Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Достоевский почувствовал прилив блаженно-томительной тревоги, предвещающей нарождение нового творчества…”
Рихард Вагнер, который вместе с Бакуниным сражался на дрезденских баррикадах 1848 года, увидел в нем русского Зигфрида, торжество героизма и радостного великодушия. Достоевскому для его “Бесов” нужен мертвенный антипод всему этому — и он создает в Ставрогине мастерский портрет Бакунина, только огонь героизма, озаряющий облик Бакунина, ускользает от него. “Только” — это много или мало? Существует ли вообще Бакунин без этого высокого огня, или он без него — пустое место, “логическая натяжка”, жалкий “фразер”? Ругани на Бакунина всегда было предостаточно, и принизить его образ не составляло никакого труда. Взгляды его не выдерживают критики. Маркс, который, как и ко всем политическим противникам, относился к Бакунину свысока, просматривая пункты программы бакунинского “Альянса социалистической демократии”, презрительно роняет: “сен-симонистская чепуха”, “прудонистская чепуха”, “идейный хлам”. Публично называет Бакунина “политиканом из кафе” и “сентиментальным идеалистом”. “В последнем он был прав, — соглашается Бакунин. — А я его называл мрачным, вероломным, тщеславным человеком и тоже был прав”. В создании образа Бакунина “без героизма” Достоевскому помогали прежде всего высказывания бывших друзей. “Кто же этот Бакунин? — спрашивает М. Катков в № 4 “Московских ведомостей” 1870 года. — В молодости это был человек не без некоторого блеска, способный озадачивать людей слабых и нервных, смущать незрелых и выталкивать из колеи. Но, в сущности, это была натура сухая и черствая, ум пустой и бесплодно возбужденный. Он хватался за многое, но ничем не овладевал, ни к чему не чувствовал призвания, ни в чем не принимал действительного участия. В нем не было ничего искреннего; все интересы, которыми он, по-видимому, кипятился, были явлениями без сущности…” А добрый П. Анненков! “С тех пор он ушел далеко; но потребность созидания систем и воззрений, обманывающих духовные потребности человека, вместо удовлетворения их, — осталась все та же, и тот же романтизм, ищущий необычайных выводов и потрясающих эффектов, слышится в его призывах к разрушению обществ... как прежде слышался в воззваниях к высшему героическому пониманию и осуществлению нравственности и человеческого достоинства…” Добавьте сюда “длинного слизняка”, которым как-то припечатал Бакунина друг Н. Огарев, добавьте мнения о Бакунине его недругов — и дело сделано, портрет “безблагодатного” Бакунина/Ставрогина будет готов.
Несомненно, много пользы могли бы принести писателю и горькие признания самого Бакунина, если бы они были доступны ему. Но очень многого, в том числе и текста “Исповеди”, он не знал: “Я знал Россию мало; восемь лет жил за границей, а когда жил в России, был так занят немецкой философией, что ничего вокруг себя не видел”; “Я создал себе фантастическую Россию”. Но именно вот такой “фантастический”, совершенно оторванный от жизни прототип и нужен Достоевскому, чтобы писать жизнь и судьбу Ставрогина. Л. Гроссман, холодно анализируя совпадения биографии Бакунина с вымышленной биографией Ставрогина, насчитывает двадцать пунктов полного совпадения, причем не таких общих, как “происхождение-образование”, а весьма специфических, которые могут проникнуть в текст лишь в результате сознательного сближения героя и “прототипа”: среди них, например, “использование женщины в революционных целях”, “двойственное отношение друзей и женщин (поклонение и ненависть)”, сексуальная ущербность, этапы миросозерцания — “культ России, воинствующий атеизм, всеобщее разрушение” и совпадение гибельной гипертрофии интеллекта у Ставрогина со свидетельствами Анненкова, Белинского, Герцена об исключительной рассудочности Бакунина.
“...Из меня вылилось одно отрицание — без всякого великодушия и безо всякой силы”, — пишет Ставрогин в предсмертном письме. Ну разве это не прямо взято из Каткова? А такое странное совпадение, что Шатова Ставрогин учит любви к Богу, а Кириллова заражает атеизмом? Здесь только совмещение во времени развития взглядов самого Бакунина: его ранней экзальтированной религиозности, целых страниц, исписанных цитатами из Евангелий, — и его последующего исступленного богоборчества. “Если бог — все, то реальный мир и человек есть ничто. Если бог — истина, справедливость и бесконечная жизнь, то человек — ложь, неправедность и смерть. Если бог господин, то человек — раб”. “Бог существует, значит, человек — раб”. “Человек разумен, справедлив, свободен — значит, бога нет”. Но откуда же это следует? — как бы спрашивает Достоевский и дает бакунинские строки “прочесть” своему Кириллову: “Если Бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие”. Такая сентенция выводима из богочеловеческих мыслей Бакунина так же, как разные непростые мысли о религии Свободы Бакунина. А зачем они, сложные мысли? Воля моя, и все дозволено!
И где это, кстати, человек “разумен, справедлив и свободен”?
Опыт всего ХХ века перед нами. Тут тебе и коммунизм, и антитеологизм, и динамит под фундаментом храмов. А результат?
