она вышла из автобуса и увидела вдали родительский дом.
«Зря каблуки надела», — зло думала она, семеня по ухабистой дороге из разбитого асфальта.
Маленькие старые скособоченные домики в пригороде использовались городскими жителями, как дачи. Осенью, когда урожай был собран, двери и окна заколачивались до следующей весны. На длинной кривой улице оставались жить лишь те, кому идти было некуда, как матери Светланы.
С тяжелым сердцем она остановилась у калитки и посмотрела на дом. За три года дом еще сильнее провалился в землю с правой стороны. Заросший травой огород говорил о том, что и в этом году ее мать не удосужилась посадить даже картошку. Светлана потянула калитку, и та жалобно заскрипела. В окне появилось светло пятно, которое тут же исчезло и на крыльцо выбежала моложавая женщина с пышной химической завивкой на голове.
— Светка приехала, — всплеснула она руками и улыбнулась, обнажив нестройный ряд желтых зубов. — А что не предупредила?
Она спустилась с крыльца и попридержала калитку, пока Светлана втаскивала во двор чемодан.
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй, доченька.
Они обнялись, и Светлана невольно сморщила нос от тяжелого запаха пота, перегара и сигарет.
— Ой, а что в чемодане? — женщина приподняла его и опустила вновь. — Консервы, что ли, привезла?
— Нет, мама, это вещи мои. Я приехала насовсем.
Мать озадачено уставилась на нее и сочувствием спросила:
— Бросил, да? Моложе нашел?
— Нет, — буркнула Светлана и поволокла чемодан к дому. — Я тебе потом расскажу. Надеюсь, ты не все продала, и мне будет на чем спать.
Женщина пожала плечами и пошла следом.
* * *
Карл Борисович с облегчением выдохнул, когда на мойке смогли удалить надпись.
— Спасибо, что отмыли. Я собираюсь продавать машину, — сказал профессор, когда оплачивал услугу.
— Да? — заинтересовался владелец мойки. — И за сколько?
— Не решил еще. Надо прикинуть, на рынок посмотреть. Машине чуть больше двух лет, совсем новую брал.
Тут он вспомнил, в каком восторге была Светлана и тяжело вздохнул. Он корил себя за то, что жестко с ней поговорил.
— Будете продавать, про меня не забудьте. Я заметил, какой аккуратный вы водитель. Ни соринки, ни пылинки, ни царапинки. Движок работает, как часы, и на спидометре всего восемь тысяч.
— Какой вы внимательный, — усмехнулся профессор. — Хорошо, дам знать. Спасибо.
Он попрощался и поехал к дому Марии. По пути заходил в магазин и купил продуктов.
— Машенька, ну, как ты?
Мария стояла в дверях и держалась за косяк.
— Также, спина болит. Но таблетки хорошие, помогают.
— Тебе легче? Может, на выздоровление идешь? — с надеждой спросил он.
Мария махнула рукой.
— Какое выздоровление, без таблеток жизни нет. Пока не выпью, хоть волком вой. Боли адские. Доктор сказал, что когда таблетки перестанут помогать, уколы выпишет. Проходи, чего в дверях стоять.
Она поплелась на кухню, держась за стену. Карл Борисович разделся и пошел следом.
— Я тебе продуктов купил. Если что-то нужно, то говори — не стесняйся, — Карл Борисович выложил продукты в холодильник и по просьбе Марии включил чайник.
— Как у тебя дела? Что на работе?
— А-а, — махнул он рукой. — Я на пенсию ухожу. Еще два дня и «до свидания». Буду больше времени с тобой проводить. Ах, — спохватился он. — Я же выяснил кое-чего. Оказывается, они сбросились. У них новенький — Чан, об этом рассказал. А Вера сказала, что ему повезло упасть в определенный день. Что это за день, я не знаю. Но думаю, что в какой-то апрельский день. Чан сказал, что уже полгода там.
— Апрельский день, — заинтересовалась Мария. Она нарезала тонкими ломтями сыр и раскладывала его веером на тарелку.
— Да, теперь надо узнать, что за день? — он выключил свистящий чайник и вытащил из шкафа две кружки.
— У меня вон календарь за дверью висит, — кивнула она. — Там все праздники красным цветом выделены.
Карл Борисович налил чай и подошел к календарю:
— Кроме Пасхи, здесь и Радоница есть, и Благовещение, — он начал задумчиво приглаживать вихор на затылке. — А может, это вовсе не праздник? Может, обычный будний день?
Мария открыла пакет с печеньем и позвала профессора к столу.
— А ты уверен, что в апреле? Вдруг в марте или в мае?
— В том-то и дело, что не уверен. Вообще не знаю на что опереться. Меня беспокоит, что все так медленно движется. А вдруг, я вообще не узнаю, что это за день? — он поджал губы и уставился в кружку.
— И что из этого? Нашел о чем горевать, — она сделала бутерброд с сыром и протянула ему.
— Машенька, ты что, не поняла? Я ради тебя это делаю. Хочу спасти тебя.
Мария перевела разговор в шутку, сказала, что ее совсем не интересует бессмертная жизнь, тем более с таким занудой, как профессор. Он посмеялся вместе с ней, но от задуманного не хотел отступать. После чаепития профессор попрощался и сразу поехал в гостиницу.
— Так-с, чем занимаетесь? — Карл Борисович выключил магнитофон и подсел к радиоприемнику. Однако ничего интересного там не происходило: кто-то ел, кто-то играл в настольную игру, вдали насвистывал Духовой, он же Оливер. Профессор включил запись на магнитофоне. Однако и там, кроме повседневных забот, ничего особенного не обсуждали.
«Ну ничего, я терпеливый. У нас еще полгода в запасе есть, — махнул он рукой и начал переодеваться. Вдруг уронил брюки и испуганно прижал руку ко рту. — А если, Маше хуже станет? Может, я зря время трачу и лучше отправить ее лечиться? Точно, так и сделаю: продам квартиру, машину, кое-какие проекты и глиняную коллекцию».
Карл Борисович наскоро перекусил, лег в кровать и уснул под звуки неспешных разговоров. Ему приснилось, что он отгадал нужный день и взобрался вместе с Машей на телевизионную башню.
— Нож. Ты нож положил в мешочек? — забеспокоилась Мария и с опаской посмотрела вниз.
— Положил. И не только нож, — он показал на кожаный чемодан, битком набитый разными вещами. — Пошли, нас ждут.
