Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Разумеется, весь этот разговор был бы совершенно пустым, если бы Бакунин не послужил-таки русской словесности в качестве прототипа для одного из самых загадочных и зловещих персонажей: речь идет о Николае Ставрогине из “Бесов” Достоевского. Роман был написан после нечаевского дела, что общеизвестно, но кто скрывается за фигурой бесовского отца вдохновителя, долгое время оставалось неразгаданным. Литературовед Леонид Гроссман привел веские аргументы в пользу того, что прототипом Ставрогина был не кто иной, как Бакунин. “Спор о Бакунине и Достоевском” был одной из самых захватывающих литературных дискуссий середины 20-х годов прошлого века. Разумеется, часть литературоведов победившей революции требовала, чтобы аргументы Л. Гроссмана были “разбиты”. Достоевский был “писатель-реакционер”, а Бакунин — революционер, один из тех причем, чье имя было выбито в камне на знаменитой стеле революционерам — освободителям человечества, что, поперемещавшись некоторое время по Москве, в конце концов была установлена в Александровском саду. В общем, “спор” превратился в битие Гроссмана поодиночке и скопом, в результате чего он со своею концепцией признан был всею прогрессивною критикой несостоятельным, после чего уже многолетнее молчание делало свое дело, и под спудом времени причастность Бакунина к самому глубокому и беспощадному “антинигилистическому” роману забылась. Однако если сейчас перечитать материалы дискуссии, то становится несомненным, что именно Гроссман-то и угадал самое важное и аргументы его сильнее доводов противников и даже несоизмеримы с ними по масштабу. Достоевский был именно тот писатель, которому в неприметных пока еще шевелениях “подполья” прозревалось ужасное будущее России, торжествующая философия “бесов”, с самого начала замешенная на крови, и их триумф, предсказанный, может быть, не с полной определенностью, но все же с достаточной ясностью, чтобы ужаснуться ему и тому, что принесет вослед век грядущий. Достоевский — не социальный фантазер. Даже название романа — “Бесы” — прочно укоренено в тогдашней революционной действительности. Скажем, внутри кружка Н. Ишутина, существовавшего в Москве в начале 60-х годов, была маленькая группа, которая называлась “Ад” и вела анонимное и подпольное существование. Каждый из членов “Ада” рассматривал себя как обреченного человека, отрезанного от обычного общества и полностью посвятившего себя революции. Он должен был отказаться от друзей, от семьи, от личной жизни, даже от собственного имени во имя революции. Но раз “Ад” — значит, где-то рядом и черти? Сиречь — бесы?
Что же говорить про нечаевское дело, на котором построена фактическая канва романа, эпицентром которого было ритуальное убийство соратника “во имя революции” и которое все было на слуху в тогдашнем русском обществе? Кружок Нечаева — одна из чудовищных конспиративных “революционных” организаций — закончил свое существование, как известно, убийством студента Иванова, усомнившегося во всесилии якобы существующего подпольного “Комитета” и вообще в наличии “организации” как таковой. Однако все дело было бы, так сказать, студенческим междусобойчиком, если бы до этого Нечаев не ездил в Женеву к Бакунину за благословением, каковое и получил. Мог ли Достоевский обойти самую крупную фигуру в этом деле? Более того, после Герцена — самую крупную фигуру русской эмиграции и, без сомнения, самого влиятельного, самого ярого русского революционера той поры вообще? Для Достоевского, писателя гибели, гибельных характеров и гибельных идей, в этой истории “упущение” Бакунина просто невозможно.
Достоевский застал Бакунина в самом соку, когда тот был в пике своей революционной славы. И хотя главные сочинения Бакунина, ставшие потом “настольными книгами” народников и народовольцев, не были еще написаны, словно он нарочно ждал, когда в России подрастет поколение, которое способно будет их воспринять, почти все основные вехи жизненного пути были уже пройдены им. Он пережил разрыв с родиной, изгойство эмигранта, героический период революции 1848 года, восемь лет одиночек, “Исповедь”, ссылку, побег, возвращение, клевету, бурную деятельность в Интернационале рабочих и попытку создать параллельную организацию, не столь одержимую идеями “государственного социализма” Маркса. Собственно, Достоевский и застал тот момент, когда Бакунин захотел оседлать левобуржуазную Лигу Мира и Свободы и превратить ее в оплот своих оформившихся наконец анархических идей…
“Перенесемся в эпоху начального роста Первого интернационала, — пишет Леонид Гроссман. — 9 сентября 1867 г. в Женеве, в огромном Избирательном Дворце, в присутствии шеститысячной толпы, открылся первый конгресс Лиги Мира и Свободы.
Это было крупное событие в политической жизни Европы, объединившее пацифистов различных толков и направлений. Гарибальди прибыл на открытие и выступил в первом же заседании его с боевой программной речью. Джемс Гильом, Людвиг Бюхнер, Цезарь де Пап говорили от имени различных организаций и союзов. Наконец, почетный воин международной революции, ветеран Праги и Дрездена, узник Саксонии, Австрии и России, дважды приговоренный к смертной казни и спасшийся бегством через три части света, Михаил Бакунин, уже при жизни ставший легендарным героем, потрясал огромную аудиторию Женевского Дворца ударными тезисами своей очередной исторической речи.