Нет ничего божественного. “Бесы” добились своего — теперь люди рождаются без Бога в душе. Поэтому и никакой атеизм проповедовать сейчас не надо. Этого Бакунин предугадать не мог (хотя смог Достоевский). Бакунин еще рассуждает, как просветитель XVIII века, только с большей яростью. Куда же подевалась его молодая пламенная вера? Она ушла. Решительную роль здесь сыграло его масонство. Уже в статье о Вейтлинге (1843) он пишет, что грядущая революция будет прежде всего смертельной борьбой между религией Бога и религией Свободы, Равенства и Братства — это самый несомненный масонский почерк. Дальше он все время, только глубже и с разных сторон, развивает все ту же мысль: “Богословский принцип… основан по существу на презрении к человечеству… Свобода, равенство, братство… Это новая религия, земная религия человеческого рода, противопоставленная небесной религии божества! В одно и то же время это и осуществление, и радикальное отрицание идей Христианства…”
Но так не мог бы рассуждать Ставрогин: слишком много чувства вложено в эту “борьбу не на живот, а на смерть”. Слишком уж высок пафос бакунинских слов о “Свободе”. Для “Бесов” Достоевскому нужен был другой идейный вдохновитель — живой мертвец. Так является Николай Ставрогин. В этом, и только в этом, Л. Гроссман прав: отодрав от Бакунина все огневое, героическое, страстное, “зигфридовское”, мы получили какую-то жуткую человеческую тварь, от которой невольно отворачивается душа, какое-то “чудовищное создание”, как выразился Грановский. Но и это было в Бакунине. Достоевский верно угадывает эту “многогранность” бакунинского лика и, не смущаясь, рвет его в лоскуты, из лоскутов связывая новые характеры, которые все по-своему будут отражением крайних черт характера Бакунина.
Гениальный художник, Достоевский знает, из какой глубины черпает краски для своей палитры и бережно их расходует, из одного Бакунина выводя целый легион бесов. По первоначальным заметкам к “Бесам” видно, что одна из формул Ставрогина — все сжечь — совпадает полностью с лозунгом Бакунина. В монологе Верховенского мы имеем свободное изложение бакунизма, с тем фантастическим отблеском, какой неизбежно принимают в романе все исторические документы, использованные Достоевским. Но матерьял действительности явно просвечивает сквозь бредовые видения: “Мы сначала пустим смуту, — начинает Верховенский, — мы проникнем в самый народ… Мы провозгласим разрушение… Мы пустим пожары, мы пустим легенды… Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам… и застонет стоном земля „новый правый закон идет”, и взволнуется море, и рухнет балаган…” Но разве мог так думать Бакунин — русский Зигфрид, рыцарь свободы, высокий ум?! А мог, мог! Только для этого сначала ему нужно было снюхаться с Нечаевым, обваляться в грязи и всему как бы сжаться, измелочиться, уменьшиться в масштабе…
Невольно вспоминается, как разочарованный и убитый участием учителя, Ставрогина, в “обществе” Верховенского, Шатов кричит ему:
— Вы, вы, Ставрогин, как могли вы затереть себя в такую бесстыдную, бездарную лакейскую нелепость!
Ну, вот так и смог. Бес попутал.
Нечаев объявился в Женеве, когда Бакунин уже отчаялся увидеть и обнять кого-нибудь из русской революционной молодежи, той молодежи, ради которой положили свои жизни “старики”, той молодежи, которая делает свое революционное дело не в Женеве, а в России, на родине. Нечаев и назвался таким человеком: при всей своей конспиративной осторожности Бакунин так обрадовался появлению наконец представителей молодой России, что был на этот раз совершенно ослеплен. Он без всякой критики поверил, что Нечаев представляет секретный Комитет некой разветвленной, действующей по всей России организации, обласкал его, познакомил с Огаревым, дал денег из Бахметевского фонда, организовал тайное свидание дочери Герцена, Натальи, с Нечаевым, чтобы женскими чарами глубже втянуть его в революционное дело (использование женщины в революционных целях), заставил Огарева посвятить ему стихотворение, выдал ему удостоверение несуществующего, впрочем, “Европейского революционного альянса” № 2271, от имени которого Нечаеву предоставлялось теперь право действовать, но, главное, согласился стать крестным отцом “Народной расправы” и редактором нечаевского “Катехизиса революционера” — одного из самых отвратительных и страшных документов в истории русского революционного движения. Нечаев даже умудрился подписать у Бакунина всю эту мертвечину, что должно было, разумеется, повлечь за собой распространение в России “Катехизиса” от его, Бакунина, имени, но Бакунин в своем ослеплении ничего не замечал. “Его тигренок”, который с первого шага своей революционной деятельности был фальсификатором и провокатором, казался Бакунину образцом революционной собранности, преданности, целеустремленности; к тому же Нечаев со своим якобинством пробудил в стареющем анархисте вечные масонские бредни о “тайная тайных” (“посвященная” верхушка организации, Комитет) и беспрекословно ему подчиненных “тройках”, “пятерках” и прочих безгласых единицах революционной армии.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир книги
- Золотая трава - Пьер-Жакез Элиас - Современная проза
- Рука на плече - Лижия Теллес - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сеул, зима 1964 года - Сын Ок Ким - Современная проза
- Неприкаянные - Сабина Грубер - Современная проза
- Мужчина & Женщина - Петер Розай - Современная проза
- Красная трава - Борис Виан - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Волною морскою (сборник) - Максим Осипов - Современная проза
- Муmооn - Андрей Волос - Современная проза