а я, запрыгнув в седло, сказал ей вслед:
— До встречи, госпожа Юна. Я уверен, что мы еще встретимся. Обязательно.
Глава 14.
И снова дорога. И опять беспокойные мысли о странностях моей жизни. Я пытался найти логичное объяснение тому, что ночью смог «оживить» и применить знак древних людей, а результата не было. О том, чтобы кто‑то помимо простых рун использовал в магии сложные иероглифы, мне слышать не доводилось. Но это было возможно. Видения и то, что я повелевал одним знаком, это подтверждало. Однако повторить вызов иероглифа не получалось, а вопросы, как обычно, оставались без ответов. И тогда я попробовал послать мысленный зов той, которая дала мне жизнь:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
