- Вы сгорите, товарищ капитан, - разбудил меня ординарец.
- Это ты, Ахмет? - спросил я, еще не понимая, где нахожусь. А потом вспомнил. - Спасибо, что сидел рядом. Вчера я сильно устал и быстро захмелел.
- Не предупредили, где находитесь. И доверились чужим.
- Люди здесь сидели хорошие, Ахмет...
Солдатам переднего края на территории Восточной Пруссии работа казалась проще - не надо копать землю или почти не надо. Для КП и наблюдательных пунктов предпочитали полуразрушенные, а лучше - разрушенные дома с цементным полом первого этажа. Заваленный кирпичом бетон усиливался толстым слоем инертного материала, а подвалы являлись готовым убежищем. "Удобства" эти избавляли от трудоемких и тяжелых земляных работ, от поисков и установки перекрытий.
Сидя ночью в подвале, Яблоков обращался к адъютанту:
- Как там обстановка, запросите в батальонах.
- Наступаем, - отвечали батальоны и указывали свои координаты по карте.
Через некоторое время снова вопрос:
- Запросите, как там?
- Наступаем, - отвечали батальоны и указывали те же координаты.
- Что они топчутся на месте? Вызывайте по телефону по очереди.
Из первого батальона следовали объяснения:
- Одна рота сунулась к дороге - ее обстреляли, она вернулась с потерями. Вторая и третья удерживают занимаемые позиции по полю.
Второй батальон:
- Мы заняли водопропускную трубу на шоссе - на большее не хватило сил, есть раненые. В ротах активных штыков - по отделению или чуть больше.
Третий батальон:
- Сами понимаете - господский дом. Это крепость. Бой там не прекращается. О смене КП говорить рано.
Командир полка обязан верить докладам.
Он понимал, что солдаты измучены и кто-то отдыхает, набирается сил на завтра, другие атакуют, используя темноту для улучшения позиций. Но существенных изменений нет.
Разнокалиберная ватага обвешана приборами и солдатским имуществом. Она спешит за Яблоковым, подтягивается, боясь отстать. Переход невелик, КП продвигается вперед метров на 600, а потеряться в темноте среди пятен снежного поля несложно.
- Споем нашу маршевую? - спрашивает Яблоков. - Давайте про попа...
Шагает он уверенно и широко, но замедляет шаг и начинает сам:
Калинка-малинка моя,
В саду ягода калинка моя...
Импровизаторы-песенники знают привычки командира. Под общее оживление тенор поддерживает запевалу:
А у нашего у местного попа
Лишь недавно повредилася стопа...
К тенору присоединяются басы:
Он в засуху все поглядывал окрест,
Вместо дождика упал на ногу крест.
Ого!
Восклицание дает знак остальным, они дружно подхватывают припев:
Калинка-малинка моя,
В саду ягода калинка моя.
Тенор продолжает:
Без молитвы с неба дождичек пошел,
Мы от радости разделись нагишом.
Кувыркались и сменяйся взахлеб.
Вместе с нами раздевался сельский поп.
Ого!
Ну конечно, поп не может донага,
От ушиба ведь болит его нога.
Нету шляпы, нету рясы, а живот
Толще всех - такой уж поп у нас живет.
Да еще большой крестище на груди.
А не веришь - приезжай и погляди!
Да-да!
Глупенькая, несерьезная песенка. Она могла продолжаться как угодно долго - в зависимости от степени готовности ее сочинителей и от дальности перехода, - здесь приводится вариант. Она не соответствовала нашему фронтовому положению, а на удивление нравилась. Шутливый рассказ о полузабытом мирном времени сбрасывал груз с плеч и поэтому помогал, пожалуй. Мотив русской народной песни знаком каждому, а в словах что-то озорное, веселое.
У солдат заметно приподнималось настроение, от прилива бодрости шаг становился четче, расстояния - короче. Так действовала эта немудреная песенка.
Потеря деревни
Командир соседнего полка подполковник Чарский был гурманом. Эта его особенность сочеталась с дородностью и респектабельностью внешнего вида. Огрубевшие и опростившиеся за войну сослуживцы называли его интеллигентом, не заботясь о точности определения, другие манеру поддерживать нужный разговор и в нужном месте принимали за образованность, третьи отмахивались как от человека не их породы.
Нынче командир полка встретил майора Кузовкова, начальника строевого отделения штадива. Кузовков прибыл в полк с пополнением человек на тридцать. Чарский обговорил с ним дела, отправил пополнение в батальоны.
Майор Кузовков не велик званием и чином, но человек он нужный, через него проходит весь рядовой и сержантский состав. Он может дать людей или воздержаться: маленький, а начальник.
Уже вторая половина дня, но, несмотря на позднее время, Чарский приглашает майора отобедать, зная, как тот проголодался.
Он развлекает гостя разговором, предвкушая сам предстоящую трапезу. В рационе, говорит Чарский, недостает каких-то деликатесов, какой-то малости, но приходится мириться - война.
- На войне рад даже малому, - поддерживает разговор Кузовков.
- Это непросто - найти малое. А мой повар нашел. Он где-то добыл грибочки, соленые и с чесночком. Аромат - за версту слышно.
- Сохранилось тут кое-что в подвалах...
- Подвалы попадаются богатые. В них есть пиво, настоящее баварское! Стакан или бутылочку перед обедом - это цимес! К сожалению, сегодня без пива, не обессудьте.
Они усаживаются за стол посреди комнаты командира полка в сохранившемся немецком доме. За полуоткрытой дверью в соседней комнате видны артиллеристы с рацией, встававшие, когда шли старшие начальники. Майор поглядывает на опрятные белые стены, на чудом уцелевший пейзаж с русалками в золоченой раме, на диван, застеленный армейской плащ-накидкой, странно бугристой на плоском диване. Около него - коврик под ноги и ковер на стене. Неплохо, неплохо, должно быть, думает гость, недурственно, даже по-барски. Сам он не признает немецких пуховиков, отвергает их за громоздкость и неодобрительно смотрит на пуховик под плащ-накидкой. Но вслух говорит другое:
- Народ нынче прибывает из госпиталей уже обстрелянный, да мало его.
- Страна наша еще не оскудела, народ будет. - Командир полка разглаживает трофейную скатерть. - В народе заложены огромные возможности. Я признаю это, когда сажусь за стол, не поверите? И окликаю своего Ваньку. Ванька - мастер. Он окончил всего лишь училище по кулинарному делу, а ведь до чего способен, бестия! Даже талантлив. Мне повезло. Отсутствие городских удобств я компенсирую хорошей кухней.
Майор незаметно отодвигает белую салфетку, лежащую перед ним, трогает приборы, не теряя заинтересованного выражения лица.
- Вы представляете, - говорит Чарский, - как можно сделать первое? Это будут суп или щи - наваристые, заправленные жареным луком. И обязательно с укропом, без укропа вкус не тот. И чуть-чуть с кислецой. А кислецу придает им капуста, немножко подквашенная... М-м-м!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