Он начал с решительного протеста против самого существования русской империи, основанной на систематическом отрицании всякого человеческого права и свободы. Он требовал уничтожения централизованных государств для создания свободной федерации провинций и народов — будущих Соединенных Штатов Европы. В длящихся политических условиях он предсказывал неустранимость страшной всемирной войны с неизбежным возвращением к „ужасным временам Валленштейна и Тилли”. „Горе, горе нациям, — заключал он с обычным своим ораторским подъемом, — горе нациям, вожди которых вернутся победоносными с полей битв! Лавры и ореолы превратятся в цепи и оковы для народов, которые вообразят себя победителями ”.
Шеститысячная толпа, наэлектризованная мощными ритмами этого сокрушительного красноречия, в напряженном безмолвии внимала оратору. А в пестрой массе ученых, журналистов и рабочих делегатов, жадно прислушиваясь к словам Бакунина и пристально всматриваясь в его титаническую фигуру, стоял, затерянный в толпе, никем не замеченный и, вероятно, всем здесь незнакомый, известный русский романист Федор Достоевский...
Все происходившее в Женевском Дворце глубоко потрясло его. Кратко, но выразительно он через несколько дней в письмах к русским друзьям о работе конгресса возмущается проектами отмены христианской веры, уничтожения больших государств и насильственного насаждения мира. „Все это без малейшего доказательства, все это заучено 20 лет тому назад наизусть, да так и осталось. И главное — огонь и меч — и после того, как все истребится, то тогда, по их мнению, и будет мир”.
Но гораздо сильнее всех взрывчатых тезисов этого воззвания Достоевский был поражен обликом произносившего их оратора. Он жадно всматривался в могучие черты этого гиганта, давно уже знакомого ему по рассказам, теперь же на его глазах беспощадно судившего с высоты трибуны всю мировую цивилизацию. Потрясающий дар слова знаменитого эмигранта, ореол бунтарского героизма и тюремного мученичества, живая легенда об его подвигах и страданиях не могли не волновать его собрата по эшафоту, тюрьме и Сибири. И пока эти стальные слова о разрушении религии и патриотизма болезненно вонзались в сердце писателя, личность оратора как бы вырастала перед ним, раскрывая сложные тайники своего мятущегося и всегда ненасытимого духа.
Достоевский почувствовал прилив блаженно-томительной тревоги, предвещающей нарождение нового творчества…”
Рихард Вагнер, который вместе с Бакуниным сражался на дрезденских баррикадах 1848 года, увидел в нем русского Зигфрида, торжество героизма и радостного великодушия. Достоевскому для его “Бесов” нужен мертвенный антипод всему этому — и он создает в Ставрогине мастерский портрет Бакунина, только огонь героизма, озаряющий облик Бакунина, ускользает от него. “Только” — это много или мало? Существует ли вообще Бакунин без этого высокого огня, или он без него — пустое место, “логическая натяжка”, жалкий “фразер”? Ругани на Бакунина всегда было предостаточно, и принизить его образ не составляло никакого труда. Взгляды его не выдерживают критики. Маркс, который, как и ко всем политическим противникам, относился к Бакунину свысока, просматривая пункты программы бакунинского “Альянса социалистической демократии”, презрительно роняет: “сен-симонистская чепуха”, “прудонистская чепуха”, “идейный хлам”. Публично называет Бакунина “политиканом из кафе” и “сентиментальным идеалистом”. “В последнем он был прав, — соглашается Бакунин. — А я его называл мрачным, вероломным, тщеславным человеком и тоже был прав”. В создании образа Бакунина “без героизма” Достоевскому помогали прежде всего высказывания бывших друзей. “Кто же этот Бакунин? — спрашивает М. Катков в № 4 “Московских ведомостей” 1870 года. — В молодости это был человек не без некоторого блеска, способный озадачивать людей слабых и нервных, смущать незрелых и выталкивать из колеи. Но, в сущности, это была натура сухая и черствая, ум пустой и бесплодно возбужденный. Он хватался за многое, но ничем не овладевал, ни к чему не чувствовал призвания, ни в чем не принимал действительного участия. В нем не было ничего искреннего; все интересы, которыми он, по-видимому, кипятился, были явлениями без сущности…” А добрый П. Анненков! “С тех пор он ушел далеко; но потребность созидания систем и воззрений, обманывающих духовные потребности человека, вместо удовлетворения их, — осталась все та же, и тот же романтизм, ищущий необычайных выводов и потрясающих эффектов, слышится в его призывах к разрушению обществ... как прежде слышался в воззваниях к высшему героическому пониманию и осуществлению нравственности и человеческого достоинства…” Добавьте сюда “длинного слизняка”, которым как-то припечатал Бакунина друг Н. Огарев, добавьте мнения о Бакунине его недругов — и дело сделано, портрет “безблагодатного” Бакунина/Ставрогина будет готов.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 12 2006) - Новый Мир Новый Мир книги
- Золотая трава - Пьер-Жакез Элиас - Современная проза
- Рука на плече - Лижия Теллес - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Сеул, зима 1964 года - Сын Ок Ким - Современная проза
- Неприкаянные - Сабина Грубер - Современная проза
- Мужчина & Женщина - Петер Розай - Современная проза
- Красная трава - Борис Виан - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Волною морскою (сборник) - Максим Осипов - Современная проза
- Муmооn - Андрей Волос - Современная проза